Он был смешон и жалок… прямо как я. И понимание этого заставило меня рассмеяться ему в лицо. И тогда боль и страх исчезли, и я увидел Минотавра. Он сражался с Тесеем, сражался насмерть. Их силы были равны, поэтому даже такой никудышный боец, как я, мог решить своим вмешательством исход боя. Вот только как решить, если и Тесей, и Минотавр – неотъемлемые части твоей личности, части тебя, и убийство любого по сути является психологическим аналогом лоботомии. Невмешательство же грозило смертью обоих бойцов. Вот уж поистине дзенский коан!

Спасла меня богиня. Она схватила за руку и потащила танцевать под ставшую неистово дикой песню. Я никогда не был хорошим танцором, и лучшее, что получалось – танец говномеса, который я исполнял в гостях во время застолья, когда отмазаться от участия в танцах не представлялось возможным. В какой-нибудь танцевальный клуб меня вообще затащить нельзя. Вот и здесь я начал неловко топать ногами, стараясь примерно в такт, но постепенно богиня заразила меня страстью, и мной овладел танец. Настроившись на пение, тело само начало совершать танцевальные движения, и сознание вновь вернулось в лабиринт, где меня ждал самый большой сюрприз. Дело в том, что танец помог Минотавру понять, что тот сражается не с Тесеем, а с загораживающим выход из лабиринта зеркалом. А это означало, что никакой Тесей не приходил в лабиринт убивать Минотавра, а сам Минотавр, приближаясь к выходу из лабиринта, принимал отражение за Тесея, и в битве с самим собой попросту убивал себя, вместо того, чтобы разбить зеркало и обрести свободу.

– Иди, он ждёт! – крикнула богиня, и я понял, о ком речь.

Без малейшего страха или сомнения я вошёл в пламя, и оно осветило мой лабиринт. Не выдержав жара, зеркало лопнуло и рассыпалось на множество осколков. Минотавр обрёл свободу, а вместе с ним обрёл свободу и я.

Меня пламя встретило, как родного, как близкую часть себя. Оно ласкало меня, как искусная в любви женщина, и ласки заставили меня полностью отдаться огню, позволить сжечь меня, слиться со мной, стать одним целым. И когда это произошло, я вспыхнул в последний раз яркой вспышкой, и превратился в свободное от тяжести материи чистое сознание. Я был нигде и одновременно повсюду среди звёзд.

И тогда откуда-то издалека услышал, как богиня сказала:

– Свершилось.

Затем дракон вновь хлопнул в ладоши, и всё вокруг вместе со мной рассыпалось на мелкие осколки.

– Ну, вот и всё, – сказал дракон, – инспекция завершена. Ты был достаточно хорошим помощником, поэтому, согласно договору, держи, – он положил на стол небольшую коробочку с жемчужиной или волшебной пилюлей, открывающей принявшему её истинное положение вещей.

Мы разговаривали на кухне в доме-музее, где и материализовались после того, как дракон хлопнул в ладоши. О том, что это – последний разговор, были оповещены все заинтересованные лица, и теперь они толпились во дворе, ожидая окончания таинства приёма суперпилюли.

– И что мне делать? – растеряно спросил я.

Несмотря на абсолютную ожидаемость финала, расставание с драконом застало меня врасплох. Нечто похожее бывает, когда заканчивается интересная книга.

– Принять пилюлю. Подождать, пока подействует, а потом выйти к людям и поведать истину.

– А какая она, истина? – спросил я, чтобы хоть ненадолго отсрочить расставание.

Так уж случилось, что за эти дни я сильно сроднился с драконом, и перспектива расставания навсегда заставляла меня чуть не плакать.

– Не знаю. Я жемчуг никогда не принимал.

– Почему?

– А зачем? Мне нравится процесс постижения. К тому же, мало ли какое оно, истинное положение дел.

– Но ведь другие… Они что, тоже ничего не рассказывали?

– А они тоже не принимали. Спускали в аналог унитаза, а потом несли бред, который считали истиной. То же, кстати, и тебе советую. Только не забывай разбавить свою истину хорошей порцией дурацкого бреда, ибо без него она не усваивается в умах человеческих.

– А если я не хочу вещать никакую истину? Если от одной мысли о том, что придётся отправиться на съедение толпе, которая ждёт, что я мановением руки разрешу все проблемы и сделаю их жизнь прекрасной… если от одной только мысли об этом меня тошнит, что тогда?

– Ничем не могу помочь, – ответил дракон, – людям нужна истина, какой бы чушью она ни была. Прощай.

Он уже взялся за ручку двери в свою комнату, когда меня осенило.

– Подожди! А если ты врёшь, как обычно?

– Почему обычно я вру? – обижено спросил дракон.

– Но ведь ты соврал, когда давал мне аламут; соврал, когда говорил, что я прошёл лабиринт. Вы ведь его мне только показали, да к тому же издали, так что основная работа впереди. А теперь пилюля. Может, и нет никакого истинного положения дел, а есть бесконечная вереница версий?

– Да ты оказался смышлёным, – сказал дракон, и довольно оскалился. – Будем считать, что ты заслужил особого отношения.

– Скажи, пилюля… Она ведь просто конфетка?

– Ну, зачем обижаешь. Это – одно из сильнодействующих слабительных. Истина ведь тоже требует жертв, и чтобы ею проникнуться, нужно, как минимум, порвать себе очко. Ответ на этот вопрос – всё, что ты хотел?

– Нет. Послушай, ты можешь отправить меня в одну из реальностей, где можно жить в уютном доме; где можно иметь несколько кустов марихуаны во дворе – для себя или для встречи с друзьями; где никто ни к кому не лезет, и каждый занимается своим делом; где рядом с домом есть приличное и недорогое кафе; где можно встретить милую женщину и полюбить; где с мамой всё будет хорошо.

– И всё?

– И всё.

– А что делать с истиной?

– Сейчас.

Найдя карандаш и лист бумаги, я написал:

«Дорогие коллеги! Я ухожу с драконом навсегда. Но, чтобы не лишать вас Истины, я оставляю её здесь. И пусть она достанется тому, кто первый её найдёт – такова воля дракона.

Я же прощаюсь с вами и желаю удачи в вашем нелёгком деле.

С любовью и уважением, ваш Константин Борзяк»

– Ну, всё, истина пристроена.

– Тогда пошли, пока они не ворвались, и не оставили тебя силой, – сказал дракон, открывая дверь.

– Пошли, – ответил я, входя в его мир.

Конец

– Вперёд, – приказал мне детина в маске, указав стволом автомата на директорский кабинет.

Наконец-то. Стараясь не делать резких движений (в присутствии вооружённых людей, считающих работой нанесение телесных повреждений ближним, резкие движения недопустимы), я встал со стула и, пройдя через вестибюль, вошёл в кабинет, временно ставший комнатой для допросов. За директорским столом, сидела симпатичная женщина лет сорока на вид. Красивое лицо, чёрные волосы, короткая стрижка. Белая блузка, серый пиджак… Всё, что ниже пояса, к моему огромному сожалению, скрывал стол. Единственное, что её портило – потухшие огоньки в глазах, которые когда-то плясали чёртиками, а потом… Потом кому-то или чему-то удалось их затушить, и с тех пор женщина стала собственной тенью, чего никогда не смогут заметить те, у кого нет и не было подобного блеска в глазах.

На столе перед ней лежал открытый ноутбук и сканер отпечатков пальцев.

– Здравствуйте, – сказал я, входя.

– Здравствуйте, – ответила она, – проходите, садитесь, положите правую руку на сканер, чтобы её положение совпало с изображением ладони на приборе.

Она произносила это, наверное, в сотый раз за вечер, поэтому, думаю, не надо объяснять, какая у неё была интонация и выражение лица.

Я положил руку, куда следовало.