Сергей делает легкий поклон.

— Я думаю то же самое, мадам, но не считаю вашу семью чужой. По положению я забочусь о ваших интересах не меньше, чем о своих. Это для меня — вопрос чести, баронесса. К тому же я считаю себя личным другом вашего супруга. Итак?

Баронесса в нерешительности.

— Я… мой супруг…

Сергей вкрадчиво:

— Смелее, доверьтесь преданному другу, мадам.

Баронесса вынимает из карманчика платья крохотный платочек.

— С конца прошлого года барон стал пить. Сейчас он находится в замке, где лечат страдающих алкоголизмом людей нашего круга. Замок расположен в горах Гарца, близ Вальденгероде. Так называется и замок.

Сергей искренно расстроен.

— Барон понимает то, что с ним случилось?

Баронесса прижимает к глазам крохотный платочек.

— Почти да. Он сам просил поместить его в эту лечебницу. Но врач предупредил меня, что…

Сергей в спортивном костюме спешно садится в машину. У руля Вилем.

— Гарц. Замок Вальденгероде. Нажмите, Вилем, мы должны быть на месте как можно скорее: стряслась беда. Линия под угрозой!

Ворота замка между двумя башенками. Машина, сделав круг по мощеному двору, останавливается перед подъездом. Выходит величественный дворецкий в ливрее с гербом на груди. Сергей небрежно бросает через плечо:

— Граф Переньи де Киральгаза. К барону фон Голльбах-Остенфельзену. По личному делу.

— Простите, ваше сиятельство, но господин барон не…

Сергей, не дослушав, отстраняет рукой старика и решительно вбегает в широкий портал замка. Огромный мрачный каменный зал. В углах тускло блестят закованные в латы фигуры рыцарей. Несмотря на лето в зале холодно, и в высоком камине с древним гербом догорают толстые поленья. На ковре перед камином глубокие кожаные кресла. Вдоль готических окон с цветными стеклами и гербами стоит ряд тяжелых старинных стульев. Посреди зала длинный старинный стол из темного дуба. Справа и слева ряды пустых стульев с высокими спинками. Во главе стола в глубоком кресле спит совершенно пьяный Рой. Сергей обходит стол, на другом конце стола садится в кресло и делает знак дворецкому. Поклонившись, тот бесшумно уходит. Воцаряется угрюмая тишина, нарушаемая потрескиванием бревен в камине. Проходит несколько минут, пьяный начинает шевелиться. Поднимает голову. С трудом открывает глаза. Не сразу замечает Сергея и вдруг узнает его. Его мертвенно безразличное лицо искажается ужасом и отчаянием. Он судорожно хватается за ручки кресла, наклоняется вперед и рычит в пространство:

— Вы? Здесь! Будьте вы прокляты!!

Берег озера близ Берлина. Прикрывшись пестрым зонтом от солнца, на траве в купальных костюмах лежат Ганс и Альдона. У них в руках советские газеты и журналы.

— Я не нарушил никаких указаний, Альдонка, — оправдывается Ганс. — Напрасно нападаешь. Я накупил газет и журналов на греческом, сербском, индийском и японском языках и между ними — наши. Позднее продавец и не вспомнит, кто взял советские.

Альдона хмурит брови.

— Ладно. Прощаю. А вообще, воздержись, милый Гансик. Служить, так служить! Если мы провалимся, то пусть это произойдет не по нашей вине.

Они рассматривают фотографии.

— Смотри, герои вернулись из Лейпцига… Торжественная встреча, а? Здорово! Настоящие герои — трое против Геринга и всей своры! Нам пример!

Они перелистывают газеты. Альдона:

— Японцы бомбят китайские города, а мы нежимся в кустах. Эх, уйти бы на фронт! В китайскую Красную армию!

— Сергей твердит, что и здесь мы на фронте.

— Чушь! Он — боевик, а нам заговаривает зубы. Прекрасные люди гибнут, а мы полеживаем на пляже!

— Но, Альдона, и здесь тебя подстрелили те же фашисты!

— Так ведь это случилось в прошлом году! Эх…

— А мы с Сергеем чуть не сложили головы на вилле.

— Где?

— В Лугано, помнишь? Интересно, как идут дела в других группах?

— Не в этом дело. На фронт нам надо, Гансик, а не лазить по чужим виллам. Ты — немец, из тебя вышел бы знатный боец. Я часто тебя представляю во главе батальона… Кругом пули, дым, огонь, а ты рвешься вперед, а за тобой — солдаты… Вот для чего ты создан. Для геройства, понял, Гансик? Геройство… Я недавно читала, что жажды подвига мало, нужна воля к подвигу. Она у нас есть!

Парк. Лето. На скамье трое — Сергей, Иштван и Рой.

Иштван:

— Я очень не доволен вами, господа. Вы, барон, пьете, а вы, граф, ничего не делаете! Черт знает что… Мы платим вам большие деньги, а дело очутилось под угрозой. Я говорю вам это потому, что советская разведка печется о своих помощниках, как о детях. Мы вас ценим, уважаем и содержим, так цените и вы нас, господа! У вас, барон, нет никаких причин для пьянства. Вы окружены уважением, а вы, граф, обязаны морально поддерживать вашего компаньона. Вместе с ним вести дело так, чтобы обеспечить бесперебойность работы и длительность сотрудничества. Вы не просто равнодушный передатчик, а друг мне и барону. Так и ведите же себя как друг! Не заставляйте меня говорить с вами грубо, господа!

Иштван встает, круто поворачивается и не прощаясь идет прочь, высокий, прямой, решительный.

Та же скамья. Рой и Сергей облегченно вздыхают и закуривают. Вид у обоих обескураженный.

— Как вы попали к нему в лапы, граф?

— Он оплатил мои долги. А вы?

— Я тоже попал в затруднительное положение, попытался сам выбраться и пришел добровольно к этому солдафону. Надо было это сделать до скандала и продажи имения с молотка.

— Жалеете?

— Нет. Он прав. Работать с большевиками довольно безопасно и приятно: в их разведке нет наших агентов и провал возможен здесь, а не в Москве. Нужно быть осторожнее и все. Главное — они щадят наше самолюбие. Я это ценю. Я дворянин с чувствительной кожей!

Пауза.

— Граф, я хочу для вас или для начальника сделать примирительный жест. Наш министр иностранных дел — мой родственник. Я обращусь к нему с просьбой выдать иностранный паспорт для брата Иоахима Эйтеля и представлю свидетельство о его рождении. Ребенок умер вскоре после рождения, но отец не оповестил издательство справочников Гота. Он глубоко переживал потерю, позднее мать настояла на продолжении мистификации, она каждый год праздновала день рождения мертвого Иоахима Эйтеля и в каждом новом издании справочника с умилением находила имя Давно умершего, который считался живым… Вы заботитесь о моей безопасности, я о вашей!

Парк. Моросит дождь. В кустах разговаривают барон и фон Зиттарт. Барон молчит, опустив голову. Фон Зиттарт на него наступает:

— Тряпка! Негодяй! Сами падаете и меня хотите потянуть в грязь? Если Бюлов отстранит вас от документов, то и я вам прикажу к ним не прикасаться! Я не хочу идти на эшафот! Слышите? Из-за вас, дрянь вы такая, лопнуло дело. Мало того, создалась угроза провала! Не высовывайтесь из-за куста, черт вас побери, там стоит моя машина, шофер не должен вас заметить! Я ухожу. Помните, Эрих: если уж гибнуть, то сначала погибните вы!

В машине Сергея. За рулем Вилем, на заднем сиденье Люция, Рой и Сергей. Пьяный Рой спит, наклоняясь к коленам, Люция и Сергей тихо беседуют через его качающуюся голову. Люция:

— От Кельна до Бонна далеко? Нам нужно серьезно поговорить, граф.

Сергей опускает стекло и говорит водителю:

— Карл, ведите машину медленнее! Мы проедем через городок, потом я постучу в стекло, и вам нужно будет повернуть назад. Господину барону дурно, ему нужен свежий воздух.

— Слушаю, ваше сиятельство!

Сергей закрывает стекло.

— Так что же случилось, уважаемая и дорогая Люция?

— Естественное последствие от злоупотребления алкоголем. О его болезни уже доложили фон Риббентропу. Я тревожусь, граф, очень тревожусь… Все это может повлиять на положение барона в министерстве. Жду вашей помощи… Где ваша дружеская рука?