«Ты что, я не умею», - шепнула я, смутившись.

«Публика просит», - ответил он. Я оглянулась. Позади нас стояла пара - мужчина и женщина средних лет, какой-то парень в татуировках и девочка с большим блокнотом в руках.

«Давай же!» - крикнул он. Я несмело запела вместе с ним, сначала тихо, но уловив его волну, подхватила громче и наши голоса слились, вторя веселенькой мелодии, которую он играл. Он начал смешно танцевать с гитарой, дрыгая ногами. Я вдруг схватила воображаемый микрофон и начала изображать звезду. Бродяга стоял в стороне, смеялся и умильно аплодировал. Вокруг нас образовалась неплотная толпа зевак, которым очень полюбилась наша песенка. Они качали головами и пританцовывали. В шляпу посыпались монеты.

Песня закончилась, и послышался шум аплодисментов. Я увидела улыбки на лицах людей. Бродяге вернули гитару, и он продолжил свой «концерт». Мы, взявшись за руки, пошагали по улице, шлепая кедами по мокрому асфальту.

«Ну что, ты довольна?» - спросил он меня.

«Да, вот это мы зажгли! Но я хочу, чтобы это была настоящая сцена».

«Если захочешь, ты можешь туда попасть. Но сначала ты напишешь свой роман».

Да, роман я написала. Но так и не побывала на сцене.

Врач опустила голову, смотря в пол, и теребя правой ногой.

- Ничего. Ты еще молодая. Везде побываешь, - сказала она, с улыбкой, тронувшей уголки ее губ.

- А о чем ты мечтаешь? - спросила я ее.

- Я? О многом. О том, что так и не сказала, не сделала. Я все-таки гораздо старше тебя, и времени у меня меньше, чем у тебя. Когда я была еще подростком, я хотела убежать из дома с рок-группой. Я любила петь. У меня низкий голос и этим я почему-то привлекала любителей свободной музыки. Я влюбилась в музыку и не только, - врач покачала головой и продолжила, - я хотела объездить весь мир в фургончике с остальными музыкантами. Романтично и глупо. Естественно я послушала родителей и… Ну, а дальше медицинский университет, работа, первый брак… Бракованный. Это уже не важно. Вообще, я довольна. Я люблю свою работу, - закончила она.

- Так может пора стать свободной? Ты достаточно работала. Пора и отдохнуть. Ты успеешь так много! Я знаю, - я пыталась снова разбудить в ней то скрытое, то молчаливое, буйство, которому она всю жизнь затыкала рот.

- Твои слова меня подкупают. Но…

- Просто обещай, что подумаешь на эту тему, ладно? – попросила я.

- Ладно. Не хочешь продолжить свой рассказ? Я ведь здесь, чтобы говорить о тебе. Ты мне скажи, вот вы обычно встречались или в общественных местах или у тебя в квартире. А где он жил?

- О! Хорошо, что ты задала этот вопрос. Это как раз напомнило мне об одном случае. Помнишь, он как-то говорил, что берет всякие интересные вещи в музее?

- Да, припоминаю.

- Так вот. Оказывается, это был его дом. Точнее дом его отца. Отец при жизни был коллекционером, но когда он разорился, он создал у себя в доме нечто вроде приватного маленького «музея». Он брал совсем немного денег за вход и проводил желающих прохожих посмотреть его экспонаты. Остатки роскоши, так сказать. После смерти отца, дом перешел его сыну, который не стал там ничего менять. В тоже время музей прекратил свое существование. Однажды он повел меня туда, сказав, что мы идем в гости. А потом перед самым входом сказал, что там живет. Я сначала не поверила. Это был двухэтажный полуразрушенный дом, поросший сухими ветвями какого-то вьющегося растения, с глубокими трещинами на стенах, которые были похожи на шрамы и морщины. Дом был похож на старика, который вот-вот тяжко вздохнет. Но он безмолвно возвышался над нами.

Когда мы вошли, я увидела полупустую комнату, местами с оторванным линолеумом. Окна находились высоко, и комната была очень темной. Мебели не было. Вокруг валялось все, что когда-то было достоянием музея. Чего там только не было. На стенах кое-где висели чучела диких животных, такие как голова оленя или медведя. Старые картины в ветхих рамках, пластинки, статуэтки и полуразбитые бюсты. В центре комнаты лежала бурая шкура, то ли вместо ковра, то ли вместо дивана. Камин взирал на нас чернотой своего сопла. В нем давно не разжигали огонь. Окна обладали особым шармом, они были витражные, состоявшие из кусочков стекла теплых оттенков, и свет с улицы преломлялся в них, отбрасывая на потрескавшийся потолок теплый свет. Я зачарованно смотрела на витражи, в них было что-то мистичное. Я поежилась, потому что в комнате было очень холодно.

«Ты что правда здесь живешь?» – спросила я.

«Да. Фактически. Дом мой. Но я редко здесь бываю».

«А где ты проводишь большую часть времени?» - я удивлялась все больше.

«Сейчас часто в underground-кафе, на улицах, на сцене, у тебя в квартире», - он соблазнительно улыбнулся.

«Ты сумасшедший…».

«Не без того, - он покачал головой, - подожди меня здесь».

Его не было пару минут. Он вернулся с бутылкой вина и бокалами, укутал меня в плед и предложил присесть на медвежью шкуру, покоившуюся на полу.

«Не мёрзни только, - попросил он, - я сейчас разожгу камин».

Пока он разжигал огонь, я разлила вино в бокалы и, умостившись на шкуре, что была единственным барьером между мной холодным полом, смотрела ему в спину, любуясь его кудрями, разметавшимися по плечам.

«Я бываю здесь, когда у меня особенно поэтическое настроение. Здесь можно почувствовать умиротворение от этих древних вещей, можно почувствовать их энергетику, здесь так тихо, а по комнатам ходит эхо. Я не знаю, может быть здесь и призраки есть», - хохотнул он, рассказывая и ковыряя кочергой угли в камине.

«Как мило. Здесь довольно мрачная атмосфера. Витражи… От одного их наличия здесь уже царит духовность. Эти голые потрескавшиеся стены! Почему ты не сделаешь здесь ремонт? Это отличный дом. Он просто требует ухода».

«Ничего он не требует, - вздохнул он, и, взяв бокал, присел поближе ко мне на шкуру, - знаешь, если я бы я стал вампиром, я бы здесь жил. Почему бы и нет? Я бы оставался здесь и проводил свои дни. Вот здесь у меня стоял бы гроб. Я бы прятался в нем от лучей солнца. А ночью я бы выступал на сцене».

«Ты бы выступал, даже если бы был вампиром!» - улыбнулась я.

«Думаю да. Я хотел бы жить вечно. И всегда выступать, заниматься музыкой. Если бы я был бессмертным, я бы сам решил, когда мне следует умереть, сам бы отсчитал свои сроки».

«Ты не боишься смерти?» - спросила я.

«Нет. Но я злюсь на нее! Я знаю, что когда она придет, она все сделает по-своему, она заберет меня совсем так, как мне бы не хотелось».

«Что? А ты думал о том, как именно ты хотел бы умереть?»

«И не раз. Я мечтаю о том, чтобы я мог просто лечь и забыться сладким сном, и никогда не проснуться. Но я знаю, что мне не суждено так умереть».

«Откуда тебе знать?» – скептически пожала я плечами.

Он закашлялся и чуть не подавился вином.

«Никогда не проснуться », - повторил он хриплым голосом, откашлявшись.

«Когда ты начнешь лечиться? Ты постоянно кашляешь!»

«Я не болен, - он начал нервно шарить в карманах, - ах, вот они!» – он выудил пачку сигарет из кармана пиджака, и, закурив, швырнул ее на пол.

«Опять куришь».

«Курю…», - подтвердил он.

Вздохнув, я прилегла на шкуру и положила голову ему на колени. Он запустил длинные узловатые пальцы мне в волосы. Периодически выпуская дым в потолок, он что-то напевал себе под нос.

«Да, пожалуй, ты прав, - призналась я, - что может быть лучше, чем просто прилечь, сладко потянуться, и, свернувшись калачиком под теплым пледом уснуть, и больше не проснуться. Это была бы идеальная смерть. Мало кому удается отойти именно так».

«И я о чем!» - подхватил он.

«Пока мы живы, ты просто не отпускай меня. И пой эту песню . Да, да, громче, ту, что ты сейчас напевал! Если бы я могла навечно уснуть именно таким образом», - мой взгляд устремился в пустоту.

Он улыбался и продолжал напевать мне своим низким, но переливистым голосом, поджимая губы, словно философствуя, и как-то особенно тяжко вздыхая, словно этот вздох тоже был частью его лирики.