Эта детская, наивная привычка оказывала на меня успокаивающее воздействие. Я дорожила ей как неким волшебством - сверхъестественным соединением между нами в моменты, когда мы не были вместе.

Вновь дотронувшись кончиками пальцев до самолетика и вспоминая еще не угасшие в моем теле моменты блаженства, я уснула.

Утром Мишка, узнав, что я нахожусь дома, решил забежать за мной, чтобы вместе отправиться в университет.

- Привет, Мишан! Как жизнь? - послышался из прихожей голос моего отца.

Не отвлекаясь на нас с Мишкой, он продолжил своё метание по коридору из стороны в сторону с приложенной к уху трубкой телефона.

Миновав утренний фэйсконтроль при входе в нашу квартиру, Мишка тихо постучался ко мне в комнату…

- Привет, Миш. Ну, проходи быстрей!

Мишка неловко оглянулся и выгнул спину назад, чтобы охватить взглядом коридор, в ожидании отцовского "Эй, ты куда?".

Я взяла его за руку и втянула в комнату, закрыв за ним дверь.

Он огляделся.

- Как давно я здесь не был! Какие воспоминания… - сказал радостно, поглаживая стены, которые хранили в своей памяти прикосновения наших обнаженных тел, а мы, с точностью помнили места, в которых к ним прикасались.

Мишка сделал еще один шаг, грохнулся на мою, еще не собранную кровать, и обнял подушку.

Из-за его мускулистого предплечья немного выглядывал мой самолетик.

Подавив в себе раздражение, я отвела взгляд от изголовья кровати, пытаясь не привлечь внимания, и принялась собирать вещи.

- А Nintendo? Она все еще там? - вдруг спросил Мишка.

Не дожидаясь моего ответа, он нетерпеливо открыл шкафчик у кровати и немедля полез в него рукой, в поисках заветной игрушки… Но на Nintendo он не наткнулся. Шкафчик к тому времени воплотился в заветную мечту любой дамы, увлеченной играми соблазна.

Его рука утонула как в пуху. Он сжал её в кулак и вытащил из шкафчика белоснежный предмет фетиша для большинства мужчин - ажурные трусики.

- А где... - попытался произнести Мишка, но не договорив, широко открыл рот, и приблизил к себе находку.

Я издала рычащий звук, выражая несдержанное раздражение всем своим телом, и вырвала у него из руки то, что он крепко сжимал в кулак, быстро закрыв шкафчик пинком ноги.

- Не ройся в моих интимных вещах! Nintendo там давно уже нет! Не мелкие уже, Миш! - вскрикивала я в недоумении, стягивая Мишку со своей кровати, за которую он ухватился обеими руками.

Отец, не открывая двери, тихо в неё постучал.

- Потише там можно? – произнёс, и его шаги вновь отдалились.

Я продолжала злиться и изо всех сил волочить за собой громадного Мишку. Вслед за ним тянулись простыни, а также подушка…

- А что тут у тебя? - заметил он мой самолётик. - Ну, подожди же! Не тяни! Дай взглянуть!

Он привстал с кровати и уже собирался приблизиться к моему талисману...

Я грозно приставила Мишку к стене и, всерьёз нахмурив брови, произнесла: - Не прикасайся! Вот, стой здесь, не шевелись! Ни к чему не прикасайся!

- Ну, не злись так на меня! Что ты прям, как не своя! - он оперся на стену и скрестил руки, выражая обиду.

Моё лицо сменило гнев на жалость. Я на самом деле не хотела обидеть его, я просто...

- Извини, Миш. Пожалуйста. Извини. - произнесла я, приближаясь к нему.

- Ты чего? Ты как разъяренный котенок! – он нежно приподнял рукой мой подбородок.

Его глаза излучали тепло и, одновременно, страх довести до полного краха наши близкие отношения. Я прислонилась к его груди, и слёзы рекой покатились из моих глаз.

Он крепко обнял меня.

- Ну, не реви! Ну, не буду я больше ничего трогать, если тебя это смущает. - говорил он тихо, спокойно, поглаживая мою спину.

- Да это не ты, Миш. Трогай все что хочешь, а хочешь, шкафчик весь забери!

- Ну, что тогда? Ну, хочешь, глаз кому-нибудь пойду выбью? А что, я могу!

Он продолжил внимательно смотреть на меня, пытаясь найти ответ или объяснение моей, незнакомой для него реакции на совершенную им мелкую шалость.

- Миш, он уезжает.... - наконец смогла я произнести заветные слова, именно так, как они должны были быть произнесены и которые вырывали с собой часть моей души.

- Кто уезжает? Куда уезжает?

Мишка ненадолго прервался и задумался.

- O... Понял! Да, как же ты раньше ничего не сказала... - он еще сильнее прижал меня к себе – Ну, не плачь! Я же тебя предупреждал! А ты – обещала, что не будешь ни о чем жалеть… Твои слова. Вспомни! Ну, вытирай слезы!

- Я не жалею! Ни о чем не жалею! Я просто... Я не могу его отпустить!- произнесла я сквозь слезы.

- Ну, не реви же! Я не переношу твоих слез! А нам еще в университет, а вечером тебе на работу.

Oн взял со стула мою белую блузку, приблизил её ко мне.

- Я до сих пор в пижаме, мне надо переодеться... - сказала я, утирая слезы.

- Переодевайся. Тебе помочь?

- Ты точно не хочешь выйти и подождать… там где-нибудь?

- Уверен! - сказал он и вновь скрестил руки, пытаясь выразить свою смелость и решительность.

В коридоре, неподалёку от комнаты, вновь послышались шаги и разговор моего отца. Мишка схватился рукой за сердце и был готов в любой момент бежать изо всех ног. Я рассмеялась, наблюдая за его реакцией, нисколько не изменившейся за столько времени.

-  Миш, стой там и не смей сдвинуться с места.

Я медленно сняла с себя верх, а затем низ пижамы, полностью обнажив своё тело и, немного склонившись, потянулась к шкафчику с нижним бельем.

Мишка стоял в исступлении, более не улыбаясь - серьезный, околдованный, с приоткрытым ртом и влажными от возбуждения глазами. Частое движение груди выдавало его усиленное дыхание, а ладони сжимались в кулаки, оставляя след пальцев на внутренней стороне.

Я улыбнулась и, застегивая верхние пуговицы блузки, приблизилась к нему, поцеловав его в щеку.

- Ну что, теперь пойдем! Нам пора! - произнесла я и глаза мои вновь обрели ту шальную искорку, которая разжигала огонь во всех окружающих, игрой, в которую Мишка позволял мне с собой играть.

Осенний мрак навис над Москвой в унисон моменту, мысли о котором я пыталась вырвать из своей головы последние несколько месяцев. Этот момент наступил для меня, как грустная симфония в исполнении виолончели - меланхоличная, чувственная до боли, как душераздирающий и пронзительный крик, испущенный последними силами, растворяющийся в пространстве…

Последняя неделя его пребывания в Москве и расставание, к которому я не была готова.

Его официальный график был заполнен и рассчитан поминутно: прощальные ужины, банкеты, служебные и семейные обязательства, встречи. Наше общение свелось к обмену пламенными, любовными и трогательными сообщениями.

"Ты самое милое создание на этом свете. Ты всегда в моих мыслях". - было последним сообщением, отправленным с его московского номера за день до отъезда.

Он уехал. Мы не дали друг другу обещаний, которых не могли исполнить. Не было и душераздирающего прощания, что возможно, было и к лучшему, ведь я не смогла бы, просто не смогла бы выдержать встречи с ним, зная, что она будет последней. Зная, что после того, как мое тело вновь войдет в эйфорическое и зависимое состояние во власти его объятий, мне придется отпустить его. О, нет! Это было для меня слишком большой мукой. Такой сильной, что даже думать об этом моменте вызывало острую боль в моем теле и слезы бесконтрольно лились из моих глаз. Моя кожа навсегда впитала и запомнила его прикосновения и сладкие моменты наших встреч, и именно так я хотела его помнить.

Работа в редакции стала моим спасением - она отвлекала меня от мыслей о нем, освобождала от душевных страданий и позволяла мне реализовать мою страсть в новой сфере - в литературе.

Страницы романов поглощали мое существование, перенося меня в яркие сценарии различных эпох. Персонажи оживали, втягивая меня в свои интриги, в мир, который каждый может видеть своими глазами, своими мыслями, своими идеалами. Этот мир - он всегда красив, радужен и в нём всегда находится место для чувственного и хрупкого создания.