— Не считаю это везением. И догадываюсь, почему он выбрал именно нас, — Аскилт бросил неприязненный взгляд на девицу по ту сторону, решетки, — Вот, дрянь!

Девушка вольготно пристроилась на спинке арестантской кровати, и, изогнувшись с вызывающей грацией, демонстрировала почти обнаженную грудь. При этом ее нога была слегка приподнята и разрезы платья открывали обзор в самые укромные уголки ее тела. Пару минут назад ее действия были еще более откровенными и бесстыдными. Глядя на нее, казалось, что ее совершенно не беспокоит то, что происходит снаружи.

— Да забудь ты о ней! — нервы Гитона были на пределе, и как бы там ни было, поведение девки все же действовало и на него.

Он окончательно решил, что пора прекратить валять дурака и предоставить страдать от излишков служебного рвения дангарам, а самим воспользоваться возможностью спастись.

— Это все-таки везение! — продолжил Гитон, — У нас есть шанс, которого нет у них, — он кивнул в сторону боя, — можно попытаться удрать, пока не поздно.

— Уже поздно! Поздно с той самой минуты, как дангары начали атаку. Они повсюду, нам не выбраться даже за периметр гарнизона, но и там нас не ждет ничего кроме смерти от жары и голода. В лучшем случае, мы сможем спастись, если Довинал организует отступление.

— Я не стал бы на это надеяться.

— Ждем — кто первый появится из-за угла. Если наши, значит, чудо свершилось, и мы эвакуируемся. Если дангары — бросаем оружие и сдаемся, — принял за обоих решение Аскилт.

— Я слышал — им постоянно не хватает личного состава, поэтому они набирают рекрутов из пленных. — Гитон вздрогнул, где-то совсем рядом разорвался осколочный снаряд (только дангары еще позволяли себе применять столь грубое и примитивное оружие, но оно было дешево и весьма эффективно). — А потом проводят какую-то нейрообработку. Он съежился едва ли не больше, чем когда свистели осколки.

— Наплевать, лучше чип в голове, чем дыра. Главное — выжить, а остальные проблемы будем решать потом.

Добавить к этому было нечего, а строить дальнейшие предположения о своем ближайшем будущем не хотелось. Они чутко прислушивались к звукам боя и напряжено следили за поворотом, откуда должны были появиться воюющие стороны. Наконец послышался тяжелый топот.

— Дангары! — почти взвизгнул Гитон, отшвыривая оружие.

Как раз в этот момент из-за угла показался первый нападающий. Не разбираясь, он выстрелил, но промахнулся. Аскилт выронил свое оружие и рухнул на колени, рядом с уже распростершимся Гитоном. Мгновенно оценив этот жест, дангар сдержал второй выстрел и, подобрав оружие, побежал дальше. Через секунду появился следующий и застыл напротив них, держа на прицеле. Крики почти прекратились. В основном слышался топот дангар, зачищавших территорию. Выстрелов почти не было, видимо, нападавшие стремились взять как можно больше пленных.

Аскилт и Гитон стояли на коленях, не смея шевельнуться или даже просто осмотреться по сторонам. Ноги и задранные вверх руки затекли, между лопаток струился холодный пот, а сердце было готово выскочить из груди.

Послышались шаги, отличавшиеся от торопливого топота рядовых солдат. Не смея поднять голову, гвардейцы могли видеть лишь ноги приближающегося командира, его сапоги были немного почище, чем у остальных, и не так стоптаны. За его спиной маячило несколько охранников. Напротив них этот маленький отряд остановился. Гвардейцы затылками могли почувствовать его тяжелый давящий взгляд. За спиной, из камеры, послышался легкий шорох. Ощущение давления прошло, словно взгляд переместился.

— Этих в камеру, девку ко мне! — спустя секунду, рявкнул низкий голос, и дангар с охраной направился дальше.

Гитон с готовностью подал ключи, наконец оторвав взгляд от земли. Пока дангары возились с замком, девица подошла к решетке.

— А я ведь предлагала развлечься, пока не поздно, — с насмешкой промурлыкала она.

Их грубо впихнули в камеру. Как будто это могло ускорить процесс! Но в этом была вся суть дангар — они любили грубость и насилие только ради них самих. Под лязг закрывающегося замка, девица оглянулась и, с издевкой, добавила:

— Развлекайтесь теперь друг с другом, голубки!

Последующие несколько часов они провели так же, как и предыдущие, только по другую сторону решетки. Хотя это почти ничего не меняло в их положении, они и раньше не могли оказаться подальше от этого проклятого места, как бы сильно им этого не хотелось. Любые слова сейчас казались неуместными. Все, что они могли, это сидеть на полу, держась за руки, и пытаясь таким образом хоть немного приободрить друг друга. Сквозь решетку было видно, как во дворе снуют дангары, обследуя внутренние помещения гарнизона. Пустующие камеры заполнялись взятыми в плен гвардейцами, многие из которых были ранены, но не серьезно. Тяжелораненых, дангары предпочитали добивать, чтобы не возиться с ними. А на Аскилта и Гитона пока никто не обращал внимания. К вечеру нервное напряжение от ожидания своей участи достигло того уровня, когда оно перерастает в апатию. Конечно, глупо было надеяться с самого начала, что все разрешится быстро, но у них уже не осталось сил вздрагивать каждый раз, когда кто-либо из дангар направлялся в их сторону или просто проходил мимо. Гвардейцы впали в тревожное забытье, терзаясь кошмарами и временами просыпаясь от собственных вскриков.

На следующий день к ним так же не проявили никакого интереса, хотя они обратили внимание, что некоторых пленных куда-то увели и так и не вернули в камеры. Раньше, ни Аскилт, ни Гитон никогда не сталкивались лицом к лицу с дангарами. Все, что им было известно, ограничивалось военным инструктажем и слухами. Поскольку довольно долго дангары были союзниками Каберонской империи, гвардейцев учили, как участвовать в совместных операциях, используя дангар, как пробивную силу и пушечное мясо. И никого толком не интересовало, что собой представляют эти "совершенные" солдаты вне поля боя.

А зрелище оказалось нелицеприятное. Пожалуй, их пропыленные, замызганные и стоптанные сапоги, на которые обратил внимание Аскилт (хотя момент был и не самый удачный для того, чтобы замечать подобные мелочи, но порой в память врезаются самые нелепые и неуместные подробности), вполне могли служить олицетворением их внутреннего мира. Дангары занимались тем, что мародерничали в казармах, служебных и общих помещениях. Все, что они считали неинтересным для себя, вышвыривалось, порой прямо из окон. За считанные часы внутренний двор гарнизона, а также, наверняка, и вся остальная территория превратились в одну большую помойку, по которой из одного конца в другой ветер перекатывал изувеченные вещи. Никто из командиров не пытался препятствовать подобному поведению. Поведению, которое опозорило, а со временем бы деморализовало любую другую армию. Скорее всего, сказывалось побочное действие нейропрограмирования. Вероятно, то, что блокировало в них инстинкт самосохранения и подавляло индивидуальность, разрушало и основы личности, оставляя лишь примитивные инстинкты и желания.

На вторую ночь заточения, Гитон очнулся, задыхаясь от нестерпимой вони:

— Газ! Нас пытаются отравить! — кинулся он к Аскилту.

— И себя тоже, — тот и сам уже не спал, принюхиваясь, — Эти идиоты решили развести костер из довиналовых деревьев, — Аскилт сумел сохранить присутствие духа и разобраться в происходящем.

— Надо быть дангаром, чтобы додуматься жечь пластифит!

— Зато, сейчас задыхаемся не только мы.

Друзья истерически рассмеялись. Впрочем, скоро им стало не до веселья. Два дня в камере без еды и воды изрядно подорвали их жизнерадостность. Губы потрескались, шершавый язык распух, а гортань с болью слипалась при каждом движении. Отравление ядовитыми испарениями добило их окончательно. Голова раскалывалась, любое усилие давалось с трудом и к утру, все, что они могли — неотрывно смотреть на утилизатор отходов. Туда дангары стаскивали все подряд, зато при этом наполнялся бак с водой, которую тут же куда-то уносили, расплескивая на ходу. Весь день гвардейцы, облизываясь, наблюдали, как желанная влага драгоценными, сверкающими на солнце каплями падает и впитывается в пыль. К вечеру утилизатор отходов стал казаться центром мироздания, единственным, что может и должно притягивать к себе все помыслы и желания. Они были готовы слизывать капли, что падали на землю.