-Даже те придорожные гостиницы выглядели лучше, чем вот это.. – я указала пальцем на дом.

Айс лишь нахмурился, но ничего не ответил. Внутри оказалось довольно не обжито. Точнее, мебель, которую мы нашли на чердаке, оказалась очень гнилой, вонючей и непригодной для сна.

-Что будем делать?

-Идти в селение уже поздно. Переночуем в машине.

-Ты издеваешься? В машине? Да на улице холод собачий, дождик, гроза, а я хочу в душ! Хочу кушать, хочу… комфорта!

Нервы сдавали. Ох, не вовремя. Ненадолго меня хватило.

-Кать? – я обернулась к этому буржую, ловко стерев при этом маленькую соленую жидкость со щеки.

-Что?

-Иди сюда, - он развел руки, явно намекая, что хочет обнять. И я представила себе эти теплые, нежные, понимающие объятия и не смогла ему отказать.

Он оказался именно таким: нежным, теплым, вкусно пахнущим и…родным. Уже настолько все в нем было знакомо, что даже редкие всплески эмоций принимались как должное. Да, он слегка нестабилен. Но разве сумасшествие – это порок? Тем более, когда на твоем счету уже столько жизней, за которых ты не должен был отвечать, но в силу крайней степени внутреннего одиночества, в силу каких-то моралей, устоев, он взял всю ответственность на себя. И я даже не знаю, кому эти объятия принесли больше пользы – мне или ему?

-Спасибо, - его шепот прошелся по мурашкам, затаившимся где-то на позвоночнике, теплым дуновением, как ветерок, растормошил эти сонные тушки и погнал вниз, будить остальных. Я уже говорила, что шепот в ухо – самое страшное оружие против моих чувствительных рецепторов?

Вечер. Дождик усилился, а потому мы спрятались в машине. Она, кстати, была восемьдесят восьмого года, так сказал ее продавец, но мы от покупки не отказалась, наоборот, ухватились всеми частями и променяли слегка побитый коллекционный дорогущий автомобиль вот на этого инвалида. Думаете, что у нас групповое помешательство рассудка? Ан, нет, это всего лишь ради безопасности, чтобы внимание меньше привлекать.

Я посмотрела на звезды. Да, через лобовое стекло нашей чудо машинки можно было разглядеть небо, звезды, вот только улечься поудобнее - совсем нельзя. Во-первых, оказалось, что передние сиденья не раскладываются, во – вторых, что Айс не помещается на переднем, только сидя с прямой спиной – ноги слишком длинные. Поэтому он отправился назад, на пыльное, но все же довольно мягкое, а я осталась на жестком, не раздвигаемом и скрипучем. Кстати, ноги у него не поместились и на заднем сидении, а потому он вытянул их в окно.

Ночь. Улица. Беспроглядная тьма. Лишь лунный свет позволяет скудно осмотреть окрестности. В кустах, за домом, на небольшой полянке показалось движение. Наверно, от недосыпа. Но движение это повторилось. Вой. Все мои конечности похолодели. Я развернулась к Айсу и принялась его тормошить.

-Айс, вставай, волки, волки! – но он не слышал, все лицо его было искромсано когтями настолько, что стало с трудом узнаваемым. Он не дышал. – Нет! Айс! Нет!

Резкий хлопок у уха, и я просыпаюсь, скидываю с себя сонное оцепенение и хмуро оглядываюсь, встречаюсь с озорным синим взглядом, и хмурюсь еще больше. Что-то странно он улыбается..

-Ты чего орешь, как резанная?

-Не знаю.

-А кто тогда знает?

-Ночь на дворе, а она орет. И ладно бы, что вразумительное орала, так нет же, мое имя! Так, что тебе снилось?

Я прижала руки к губам, понимая, что он подумал совсем-совсем не то. Извращенец! Щеки посетил румянец смущения, но надолго там не остался. Еще чего!

-Мне снились волки вообще-то!

-Да, и в одном из них ты увидела меня или…

-Нет! Они тебя сожрали!

-А жестокая, моя маленькая девочка.

Я фыркнула и отвернулась. Балван!

-Ладно, лошадка, не фыркай. Лучше спать ложись. До рассвета еще долго.

Ну и я улеглась, посмотрела на него и улеглась. Живой. Самое главное – живой. И темнота.

***

Темнота. Темные блики, яркие цвета, громкая музыка, зазывные телодвижения. Отдых. Возле стойки почти никого, лишь парочки и пара девчонок. Стрельнул на них глазами, подмигнул одной. Но подходить не стал, не до того сейчас. Слишком много было сделано, слишком со многими пришлось поговорить серьезно, так, как он не любил разговаривать.

-Ну, так у вашей дочери были проблемы с психикой или нет? – я прижал очередного папашу к кухонному столу и вдруг понял, что ведь Настя тоже здесь, стоит и смотрит, даже не мешает, не реагирует на мою агрессию. – Ну и?

-Да, да были у нее срывы! Но врачи сказали, что это подростковое!

-Ты хочешь сказать, что мой брат – моральный урод и запал на школьницу? - я придавил его сильнее к столу и уже замахнулся для удара, но тут в нашу игру вмешались. Точнее вмешалась, она, ангел милосердия.

-Оставь его. Мы уже узнали то, что хотели.

-Он назвал моего, моего брата – педофилом! Слышишь, педофилом! – я был зол, и контроль, так долго удерживаемый, все так и норовил сорваться с поводка.

-Все. Брейк. Уходим. – Она потянула меня за собой, как теленка какого-то, но я пошел. Прекрасно ведь понимаю, каких дров могу наломать. А тут еще и известия, уже вторая больная. Интересно, братца просто тянет на себе подобных, или кто-то очень вежливо ему помогает с выбором?

-Так, Насть, - мы были уже возле старого подъезда грязного, запущенного двора. Вечер вступил в свои права, а потому девушка слегка ежилась, находясь лишь в легком летнем платье белого цвета. Как невеста, в самом-то деле. – Насть, а Катя случаем не болеет чем-нибудь крышесносительным?

-Нет, она не наркоманка, не суецидница, не сумасшедшая, доволен?

-Вполне. Но тогда я не понимаю, что Айс в ней нашел.

- В смысле? Твоего брата тянет только на больных?

-Ну, ты же сама все слышала, они обе были слегка того. Может, ты плохо знаешь подругу?

-Может, ты плохо знаешь брата?

Она хмурилась, злилась, а от того становилась похожа на сумасшедшего хомяка, бросающегося на стенку клетки за угощением. Милого такого хомяка. А себя я в этот момент почувствовал котом, который так и ждет, что этот милый грызун подойдет на такое расстояние, на котором его можно схватить, схватить и унести под диван, спрятать там и никому не отдавать.

-Все, брейк. Не истери.

Подойдя к машине, встал возле нее, уперевшись одной рукой в крышу автомобиля и задумался. Интересно, кто мог незаметно подкладывать под глупого братца девок так ловко, что даже я не заметил, даже слежка отца не просекла. Кстати, стоит ему позвонить.

Длинные гудки. Раздраженный голос отца. Но, услышав сына, этот бультерьер успокаивается.

-Что узнал?

-Опять то же самое. Девчонка была готова к суициду, ее стоило только подтолкнуть.

-Черт! Ладно, пока никуда больше не лезь, попридержи себя в узде. Я сам разберусь.

-Окей.

Тишина. Отец уже отключился. Кто бы сомневался.

-Ну, что мы едем домой?

Милый хомячок потянулся, выгнув спинку. Ох, и заманчиво же... Кот во мне потер предвкушающе руки.

-К тебе или ко мне?

Галантность - одна из моих самых лучших черт. Я могу открыть дверь даме, могу пропустить беременную вперед себя или отдать брелок маленькому заинтересовавшемуся игрушкой ребенку, но иногда галантный парень во мне умирает, и на смену ему приходит Флам. Филипп и Флам – две личности одного человека, два лица. Вот только, кто из них настоящий? Даже сам Романов этого не знает.

И снова клуб, снова софиты ослепляют глаза, снова улыбки, оглушительная музыка и грызущее внутри одиночество. Как там братец? Сможем ли мы разобраться со всем этим мусором в нашей жизни? Кто так желает уничтожить нашу семью, кто желает нас растоптать по одному?

-Хэй, красавчик, тебе одиноко? – Сначала рядом опустилась грудь размера так третьего. Затем – красивые стройные ноги в черных чулочках, кокетливо выглядывающих из под крайне короткого платья. Настя бы такое не надела. Тьфу ты, причем тут она?

-Нет, детка, я слегка занят.