Тихо посмеиваясь про себя и представляя курящую бабушку-гопницу, жующую семечки, в поношенной олимпийке и трениках всемирно известной фирмы абибас. Бабушка – гроза района. Бабушка, отмывающая деньги и просящая закурить. Или бабушка, дерущаяся за телефон. Мдя, бурная у меня все-таки фантазия.
Очнулась я уже, сидя за столом, слушая мирный звук кипятящегося чайника и дружное завывание двух кошек, усевшись у наших ног. Большой деревянный стол с серой клеенкой, табуретки в левом углу кухни – холодильник, в правом – печка. Интересно, а здесь газ есть? Но спрашивать я как-то не решилась. Неудобно немного. Сидели мы тихо, смирно, на вопросы отвечали односложно, без лишних подробностей. А потому бабушка тоже особенно о себе не распространялась, постоянно упоминала любимого внука, что приехал на летние каникулы их универа, своих соседей, правительство и последние новости.
Чайник скоро закипел. Варенье и мед вместе с пряниками и сахаром выставлены на стол, так как от супа мы отказались.
-А, может, все же супчика? А? Горяченький, мясной. Сегодня только отварила. А то вон, какие худенькие, городские, небось!
-Только немного. – Да, Айсик все-таки сломался. На меня он больше не глядел, лишь хмуро жевал мягкий белый хлеб, хлебал суп и думал о чем-то своем.
А я ни о чем не думала, надоело. Просто смотрела на него и понимала, что меня умиляет его эта показная суровость, задумчивость, погруженность. Забывая обо всем вокруг, он становился беззащитным, каким-то брошенным, растерянным.
-Ну, вы кушайте, а я пойду, грядочки пополю, да внучку скажи, чтобы дрова поколол.
Айс даже жевать перестал, взглянул на старушку, на его морщинистые руки, на платочек, туго стягивающий поседевшие пряди, громко вздохнул, повернулся ко мне и, отодвигая от себя тарелку, сказал тоном, не терпящим возражений:
-Мы поможем, да ведь, Катенька? Прополем, расколем! – и повернулся к оторопевшей женщине, - нам бы только потом помыться и переодеться во что-нибудь.
-Да, конечно, конечно. Ой, спасибо вам, какие же добрые люди! Да храни вас боженька!
Доедали мы быстро. А затем потопали в сад, мне пришлось напялить резиновые сапоги, которые абсолютно не сочетались с общим видом, зато получилось почистить зубы и расчесаться. А это вселяло уверенность, что хоть в чем-то жизнь не меняется – изо рта пахнуть не будет.
-Вот здесь бы прополоть. И вот там. И вот тут немножечко. Это все на зиму. Зима-то долгая, а магазины далеко больно.
Старушка рассказывала, а я все больше и больше понимала, что жизнь вне города, вне денег и роскоши – это совсем другая жизнь, абсолютно. Люди здесь вымирают, борются, но все равно, рано или поздно, сдаются и вымирают. Возраст, тяжелая болезнь, маленькая пенсия ломают, загибают ровные позвоночники, делают неподвижными и больными суставы.
Тихо. Комары, правда, заразы покоя не дают. Но все равно тихо…. Такого не услышишь в нашем шумном мегаполисе. Там все время кто-то шумит, кто-то куда-то едет, спешит. А покой, это слово просто забывается, вылетает у людей из головы. Мы даже спешку теперь приравниваем к обычному ритму жизни. День без спешки – это не день. Слишком медленно. А здесь, в далекой, сельской глуши, где даже асфальта, газа нет, спешка – это пустой звук. К чему спешить? За временем все равно не угонишься.
Со двора послышался яростным стук топора, сменяемый громким грохотом падения дров в общую кучу.
-Ба, - послышалось за калиткой. Но видно, кто пришел, мне не было. А потому, тяжело вздохнув и просто сгорая от любопытства, принялась за работу, изредка отирая льющийся по лбу пот и жалея поломанные ногти, даже снятую толстовку. А от нее ведь так пахнет его одеколоном…
Вечереет. Небо становится темнее, солнце спешит согреть другую часть земли, уступая место луне, своей подруге. С трудом разогнувшись, схватилась за стрельнувшую поясницу рукой. Затекла. Еще и руки горят, будто крапивой обожглась. Так…
Прекрасная картина предстала передо мной, когда я радостная и измученная появилась во дворе. Маленький столик для пикника, маленькие стульчики для этих же целей и двое рьяно обсуждающих что-то мужчин. Айс и парнишка его возраста. Симпатичный, бровастый. А между ними – бутылка водки. И глаза у них блестящие – блестящие.
-Так, так, я, значит, работаю, а он тут бухает! – Грязная перчатка, только что снятая мною с руки, опускается на голое мокрое плечо. Пыль распространяется в воздухе. Чихаю.
Смеющиеся и блестящие глазки поднимаются на меня, из двери показывается седая голова старушки, на губах ее улыбка. И смотрит она не на любимого внучка, а на нас. Странно так смотрит, щурится от удовольствия.
-О, а это та девчонка? – немного запинающийся голос внучка был довольно низким. От того казалось, что говорившему, как минимум, лет сорок, значит его сигареты.
-Дааа, она – пьяная улыбка оживляет лицо голубоглазого. – Айда, присоединяйся, Нюра Сергеевна нам еще принесет.
-Нет, уже. Ты как хочешь, а я в баню.
-Вас Нюра Сергеевна зовут? А я Катя, - решила, наконец, познакомиться я. Дружелюбный оскал, и бабулька снова рассыпается в тысячи благодарностей, видимо уже оценила масштаб проделанной работы. Да, постаралась я на славу, никогда так не работала, а вот этой одинокой женщине захотелось помочь.
-Называй меня просто - баба Нюра. Вы же мне теперь как родные, как внучки. Такие хорошие! Такие работящие! Жених твой тоже мне помог! Дверки починил, калитку смазал, дрова расколол! Ох, повезло тебе!
Я удивленно посмотрела на лыбящихся парней. Он так быстро пьянеет или работает?
-А можно в баньку? Жуть как хочу вымыться. – И робкая улыбочка на лице. Не хотелось уже изображать из себя никого. Перед кем? Перед этой бабулей, перед внуком ее, которого вижу-то в первый раз или перед Айсиком, которого и сама-то каким только ни видела?
-Пошли. Я провожу.
-Полотенце взяла? Мыльце там есть, шампунь тоже там. Вот тебе рубашка, она мужа моего покойного, но ничего, он ее и не надевал ни разу. Так что, самое то. На улице тепло, не простынешь. Ах, да, долго не сиди. А то еще голова закружится. Если душно станет, лучше дверь открой, не мори себя.
-Хорошо, хорошо…
Покинув дом, снова наткнулась на заинтересованные лица что-то вновь обсуждающие и приканчивающие уже вторую бутылку водки. М-да, дела.…И с этим чудом мне придется спать? Целую ночь дышать его выхлопными газами? Может, у них сеновал есть? Я ж с ума сойду.
Но, как только, тело разомлело от приятного пара и ароматного запаха баньки, от горячей воды, от умелого массажа мочалкой, а вымытые вьющиеся волосы завернуты в полотенце, счастье огромной волной обрушилось на хрупкие женские плечи, поборов все желание злиться, ругаться и привередничать. Блаженство.…Напоследок окатив себя теплой водой из тазика, перевернула его, опрокинув на шатающуюся скамейку, положила ковш на место и, быстро накинув на отертое тело рубашку, помчалась в дом. Все-таки к вечеру похолодало.
Чай. Травяной, ядреный. Красота…кузнечики стрекочут в приоткрытое окно. Ветер шелестит листвой, баба Нюра в очередной раз поет какую-то старую деревенскую песню. Два парня шатаются, абсолютно не попадая в мотив тихим постукиванием по столешнице. И это даже не раздражает. Вообще ничего не раздражает: ни близко сидящий Айс, ни песня о любви, ни стрекот кузнечиков, ни эта непривычная обстановка, даже вынужденное путешествие не раздражает, наоборот, все больше во мне разгорается нежность, спокойствие, умиротворение. И самой хочется петь в голос, смеяться пьяным смехом…
-Я в баню. В баню я. – Айс с трудом поднялся и, насвистывая что-то себе под нос, попытался дойти до выделенной нам комнаты, но что-то пошло не так.… Пришлось бодро подхватить его под локоть и увести в баню самой. Не известно еще, когда нам удаться побывать в такой вот баньке, да и удастся ли вообще. Поэтому сгоняв за полотенцем, бодро ввалилась в предбанник. Айс все еще сидел там, не предпринимая ни единой попытки раздеться.
-Айс, может, завтра с утра помоешься?