— Временно! — пояснил он и на всякий случай постращал: — Гляди мне: из дому и домой!
— Боишься, украдут? — посмеялась Лида, чувствуя, как ей приятны эти слова. — Никуда я не денусь.
— Смотри мне! — буркнул Федор. — Знаю я...
Он каждый вечер встречал ее с работы и приводил домой. Люди завидовали Лиде и говорили, что ей повезло в замужестве. Лида и сама сначала посмеивалась, надеясь, что ревность эта только на первое время, пока Федор не узнает ее как следует и не станет доверять, — встречались-то они мало. Шло время, проходили дни и месяцы, но Федор не менялся, все так же недоверчиво допытывался, кто приходил в магазин, с кем она говорила, о чем, — и смотрел при этом с прищуром, — будто бы говорил: «Смотри мне!.. Знаю я, все знаю!» Однажды Лида не выдержала расспросов и попыталась объяснить мужу, что ревновать ее не к кому, да и незачем, потому что ревность эта обижает.
— Отчего ты не веришь мне? — спросила она, но Федор не ответил, только поглядел сурово, и у нее отпала охота говорить дальше.
— Знаю я вас, — вдруг сказал Федор с таким злом, что Лида заплакала.
— Что же ты знаешь?
— Все! — Федор выругался и вышел из комнаты.
Что он знал — это так и осталось в тайне, да Лида об этом и не думала; в голове сидела одна мысль: Федор за что-то ненавидит ее... Но за что? Лида плакала, думая о том, что другие люди живут как-то не так. «Зачем он на мне женился? — спрашивала себя. — И зачем я вышла?..» Ей вспоминался злой взгляд, бездушные слова и то, что Федор не пожалел ее, когда она заплакала. И поскольку это была первая размолвка, неожиданная, то казалось, что невозможно так жить, тяжело было на душе, и хотелось бросить Федора и уйти к родителям. При мысли о родителях, с которыми было всегда легко и просто жить, Лиде стало совсем тоскливо... Вскоре она успокоилась, занявшись домашними делами, и снова надеялась, что Федор переменится. Он действительно несколько дней помалкивал, только смотрел на нее как-то косо, будто на что обижался. Лида посмеивалась и однажды задиристо спросила:
— Все еще боишься, что украдут?
Федор помолчал, пожевал губами и сказал, что женщин он знает. И снова взгляд его стал холодным, злым. Где он успел узнать женщин так хорошо и что они ему сделали — он не говорил, слушал с прищуром Лиду и молчал. Она говорила, что другие люди ходят в кино, в гости, любят друг друга...
— А мы только дома сидим, — продолжала она. — И к нам никто ногой. Я не могу пойти к родителям только потому, что у тебя нет друзей... Ты ни к кому не ходишь, и я не могу. У меня подруга...
— Хватит! — перебил ее Федор. — Никаких таких подруг не существует, обман это все. Вышла замуж — сиди дома. Ни подруг, ни товарищей! Каждый живет сам по себе!
— Как же так? А родители?
— А вот так, — отрезал Федор. — Сказано, сиди дома!
— Сам сиди, а я буду ходить к родителям.
— Ну к родителям иногда можно наведаться, — вдруг согласился он. — Родители есть родители, они, как говорится, свое отжили, поэтому проведать их надо.
«Ну и дурак! — подумала Лида. — Господи, какой дурак!» Но вслух ничего не сказала, почувствовав только, что ей становится ненавистен и Федор, и вся эта замужняя жизнь.
В один из ближайших вечеров она отправилась к родителям. Погостила у них, но ничего не сказала и старалась быть веселой. Да она и была веселой, потому что обрадовалась встрече с ними и сестрами.
Несколько дней ей было легче, она терпела брюзжание Федора, ходила на работу и даже вытащила мужа в кино. Правда, ему не понравился фильм, и он после говорил, что они зря потратили время. Он теперь уже не ездил на машине, работал слесарем в автобазе, приходил всегда вовремя и старался пораньше улечься спать. Лида привыкла читать по вечерам, а теперь она боялась взяться за книжку, потому что Федор начинал ворчать. Спорить не хотелось. Федор вскоре засыпал, а она лежала и смотрела в черноту спальни, в едва синевший проем окна, думала, вздыхала. В такие минуты жизнь виделась ей бессмысленной. Она тихо плакала, боясь, как бы Федор не проснулся и не пристал к ней с расспросами. Он непременно придрался бы, что плачет она по ком-то... Тяжелые были ночи, душные, и сны приходили безрадостные, оставлявшие к утру слабость в теле и грустные мысли.
Лида не понимала, отчего Федор так презрительно относится к людям в поселке, к самому поселку и отчего все вызывает у него раздражение. Когда она что хвалила, он насмешливо щурился и говорил:
— Что там ваш поселок...
Несколько раз он хвалил Хорол, где ему приходилось бывать, — родом он тоже был из тех мест, — и Лида сначала думала, что там он оставил что-то близкое и не смог ничего здесь полюбить. «Ну и женился бы там, — думала она, — взял бы себе в Хороле...»
Но вскоре она поняла, что муж ее просто злой человек, а злые люди всегда считают себя лучше других, поэтому не могут ничего полюбить; они брюзжат на весь белый свет, и, где бы они ни жили, им не нравится; их носит по земле, но нигде они не зацепятся прочно, потому что везде для них чужбина. Если бы Федор остался в Хороле, он и там нашел бы над чем ехидно посмеяться — говорил бы дурно о Хороле и кивал на другие места, дескать, там лучше. И тут ей по-другому увиделось, что Федор почти не вспоминал о своих родителях. «Хорол он нахваливает, — пришло ей в голову. — А что же уехал оттуда?..»
Однажды они с Федором шли по знакомой Лиде липовой аллее. Было морозно, на ветках искрился иней, ярко светило солнце. Эта сказочная красота напомнила Лиде детство, зимние каникулы; вспомнилось, что осенью аллея была густо усыпана листьями. Она улыбнулась своим мыслям, а Федор спросил:
— Ты чего?
— Время быстро летит, — ответила Лида. — Недавно была осень, желтые листья, а теперь зима, липы белые...
— Так и должно быть, — сказал Федор серьезно и, ухмыльнувшись, добавил: — Срубить бы эти липы да пустить в дело.
Он взглянул на деревья цепким глазом, будто бы собирался прийти сюда ночью и начать рубить. Лида хотела что-то сказать, но передумала; а Федор заговорил о постройке дома. Она понимала, что дом ей без надобности, жизнь такая тоже не нужна и надо разводиться, и поэтому равнодушно слушала. Да Федор и не сказал ничего путного, помечтал и закончил тем, что лучше дождаться квартиры.
Уйти от Федора Лида не решилась, но стала относиться к нему холодно. Он заметил это, посматривал на нее с тревогой, но ни о чем не спрашивал, наверное объясняя себе такую перемену ее беременностью. Расспросы свои он прекратил, однако злость в нем осталась, и однажды он избил соседа Тимошку. Тот вечером дважды ткнулся в их калитку, и Федору это показалось подозрительным. Тимошка был известен в поселке как плотник и безобидный человек, и когда выпивал, то не сразу, случалось, попадал в свои ворота. Лиде было жаль Тимошку, которого она знала с детства, и стыдно перед людьми.
— Нет моих сил, — сказала она мужу. — Уйду!
— А-а! — закричал Федор зло и радостно. — Поблудить захотелось! Знаю я вас, знаю! К этому собралась...
Он бегал вокруг жены, потирал руки.
— К какому этому, — совестила его Лида. — Мне и так тяжело. Подумай, что говоришь.
— Знаю! — не унимался Федор. — Все знаю!
Но он знал то, что знали в поселке все. после школы Лида встречалась со своим одноклассником Сашкой Ломакиным. Раза три ходили они в кино, были на танцах, а потом Сашка уехал и наведался в поселок не скоро. Лида не очень-то его и вспоминала; у них тогда как-то не сладилось, слышала, что Сашка женился, работает на каком-то комбинате. Но вот Федор, узнав от кого-то о Сашке, попрекнул.
Несколько дней Лида пробыла у родителей, жаловалась, что Федор ее обижает, Платон Спиридонович, слушая дочь, угрюмо молчал, а Паша Ивановна плакала и утешала, говоря, что муж после рождения ребенка переменится.
— Не переменится, — в один голос заявляли сестры и просили: — Живи с нами, как раньше...
Лида обнимала их, плакала, понимая, что ничего, что было раньше, уже никогда не будет; не верила она и в перемену мужа, но, пожив у родителей, вернулась домой. Федор встретил ее спокойно, будто бы ничего и не произошло. Через несколько дней к ним зашел Платон Спиридонович, долго сидел, разговаривая о том, о сем и, прощаясь, сказал Федору: