Во-вторых, сама теория не определилась в «приоритетах», начиная с того, чем именно она занимается, – «изучением» или «лечением». В конце жизни Фрейд постоянно подчеркивал, что психоаналитический метод является скорее исследовательским, нежели терапией. Но в остальное время этот метод заявлялся именно как лечебное средство. Непонятно также и то, какую цель пред собой ставил психоанализ, работая с пациентом (в терапевтическом смысле): то ли избавиться от симптома, то ли понять и разъяснить его природу? Или, может быть, цель была в том, чтобы человек смог «разобраться в себе»? Или, может быть, улучшить свою социальную адаптацию и качество жизни? Вообще же непонятно главное – психоанализ ищет мира человека с миром или мира внутри него самого? Нельзя сказать, что данная неопределенность плоха, особенно если будут достигнуты обе эти цели. Что может быть лучше? Однако же именно эта неопределенность и не позволила психоанализу стать эффективной системой помощи. Эту методологическую ошибку в построении системы мы назовем «неопределенностью в точке обзора» (см. рис. 6).
В-третьих, неопределенность в точке обзора привела к методологическому просчету, который связан со смешением в теории личности понятий социального и его психических производных, с одной стороны, с феноменом индивидуальности человека – с другой. Личность человека есть продукт социализации, она формируется в процессе усвоения и преломления в растущем и развивающемся человеке знаний и практик, созданных и реализуемых соответствующей культурой. Но есть и тот, кто социализировался, то есть некая изначальная индивидуальность человека, оказавшаяся в соответствующем социуме и его «культурном бульоне».
Человек не станет личностью вне культуры – вне языка, вне общества, но и в этом случае будет жить, существовать, хотя бы и «без личности». То есть мы должны признать наличие кого-то, кто способен на социализацию, но, видимо, раз он может без нее и обойтись, имеет плюс к тому и еще какие-то свои собственные, специфические особенности, черты и составляющие его психики. Иными словами, нельзя забывать, что в нас есть то, что пришло к нам «извне», и то, что было и есть в нас «изнутри», – инстинкты, влечения, особенности психических реакций и так далее. Все это – «изнутри» – не является «личностью», если мы понимаем под «личностью» продукт социализации. Но у Фрейда этого различия нет. В его теории социальные производные (вытесненные влечения, супер-эго, комплексы) неразрывно и причинно связаны с индивидуальным.
Правомерно ли считать бессознательное, например, частью личности? Согласно психоаналитической теории, в нем – в бессознательном – на равных правах существуют и биологические влечения, и некие «вытесненные» (под давлением собственно «личностных» конструктов, возникших в человеке в результате его социализации) образования и переживания. То, что между личностью человека и его биологическим началом идет постоянная «дискуссия», – не вызывает сомнений. То, что Фрейд указал на эту «дискуссию», – есть завоевание, а не ошибка. Но сейчас речь не об этом, сейчас речь идет о том, как создана система, насколько корректно, методологически правильно она создана, нет ли в ней слабых мест. И вот как раз тут психоаналитическая теория и не выдерживает критики.
Фрейд не различает в человеке то, что можно считать производными биологического генеза, и то, что в нем же, в этом человеке, является социогенным. Не разделяет или, по крайней мере, не разводит по разным углам, а ведь это разные системы – у них разная природа, разные законы функционирования. Они взаимодействуют друг с другом, но это взаимодействие разных систем внутри одной системы. Понять логику этого взаимодействия, не разобравшись в особенностях структуры каждой из этих систем в отдельности, невозможно.
В психоанализе же все смешалось, и – как результат – сексуальность становится социальным фактором и активно распространяется по пространству культуры, а «личность» испытывает инцестуозные влечения и тягу к убийству родителей. Если бы речь не шла о научной теории, то это выглядело бы по меньшей мере забавно, но в случае теории – это выглядит, мягко говоря, плохо. Да и разве можно говорить о личности как о социальной производной, если ее составляют и «несоциально обусловленные» компоненты? Нельзя. Но с чем, в этом случае, мы имеем дело? С человеком? С биосоциальной моделью? Или, может быть, с индивидуумом? Это необходимо определить, но тогда сама конструкция теории будет выглядеть иначе, без искусственных швов между социогенными и биологенными производными психического.
Как возможно, что мы рассматриваем «супер-эго» как социальное производное, «эго» – тоже социальное, а «бессознательное» – уже как биосоциальное, но объединяем все это в одну систему, не сделав по этому поводу никаких оговорок? И почему мы так уверены, что «супер-эго» – это исключительно социальное производное? Разве в процессе его формирования не принимают участие биологические законы? Принимают, но, конечно, иначе, и скорее здесь действуют механизмы социального поведения животных, нежели индивидуальные биологические факторы. А разве в бессознательном можно безбоязненно механически объединить то, что является биологическим, индивидуальным, и некие осколки социального, исторгнутые из «сознания»? Методологически это неверно.
Итак, методологической ошибкой следует считать то, что психоанализ подменил сугубо индивидуальные структуры человека результатом их преломления в социальной среде, социальными отношениями. Мы называем эту ошибку «социальными допущениями».
Социальное допущение – это такое допущение в процессе построения модели системы «личность», когда в качестве структурного компонента этой системы рассматривается не тот субстрат, который изначально принадлежал индивиду (например, имманентно присущая индивиду способность к каким-то социальным отношениям), а нечто, что стало результатом некой работы этого индивидуального субстрата в каких-то процессах (например, в процессе социальных отношений). То есть ситуация, когда собственно индивидуальное заменяется на свое вторичное производное – «социального генеза» (см. рис. 6).
Причем необходимо помнить, что когда в теории появляется какое-то социальное допущение, то это практически всегда допущение, базирующееся на представлениях «о высокой планке» морали в каком-то идеальном социуме. Например, в психоанализе социальные допущения базируются на том, что социум не приемлет естественную реализацию сексуальных влечений, что, может быть, конечно, совершенно «естественно» для высшего света, но вместе с тем в референтной группе подростка такое поведение (то есть реализация всевозможных сексуальных влечений) может не вызывать реакции отторжения и неприятия, а, наоборот, поддерживаться и одобряться. Или, например, сексуальные нравы и порядки в тюрьме, школе-интернате? Поэтому подобное социальное допущение, сделанное психоанализом, – своего рода профанация. Нет единой морали, как нет в обществе и универсальных жизненных приоритетов. Бессмысленно пытаться представить какую-то из разновидностей социальных норм в виде абсолютной, одинаково и всеобъемлюще влияющей на любого человека. Тем более что на роль этой «всеобъемлющей морали», может быть и неосознанно, автор теории неизбежно будет предлагать, а то и навязывать не какую-нибудь идеальную всеобщую мораль, а свою собственную, искренне полагая при этом, что она – эта (его) мораль – самая что ни на есть «правильная» и «верная».
Вот это три основных методологических просчета психоанализа, которые, на наш взгляд, связаны именно с тем, что полученный исследователем (исследователями) опыт стоял выше методологических принципов. О них просто не задумались. Система предлагала более-менее внятные, а главное – системные объяснения психическим феноменам, и все этим на тот момент удовлетворились.
Именно эти три методологические ошибки, допущенные психоанализом, перекочевали затем и в другие нарождающиеся психотерапевтические школы и направления. Попытки же того или иного направления психологической мысли избавиться от одной или двух из этих ошибок не приводили к желаемому успеху, а подчас и ухудшали положение дел.