Поскольку я не собирался всю жизнь кататься на «горбатом», а деньги на приобретение другого автомобиля ещё нужно было заработать, то я решил сделать мой древний автомобиль средством для приобретения следующего.
И я стал выезжать на заработки, стараясь делать это в выходные дни и в праздники, когда подвыпивший народ особенно охотно останавливает чужие автомобили.
Я никогда не занимался извозом, если на мне было форма офицера советской армии. Незаконный частный извоз и ношение военной формы, доверяемое только достойным членам советского общества, казались мне тогда несовместимыми.
Для того, чтобы не иметь проблем с милицией, я, посадив в машину пассажира, нередко предупреждал его:
— Если нас остановят, то я знакомый вашей сестры и согласился подвезти вас до дома. Кстати, а как вас зовут?
Но лишь однажды придорожный милиционер поинтересовался пассажирами в салоне моего автомобиля.
Некоторые мои пассажиры, когда впервые садились в «горбатый», проделывали это с откровенной опаской. Правда, у них был выбор: ждать, когда им вновь повезёт, или воспользоваться моими услугами немедленно. Последнее, нередко, оказывалось предпочтительнее.
Но однажды произошёл случай, после которого я изменил отношение к своему «запорожцу».
Двое мужчин, стояли на тротуаре и размахивали руками. Сомнений не было — они нуждались в таксомоторных услугах.
В то время машины останавливали не так, как это принято сейчас, — показывая водителю оттопыренный большой палец правой руки. Машины следовало останавливать раскрытой ладонью, причём энергичные вертикальные движения руки свидетельствовали о большом нетерпении страждущего сесть в машину и, соответственно, о его намерении заплатить не торгуясь.
Я остановился, открыл дверцу и откинул вперёд пассажирское сиденье, приглашая одного из мужчин забраться назад через единственную пассажирскую дверь, а его товарищу сесть спереди.
Надо сказать, что именно этот момент был решающим. Если страждущий поездки решался забраться в машину, то с этого момента он становился пассажиром. Это был момент истины.
Один из мужчин после некоторого колебания полез на заднее сиденье, а второй сел рядом. Мы поехали.
«Запорожец» весил около 700 килограмм, отличался малыми размерами и узкой колёсной базой. Всё это способствовало его высокой маневренности. Небольшая наглость в вождении позволяла создать у пассажиров иллюзию, что «запорожец» — король дороги, а некоторое количество алкоголя в крови делало их восприятие более ярким и выразительным.
Пока мы ехали в аэропорт, пассажир, сидевший спереди, успел рассказать, что он два месяца назад освободился из заключения, что у него всё замечательно, а у меня замечательная машина. Когда мы приехали на место, то он уговорил меня подождать, и я, после часа ожидания, отвёз моих пассажиров в другое место. С этой поездки я перестал стесняться своей непрезентабельной машины.
Через год я продал «горбатого» и практически возместил понесённые расходы, не считая потраченных сил и времени.
Через полгода после расставания я увидел его, одиноко стоящим на улице.
Всё было узнаваемо: и чехлы, сшитые из зелёного клетчатого пледа, и треснувшая шпаклёвка на боку, и резиновые поручни от метровских эскалаторов на переднем и заднем бамперах.
Я испытал чувство, сходное тем ощущением, когда мужчина, оставивший некогда любимую им женщину, вдруг встречает её в обществе другого мужчины и видит, что им вдвоём теперь хорошо.
Это чувство называется ревность.
Следующим автомобилем, прослужившим мне почти три года, был «иж-комби», то есть — «москвич» производства ижевского завода.
Яркое воспоминание, связанное с этим автомобилем, — 10 ноября 1982 года.
Я тогда жил на территории воинской части и голубой «комби» стоял около дома. Аккумулятор у него был заслуженный, а характер — капризный и заводить его надо было очень аккуратно, не допуская перелива бензина, иначе автомобиль мог заупрямится и не завестись.
Возясь с машиной, я пропустил новость, которую начали передавать все радио и телестанции страны: «Умер Леонид Ильич Брежнев».
Последствия этого события кардинальным образом изменили всю мою жизнь.
Обязательное страхование автогражданской ответственности в нашей стране ввели только в двадцать первом веке. До эры всеобщего страхования оплачивать ремонт автомобиля, пострадавшего в дорожно-транспортном происшествии, приходилось самому владельцу, если только ему не удавалось получить деньги с виновника происшествия.
Моё первое посещение суда было вызвано именно этим обстоятельством.
На перекрестке Витебского проспекта с Благодатной улицей, когда мой «комби», тронувшись на зелёный свет, стал обгонять трамвай, произошло столкновение с грузовиком, внезапно появившимся с левой стороны.
Я сразу же кинулся в трамвай:
— Вы видели, что он въехал на перекресток уже на желтый свет? — спросил я водителя трамвая, женщину средних лет.
— Да, видела, он так мчался… — согласно закивала та.
Так я получил необходимого мне свидетеля.
Вскоре после этого я, захватив повестку из ГАИ и надев для пущей убедительности форму капитана Советской армии, отправился искать своего свидетеля.
В трамвайном парке мне сообщили домашний адрес водительницы трамвая и я, купив букетик тюльпанов, поехал к ней на трамвае того же номера. Разыскав нужный адрес, я застал свидетеля моей невиновности дома, а за скромный букетик меня даже напоили чаем.
В суд эта добрая женщина пришла, решение состоялось в мою пользу и вскоре я получил перевод на сто двадцать рублей, из которых только часть ушла на ремонт, поскольку битое крыло автомобиля я, уже имея некоторый опыт кузовного ремонта, зашпаклевал самостоятельно.
Мой голубой «комби» был первым автомобилем, на котором я рискнул отправиться из Ленинграда через Гродно в Одессу. По дороге в Одессу у машины развалился дряхлый глушитель и в каком-то селе Черниговской области местные механизаторы подлатали чудо советского автопрома из подручных железных материалов.
Продавать моего железного друга я отправился на проспект Энергетиков, где располагался дикий авторынок. После четырёх часов напрасного стояния появился Володя. Он не покупал и не продавал машины, он помогал покупателям и продавцам найти друг друга.
Вскоре Володя, позвонив из телефона-автомата своему знакомому милиционеру, пожимал ему руку и показывал на мой автомобиль.
Мы помчались по городу: милицейский автомобиль впереди, мой — следом. Так мы проскочили Невский проспект по средней полосе, запрещенной для движения обычных автомобилей, и, в нарушение установленных знаков, повернули на Садовую улицу.
Но, когда мы приехали на место, двигатель заглох из-за песчаной мути, поднявшейся со дна карбюратора.
Гаишник отказался покупать мою машину, но в тот же день её купили другие люди.
Следующим после «иж-комби» была «копейка» красного цвета.
«Копейку» мы с отцом пригнали из Гродно в Ленинград всего лишь за 14 часов.
Папа захотел в тот же день возвратиться домой, и мы поехали на Варшавский вокзал, откуда в 23:45 отправлялся скорый поезд Ленинград — Варшава — Берлин.
Билеты на любой транспорт тогда приобретались с большим трудом, но, во-первых, мы приехали на вокзал за час до отправления поезда, именно тогда, когда снималась «бронь»[17].
Во-вторых, у папы была красная книжка инвалида войны, и иногда он получал те блага, которые были недоступны обычным советским людям.
Поэтому папа купил билет и вскоре его поезд принялся отстукивать километры обратного пути.
Я же направился к длинной очереди, выстроившейся в ожидании такси. «Волги» с шашечками на боках подъезжали к остановке с интервалом минут в пять, а страждущих было не менее тридцати.