Стала Наташа замкнутой, неразговорчивой. Мария Павловна ходит около нее, как возле больной, вздыхает.

Иван Михайлович полагал, что все про своих детей знает и про ребят-механизаторов тоже. Оказывается, не все. Человек как изба на семи замках. Один отомкнул, другой отомкнул, а к третьему ключи не подходят.

Как-то вечером в грозу ввалился к Журавлевым Антон. Мокрехонек до нитки, зубами дробь выколачивает.

— Откуда ты такой хороший? — удивился Иван Михайлович.

— Натаха где? — спросил Антон.

— Спит уже…

— Так скажите ей, что переплыл я озеро. Туда и обратно. В грозу, как и договаривались, — сообщил Антон и пошел себе.

Иван Михайлович только пожал плечами, а утром стал у Наташи допытываться: что за новости такие?

— Я, может, за Антона замуж собираюсь. Надо же проверить его на храбрость.

Журавлев глазами хлопает, она посмеивается.

В конце июля отчитывался Иван Михайлович на партийном собрании о руководстве звеном и результатах работы. От волнения он заикался и зачем-то в подробностях перечислял, сколько чего звеном посеяно, какую выработку дали по звену и отдельно каждый из ребят, какой вид на урожай по каждому полю, в каком состоянии техника. Его не перебивали, давая время успокоиться и настроиться.

— Теперь, — говорил он, — возьму каждого из ребят в отдельности и посмотрим, с чем он пришел в звено и какую перемену в нем наблюдаю. За полгода совместной работы пришел я к выводу, что много лишнего, елки зеленые, на молодых наговариваем. Со своей колокольни на них глядим. А они самые обыкновенные, частью с придурью по молодости. И еще не любят, если поучать без нужды. Потому зря не лезу, не указываю, куда ногой ступить. Пускай сам он идет, а я уж как бы сбоку, а то и вовсе в стороне.

А насчет того, какую перемену в ребятах вижу, так вот: Сашка и Антон раздумали из деревни уезжать. Азартно собирались, а теперь утихли. На главного заводилу Антона я через Саньку пошел. Они же дружки — водой не разлить. Уговаривать не стал, а присоветовал Сашке повременить, так технику освоить, чтоб такого механизатора в любом месте с руками взяли. Механизатором Сашка толковым будет, а насчет того, поедет он теперь или не поедет, тут старуха надвое сказала. Загорелось Сашке осенью выдрать местами кусты и спрямить полосы в Мокром углу. Дельно задумано!

Теперь Виктора взять. Всем вроде хорош, но с ленцой. К нему я с другого боку подъехал. На перепашке паров дал обогнать себя. Ночью мы с ним работали, вот он и не заметил, елки зеленые, как я часть времени его загонку пахал. Утром учетчик замер сделал, а у Виктора моего на целый гектар больше. Нет, говорю, тут дело нечистое! Быть, елки зеленые, такого не может! Это меня, кричу, обогнать! Хватает Виктор сажень, меня под руку и айда новый замер делать. Все в точности, на гектар разница. Значит, случайно получилось, говорю ему. Теперь он и старается доказать мне, что никакой тут не случай, а работать умеет не хуже меня. А потом он меня и по правде обогнал. Тут я и открыл ему свой секрет. Посмеялись, но дело-то сделано. Теперь Витька у меня молодцом, уж не боюсь, что бросит трактор и домой убежит…

У Валерия и Павла тоже перемену наблюдаю. Про Федора говорить не стану. Федор первый мне помощник, хоть и молчком больше любит.

Вот так и отчитался Иван Михайлович.

…Над Журавлями и окрестным миром установилось жаркое вёдро. Быстро зажелтели хлеба, прямо на глазах меняя свой цвет, к земле клонится, наливаясь тяжестью, крупный колос. После росных ночей в березняках подолгу стали блуждать густые белые туманы.

Деревня готовилась к уборочной. Захар Петрович, чувствуя, что урожай получается добрый, стал спокойным, даже медлительным и насмешливо следил за возбужденной суетней Сергея. Так опытный обстрелянный солдат относится к новобранцу, охваченному жутью близкой битвы и любопытством к ее исходу. Если не в душе, то внешне по крайней мере Захар Петрович смирился с тем, что кончилось его единовластие в деревне. Все чаще и чаще люди не к нему прежде, а к Сергею заходят.

Днем Сергей мотается по бригадам и полям, на ночь превращается в писаря, готовит документальное обеспечение страды. Как агроному, ему надо выдать развернутый план уборки, расписать последовательность, объемы и предполагаемые сроки косовицы, обмолота, очистки зерна, вывозки его, засыпки семян, сбора половы, сволакивания и скирдования соломы, вспашки зяби и еще множества другого, что надо делать обязательно, быстро, хорошо, малой силой, без лишних затрат… Не меньше забот у него как у секретаря партийной организации: составление плана организаторской и политической работы, расстановка коммунистов, создание постов качества, договоры на соревнование, личные и коллективные обязательства, наглядная агитация, устная агитация и прочее разное. И это все надо делать в срок, ничего не упустить, ничего не забыть.

В добавок ко всему в районе посоветовали торжественно проводить механизаторов на жатву. Прислали даже сценарий. Прочитав его, Сергей схватился за голову. Чтобы сыграть спектакль по этому сценарию, потребовалось бы привлечь на репетицию половину взрослого и все детское население деревни.

Проводы все же устроили. За околицей были выстроены комбайны, перед механизаторами, смущенными всеобщим вниманием, Захар Петрович сказал речь с азартным призывом работать так, чтобы земля дрожала и звезды с небес осыпались. Потом Андрей Журавлев, гордый таким доверием, повел свой комбайн к ближнему полю. Там показала свою сноровку Марфа Егоровна. Быстро и ловко она связала из скошенной пшеницы тугой сноп. Школьники с барабаном и горном пронесли этот сноп по деревне и выставили его у колхозной конторы, у столба для подъема флага в честь передовиков.

Это было утром. А к вечеру у себя на таборе в Мокром углу Иван Михайлович выложил ребятам свою программу уборки. Как и весной, над будкой появился флажок, Иван Михайлович опять стоял перед ребятами, одергивая тот же замусоленный рабочий пиджак.

— Значит, елки зеленые, так… От самой весны, а вернее сказать от самой еще зимы болела у нас душа об этом хлебе. Потому что настоящий хлебопашец тогда спокой имеет, когда все до колоска прибрано и приготовлена земля к новой посевной. Теперь нам, елки зеленые, надо как следует поднатужиться и сделать все другим на загляденье, а себе в удовольствие. Прошу головами не вертеть и не ухмыляться. Как говорю, так должно быть и так будет. Иначе позор нам на все Журавли и даже дальше, потому как худая слава обгоняет любой ветер. Работать станем таким манером. Антон, Александр и Андрей на комбайнах. Им косить и подбирать. Чтоб качество было, елки зеленые, и все остальное. Если по ходу дела случатся передвижки техники из бригады в бригаду, то носами не дергать и не говорить, что своя полоса ближе и роднее. Федору, Валерию, Павлу и Виктору зябь пахать и прочие работы. Значит, комбайн с поля, солому тоже с поля долой, а плуг сразу в борозду. Сам я на время от техники ослобожусь и буду на подхвате… Теперь шуруйте домой, отсыпайтесь.

Ребята разъехались. Уже затихло торканье мотоциклов, а Иван Михайлович все сидел на ступеньках будки и сосал потухшую папироску.

Над хлебной желтизной дрожит и переливается знойное марево, резкие тени тихих облаков скользят неслышно по земле. Воздух сух и дурманно-горек от горячей пыли и спелых запахов поля, лесных прогалин и луговин. Сощурившись, Журавлев любовался, как качается волнами рослая пшеница. Кажется, еще миг и все — лес, почерневшая от дождей будка, красные комбайны, синие тракторы и сам он — все это стронется с места и уплывет неведомо куда.

«Вот же зараза!» — думал он о волнении и нетерпении, которые наваливаются на него в канун большой работы. Уже завтра, едва комбайны обойдут пару кругов, выстригут просеки в хлебе и расстелят пухлые валки, — уже завтра все пройдет, останется один азарт…

А вечером уезжала на экзамены Наташа. Когда чемодан был уложен и поставлен у порога, Мария Павловна не удержалась, всплакнула.

— Ничего! — бодрился Иван Михайлович. — Не на край земли едет. Никому от учебы худа не было. Так ведь, ребята?