— Что вы имеете в виду, Аматула? — осмелился спросить после довольно продолжительной паузы Маньер.
Ответить Джин не успела: её мобильный телефон пропел «Полет валькирий» Вагнера. Она взяла со стола трубку, взглянула на дисплей, узнала швейцарский номер матери.
— Прошу прощения, я покину вас на минуту, — сказала Джин и, поднявшись с кресла, быстро вышла вместе с телефоном в соседнюю комнату. Плотно прикрыла за собой дверь.
— Я слушаю вас, доктор, — произнесла в трубку, коснувшись сенсорной кнопки.
— Здравствуйте, Аматула.
Родной, чуть низковатый и переливчатый голос матери, немного похожий на голос бабушки Маренн. Мама всегда и во всем немного копировала бабушку. И от этого родного голоса, с детства сулившего покой и беспечность, сердце Джин сладко заныло: скоро она снова увидит всех своих родных.
— У меня для вас новости, Аматула, — голос матери звучал деловито, но одновременно чуть дрожал. Джин поняла: мама тоже разволновалась. — Ваш отъезд из Исфахана намечен на пятьдесят первую неделю года, скорее всего на пятницу. Так что Рождество вы встретите дома.
— Не самая плохая перспектива, доктор, — заставила себя улыбнуться Джин. — Благодарю за приятное известие.
«И мы сядем с тобой за стол, мама, — думала она, — и будем наслаждаться нашей любимой индейкой с яблоками и черносливом и рождественским тортом со сливками и клубникой. И с нами сядут папа и Джек. Джек обязательно приедет на Рождество из Вест-Пойнта, чтобы похвастаться новой кадетской формой».
Телефон ненадолго замолчал: наверное, мама думала о том же.
— Иранская сторона очень жестко настаивает на отъезде миссии, — продолжила она наконец нарочито сухо. — Возможно, у них есть для этого основания.
«Еще бы, — иронически усмехнулась про себя Джин. — Да будь их воля, они бы нас всех на мелкие кусочки тут растерзали».
— Комиссии ЮНЕП и МАГАТЭ будут продолжать работать в Иране на собственных базах, но уже без нашего участия. По крайней мере на первых порах. Не думаю, что знания и опыт наших врачей не понадобятся иранцам уже в скором будущем. Так или иначе, но я распорядилась, чтобы документы на выезд всех сотрудников миссии, а также тех, кого вы намереваетесь вывезти с собой из Ирана, были доставлены вам дипломатической почтой уже до конца этой недели. Иранская сторона хотя и со скрипом, но всё же дала согласие на выезд из страны своих граждан, подтвердила каждую запрошенную вами фамилию…
«Хм, а куда им было деваться? — хмыкнула Джин саркастически. — Да и русские поднадавили, конечно. Особенно после ареста их курьера в Шереметьевском аэропорту. Чтобы американцы дело на весь мир не раздули, лучше уж приструнить Иран: нечего, мол, упорствовать в эмиграции соотечественников. Всё ясно, как божий день».
— …В том числе и на выезд тех, кого доставили в посольство Франции сегодня, — тонко намекнула мать на родственников Лахути.
— Они уже на месте?! — сердце Джин радостно забилось.
— Да, атташе Франции привез сегодня в иракскую миссию двух пожилых супругов и их внуков, трех мальчиков. Самочувствие у всех нормальное. Они немного взволнованы, но это пройдет.
— Самый младший мальчик серьезно болен! — предупредила Джин. — У него тяжелый врожденный порок сердца. Открытый артериальный проток. Ему необходим строгий больничный режим. И эффективные лекарства, конечно же.
— Я попросила атташе Франции отсканировать и прислать мне по электронной почте медицинские документы мальчика, — сказала Натали. — На их основе мы выработаем рекомендации, предупреждающие возникновение непредвиденных осложнений. Не беспокойтесь, Аматула: без квалифицированной медицинской помощи ребенок не останется. Заодно поручу нашим специалистам рассмотреть возможность проведения операции сразу по прибытии мальчика из Тегерана в Швейцарию.
— Авиаперелет не причинит ему вреда? — спросила Джин тревожно.
— Нет. При соответствующем уходе он его даже не заметит, — заверила мать.
«Я никогда не сомневалась, мама, что ты, как и бабушка, не откажешь в помощи никому, кто в ней нуждается, — подумала Джин. — Не откажешь ни в тепле, ни в еде, ни в заботе. Никогда не заставишь просить себя дважды и никогда не останешься равнодушной, кто бы ни обратился к тебе за помощью — друг или бывший враг. А главное, ты никогда не попросишь за свои труды вознаграждения, потому что успешный результат уже сам по себе для тебя награда».
— Итак, готовьте документацию, Аматула, — всё так же деловито заключила Натали, — завершайте все необходимые операции и процедуры и начинайте договариваться с иранцами по поводу передачи им отдельных пациентов. Если возникнут какие-то сложности, немедленно сообщайте: будем действовать сверху. Приказ об отзыве вашей миссии из Исфахана поступит к вам от нас в ближайшие дни. Кстати, Аматула, хочу поделиться с вами радостью. — Джин почувствовала, что мать улыбнулась. — Вчера состоялось очередное заседание нашего Совета, и деятельность вашей миссии в Иране была удостоена самых высоких похвал. Наш президент, господин Келленбергер, просил меня передать вам благодарность. Мы гордимся, что в наших рядах работают смелые и бесстрашные люди, готовые жертвовать собой во имя торжества жизни на земле. Которые работают ради того, чтобы как можно сильнее ударить смерть по её отвратительной морде.
— Так говорила леди Клементина Черчилль. Я помню её слова, доктор.
«И моя бабушка тоже так говорила», — добавила Джин мысленно.
— Возвращайтесь скорее, Аматула. — Натали повесила трубку.
Джин нажала кнопку отбоя, прижала телефон к груди, подошла к окну. Ей казалось, что трубка каким-то чудесным образом всё еще хранит голос матери, её тепло.
— Прошу извинить меня за вторжение, Аматула, — приоткрыв дверь, в комнату заглянул доктор Нассири, — просто я хочу спросить у вас…
— Заходите, Сухраб, — кивнула ему Джин. — Только дверь за собой прикройте. — Она уже догадалась, что речь сейчас пойдет о капитане Лахути.
— Поверьте, я не подслушивал ваш разговор, Аматула, но случайно услышал несколько заключительных фраз, — признался Нассири шепотом, приблизившись к Джин почти вплотную. — Дело в том, что я очень волнуюсь за… — он нервно сцепил пальцы на груди.
— …Шахриара? — закончила она за него фразу.
— Да, — с готовностью кивнул доктор. — Понимаете, Аматула, он лично говорил мне, что не хочет ехать в Тегеран, поскольку знает, что его там арестуют. Арестуют за утечку информации об аварии на секретном заводе, за мой побег из госпиталя вместе с Али Агдаши и его матерью. Скажите мне правду, Аматула, где сейчас Шахриар? Его уже арестовали? Нынешней ночью?
— Нет, Сухраб, утром Шахриар был еще здесь, так что Марьям сказала вам правду, — ответила Джин. — А потом он действительно уехал. Но не в Тегеран. А вот точнее я не могу вам пока сказать, Сухраб, не обижайтесь. По крайней мере не сейчас. Надеюсь, вы меня понимаете. Кстати, с минуты на минуту, — она посмотрела на часы, стоявшие на прикроватной тумбочке, — к нам сюда заявятся не очень приятные гости. Они прибудут из Тегерана с целью как раз арестовать Шахриара. Которого, как вам теперь известно, здесь уже нет.
«Точнее, они приедут удостовериться, что капитан Лахути превратился в безжизненный труп, и большие неприятности им самим теперь не грозят, — подумала Джин с грустной иронией. — Иначе зачем бы они тогда „предупреждали“ Шахриара по столь сложной схеме?» Но вслух она этого говорить не стала, чтобы не напугать Нассири еще больше: он ведь скорее всего тоже знаком с аль-Балами, раз тот был другом Шахриара.
— Кто бы сюда ни приехал, Сухраб, и о чем бы вас ни спрашивал, — предупредила она доктора на всякий случай, — отвечайте одно: Шахриар рано утром уехал в Тегеран. Если же скажете что-нибудь другое — лишите тем самым своего друга шанса на спасение. Нам нужно потянуть время как можно дольше, и вы должны помочь мне в этом, Сухраб. Если всё сложится удачно, то, возможно, уже сегодня ночью мы узнаем, что Шахриар находится в безопасности.