— Так, — подтвердил Шахриар кивком. — Аль-Балами обещал дать сигнал доктору сразу после получения приказа на мой арест. Сам-то он вряд ли согласится меня арестовывать: найдет какой-нибудь предлог, чтобы препоручить это своим помощникам. Хотя, скорее всего, в аэропорт отправится вместе с ними. От Тегерана до Исфахана — полтора часа лёту. Так что здесь они появятся около полудня, я думаю. Да, два часа в запасе у меня точно будет.

— За это время ты сможешь если не добраться до Шираза, то по крайней мере быть уже на подъезде к нему, — решительно принялась размышлять вслух Джин. — Лучше поехать на машине. Когда они явятся сюда, я скажу, что ты все-таки решил принять новое назначение и потому отправился в Тегеран. То же самое ты скажешь и своему здешнему заместителю, когда будешь покидать миссию. Это поможет нам выиграть время. Пока они будут ждать тебя в Тегеране, ты уже доберешься до Тарани и вместе с ним покинешь Шираз. Когда охранка начнет искать тебя по всей стране, вы будете уже близ границы с Ираком. Предлагаю поступить именно так, не дожидаясь ответа от Дэвида. Ты согласен? — внимательно посмотрела она на Лахути.

— Если доктор позвонит и произнесет фразу, подписывающую мне приговор, тогда да, согласен. Другого выхода уже не вижу. Ты меня убедила.

— Теперь что касается твоих родственников… — продолжила Джин. — Обещаю, что даже если подтверждение от Дэвида на них не придет, я свяжусь с мамой. Она входит в состав руководства Международного Красного Креста и договорится с французами от лица нашей организации. А Дэвид, я верю, тоже рано или поздно подключится. Просто его наверняка отвлекают сейчас не менее важные другие заботы, проблем и в Ираке, поверь, хватает. К тому же он не знает, насколько срочно нужно решить ситуацию с тобой. Я ведь тоже, когда писала ему, не знала, что счет идет на часы.

— Вот уж не думал, что моей судьбой озаботится такая мощная организация, как ЦРУ, — криво усмехнулся Лахути. — Подобное развитие событий мне и в самом фантастическом сне не приснилось бы. И если бы еще полгода назад кто-то сказал мне, что я вынужден буду бежать из страны при посредничестве ЦРУ, да еще и полюблю женщину, которая агентом этого самого ЦРУ является, ни за что не поверил бы. Более того, счел бы сказавшего мне это человека сумасшедшим.

— Я не агент, — поправила его Джин, — я всего лишь врач. И если уж выполняю какие-то поручения ЦРУ, то лишь потому, что они совпадают с моими убеждениями и мировоззрением. Как врач, видевший страшные последствия лучевой болезни, я настроена категорически против распространения в мире атомного оружия. Потому и помогаю ЦРУ бороться с его незаконным производством, когда меня о том просят. Но я не являюсь штатным сотрудником ЦРУ и вряд ли когда-нибудь им стану. Да мне, признаться, никто этого и не предлагает. У меня есть любимое дело, которое я выполняю со всей ответственностью и которому отдаю все силы. И буду продолжать заниматься им столько, сколько смогу. Пока жива и пока дышу. Как мама и как бабушка. А что касается врагов, — добавила она задумчиво, — то могу рассказать тебе еще одну историю. Давным-давно, еще в 1944 году, моя бабушка принимала участие в операции в Арденнах, и там, в одном маленьком бельгийском городке, встретила старого человека, отца погибшего еще в Первую мировую войну французского летчика. Человек этот узнал в ней приемную дочку маршала Фоша, «Марианну Первой мировой войны» с известного портрета Серта. И он не удержался тогда от вопроса: как же так, мол, могло случиться, что вы, Марианна, оказались на стороне наших врагов — немцев? А она ответила: «Неисповедимы пути Господни. И вчерашние враги могут стать друзьями, а прежние друзья — врагами». И старик согласился с ней. Бабушка рассказала мне об этом случае, когда я была еще маленькая, но я запомнила её слова. Вот и тебе готова их повторить: неисповедимы пути Господа или, если хочешь, пути Аллаха, Шахриар! Это истина, и она вечна. Пути любой диктатуры понятны — они прямы и кровавы, на них уничтожаются все, кто хоть чем-то отличается от прочих. А пути человеческой жизни, дарованной Всевышним, извилисты, каждому человеку уготован свой путь. Не в толпе, не в строю, не в массе, не в очереди, а именно собственный путь, индивидуальный. И нам не дано узнать наперед, что ждет нас за ближайшим поворотом. Вдруг бывшие враги станут там друзьями, а бывшие друзья — врагами? Может, сейчас для тебя наступил как раз тот самый момент?..

Луна за окном побледнела, сделалась почти прозрачной и походила теперь на расплывчатое марлевое пятно, сквозь которое просвечивали серые облака. В предрассветной тишине отчетливо слышалась «перекличка» проснувшихся собак. Джин села на постели, обняв себя за колени. Обожженная рука почти уже не болела: поврежденная кожа с ладони успела сойти, и теперь изредка ощущалось лишь неприятное покалывание. Правда, подозрительная боль начала проявляться в почках, и Джин поняла, что избежать осложнения ей не удастся. Но пока было не до обследований.

«Бабушка, мне больно, больно! Моей ручке больно!» Джин вспомнила, как однажды в детстве, бегая с немецкой овчаркой по кличке Айстофель по выложенному мраморными плитами полу парадного зала бабушкиного замка в Провансе, поскользнулась и упала, ударившись о стоявший около стены массивный нефритовый канделябр высотой почти в два метра. «Мне больно, бабушка, ручке больно», — плакала она пятилетней девочкой, размазывая кулачками слезы по щекам. «А я поцелую твою ручку, и боль пройдет, — сказала ей тогда бабушка, присев рядом и поцеловав каждый пальчик в отдельности. И добавила, подозвав собаку: — А когда Айстофель поцелует, боль окончательно уйдет». И действительно: как только собака старательно вылизала всю ручонку Джин, боль исчезла, будто её и не было. А возможно, Джин просто всем своим детским сердечком безоглядно поверила словам бабушки…

Как же быстро и незаметно летит время! Вот уже почти десять лет как бабушки нет в живых. Да и тот Айстофель давно уже умер. А дядя Клаус, или дедушка Клаус, как его называет Джек, держит сейчас в своем доме в Хеннигсдорфе сразу трех немецких овчарок, и каждую из них зовут Айстофелем. Айстофель Первый, Второй, Третий… Звучит смешно и мило. Дядя Клаус всех своих собак называет в честь первой легендарной овчарки, которая пережила с бабушкой Маренн войну и осаду Берлина и которую он очень любил в детстве. А еще в его доме живут сейчас осиротевшие от рук браконьеров тигрята и львята: дядя Клаус вывозит их из Африки в Германию, выращивает до определенного возраста у себя дома, а потом пристраивает в зоопарки. В этом ему помогают десятки добровольцев. Дядя Клаус, член координационного совета партии зеленых, несколько раз избирался депутатом бундестага и какое-то время даже возглавлял Комиссию ООН по экологии, но сейчас, в силу преклонного уже возраста, отошел от активной политической деятельности и занялся тем, к чему стремился всю жизнь: охраной природы, заботой о животных и благотворительной деятельностью.

А тете Джилл на днях исполнилось восемьдесят пять лет. В их большой семье она считается почетным старожилом. Члены их многочисленной и чрезвычайно занятой семьи живут на разных континентах, но дважды в год — в день рождения бабушки Маренн и в день её смерти неизменно собираются все вместе в старинном доме герцогов де Монморанси в Версале. В доме, где когда-то, задолго до Первой мировой войны, два молодых офицера — будущие маршалы Фош и Петэн — пили у большого камина бургундское вино, а Маренн, тогда еще маленькая девочка в смешном длинном платье с воланами, пряталась в саду за розовыми кустами от строгой немецкой бонны. В доме, где лежит начало всех начал, откуда пошли истоки их большой, дружной и многонациональной семьи…

Окунувшись в воспоминания, Джин неожиданно почувствовала, что вот-вот расплачется. Ей вдруг очень захотелось повернуть время вспять. Хотя бы на миг увидеть бабушку живой, а маму и тетю Джилл — чуть моложе, чем теперь. Но время остановить нельзя, к сожалению. И значит, нужно принимать настоящее таким, какое оно есть. И раскисать, жалеть себя недопустимо, особенно теперь. Сейчас ей во что бы то ни стало надо спасти находившихся в миссии людей, преследуемых местными властями. Удастся ли ей вырвать их из рук фанатиков и помочь начать новую, свободную жизнь пусть в чужой, зато свободной стране?..