Джон присел рядом с сыном: "Но ведь ты мне ничего не говорил…" Юноша обхватил руками колено и горько ответил: "А что говорить, когда ее больше нет?"

В кабинете были распахнуты окна. Нежное, вечернее небо на Ганновер-сквер отливало розовым светом, где-то вдалеке слышались звуки фортепиано.

— Опять жасмином пахнет, — Джон устроился на подоконнике и вздохнул: "Сыночек, как ты мог подумать, что я бы выгнал твою жену? Пятнадцать лет, это, конечно, немного рановато, — мужчина развел руками: "Но что, же делать?"

— Так зачем ты мучаешь Джо? — зло спросил сын. "Она любит Иосифа, и он ее тоже. Это видно, сразу — они друг без друга жить не могут. Потому что, папа, — Джон помолчал, — если бы ты выгнал Гениси, я бы уехал вслед за ней, наплевав на титул и все остальное. Есть вещи важнее титула".

— Страна, — тихо отозвался отец. Он все глядел вдаль, и юноша подумал: "Ведь ему еще сорока нет, он молодой совсем. И столько лет один".

— Страна важнее, — повторил герцог и усмехнулся: "Ставь благо государства выше собственного". Он легко спрыгнул с подоконника. Наклонившись над сыном, Джон поцеловал светлые кудри: "И благо своих детей — превыше своего. Я же боялся, милый, я и так — вас обоих чуть не потерял".

— Ты боишься? — недоверчиво спросил сын.

— Не дурак же я, — хмыкнул Джон, и усмехнулся: "Ладно, пойду к твоей сестре, попрошу прощения. У Иосифа тоже".

Джон обрадовано поднялся и тут же вздохнул: "Только в синагоге им отказали".

— Ну, — заметил Джон, забирая со стола пистолет, — это не последняя синагога в мире. Если твоя сестра Картахену атаковала, то со всем остальным она тоже справится. Иди-ка сюда, — он обнял сына и шепнул: "Мне очень, очень жаль, милый мой, что так все случилось". Джон уткнулся лицом в его крепкое плечо, вдыхая дымный, лесной запах, и немного постоял — просто так, как в детстве.

— Ты ужинать будешь? — спросил он, — или тебе с собой собрать?

— С собой, — вздохнул отец, — я вряд ли раньше завтрашнего полудня появлюсь, очень много работы.

Джон поднялся по широкой, мраморной лестнице и постучал в комнату дочери. "Я не хочу, есть, — донесся до него угрюмый голос Джо.

— Открой, пожалуйста, — попросил герцог. "Я ненадолго". Джо распахнула дверь. Скрестив руки на груди, — она была в рубашке и бриджах, на столе, в пепельнице, дымилась сигарка, — девушка ядовито спросила: "Ну что еще?"

Джон увидел белую розу, что лежала на кровати — узкой, высокой, с простым холщовым бельем, Посмотрев в припухшие, заплаканные глаза, дочери, он тихо сказал: "Я пришел попросить прощения. Я был неправ, Джо".

— Папа, — растерянно пробормотала Джо. Отец, гладя короткие, темные волосы, шепнул: "Я просто боялся, милая, со мной такое тоже случается. А ты не бойся, не надо. Отправляйся туда, куда тебя сердце зовет".

Она подняла голову и, блеснула глазами: "Иосиф тут был, записку мне прислал — нам надо сходить завтра к раввину Фальку, на Веллклоуз-сквер. Он может нам помочь".

— Так идите, — смешливо отозвался герцог. "Вы ведь жених и невеста. Ходите спокойно вместе, куда вам надо. Перед Иосифом я тоже извинюсь".

— Он сказал, — Джо присела на стол, закинув ногу на ногу, и затянулась сигаркой, — что хочет в Амстердаме жить. Чтобы я была рядом с вами, с семьей. Папа, — она вдруг улыбнулась, — я тебя люблю.

Джон, забрав у нее сигарку, выпустив клуб дыма, ласково потрепал ее по щеке: "Черная Джо. Та, первая, — гордилась бы тобой, дочка".

Он спустился вниз. Забрав с комода орехового дерева упакованный в шелковую салфетку сверток, герцог повел носом: "Фазан. Сейчас эти двое как отправятся куда-нибудь на край света, и мы с мальчиком опять одни останемся".

Джон посмотрел на себя в зеркало. Убрав пистолет, насвистывая что-то, он сбежал по ступеням вниз, в теплый, пахнущий цветами лондонский вечер.

Питер опустил на колени письмо и посмотрел на усыпанную песком дорожку. На Ганновер-сквер было еще шумно, няни прогуливали детей, запряженный в маленькую тележку ослик вышагивал вдоль высоких деревьев.

— У нас родился Петер, — вернулся он к письму кузена, — очень славный мальчик, вот сейчас пишу, и он мне улыбается из колыбели. Мне очень, очень жаль, что ты потерял Марию. Луиза присоединяется к моим соболезнованиям. Но мы надеемся, что с маленьким Майклом будет все хорошо, он будет расти и радовать тебя. Если ты помнишь Вадию, который работал на верфях, то тут у нас весь город шумит — он пришел в собор и крестился, никто не знает, почему. Я у него пытался выведать, но мне он тоже не сказал. В крещении он стал Томасом. Отчеты посылаю в отдельном пакете. Я нашел тебе отличную статую бога Ганеши. Ей больше, ста лет, я ее погружу на ближайший корабль. Обнимаю тебя, Виллем.

— Папа, папа! — Майкл бежал к нему, раскинув руки. "Мы покатались, еще хочу!". "Глаза, как у Марии, — с привычной болью подумал мужчина, поднимая сына на руки, глядя в чуть раскосые, синие глаза ребенка.

— Ну, раз еще хочешь, то пойдем, — рассмеялся Питер. Майкл, уже сидя в тележке, вдруг сказал: "Ослика не надо, надо, чтобы сама ездила. Я придумаю, как".

— Обязательно, вот вырастешь и придумаешь, — заверил его Питер. Вернувшись к скамейке, подхватив "Путешествие в Уэльс" Пеннанта, он услышал сзади знакомый голос: "Отдыхаешь?"

— Сейчас уже и ужинать пойдем, — Питер подал руку Джону.

— Ты на работу, как обычно. Слушай, — он склонил набок каштановую голову, — приходи ко мне завтракать в воскресенье. По — холостяцки, четверо мужчин. Мистрис Джонсон обещала оленину с грибами, под соусом из портвейна. Я пару бутылок бордо достану из винного погреба.

— А четвертый мужчина будет, лосося есть? — поинтересовался Джон. "Или камбалу? Ох, и хитрец ты, дорогой Питер". Он рассмеялся: "Буду рад увидеться с женихом своей дочери. Спасибо, — он помахал рукой Майклу. Тот крикнул: "Дядя Джон, кататься!"

— Я не влезу, милый, — улыбнулся мужчина. Повернувшись к Питеру, Джон потрепал его по плечу: "Увидимся".

Он уходил — невысокий, стройный, в простом, темном сюртуке. Питер, проследив глазами за светловолосой, коротко стриженой головой, взял сына за теплую ладошку: "Пойдем, старина — поужинаем, примем ванну, и в постель".

— Дядя Джон умный, — внезапно сказал Майкл, когда они уже выходили из сада в центре площади. "И ты тоже, папа".

— А как же, — хмыкнул Питер. Посадив сына к себе на плечо, он поднялся к парадной двери особняка Кроу.

Мэтью, прислонившись к стволу дерева, внимательно разглядывал вход в пансион.

— Все прошло отлично, — подумал он, — эта сучка меня не увидела. Сейчас у него заболит живот. Его будет тошнить, рвать, начнется бред и он умрет. Что-то съел на улице, облизал грязные руки, — с маленькими детьми такое бывает. Вот и мисс Касл, сейчас ее ждет незабываемая ночь, не зря я экипаж снял. Отвезу ее в Ричмонд-парк, погуляем при свете луны.

Мэтью рассмеялся, вспомнив сверток, лежащий под сиденьем в экипаже. Нагнав Бесси, он взял ее под руку: "Спасибо тебе, милая. Наконец-то я увидел своего мальчика. Ты сказала хозяйке, что плохо себя чувствуешь?"

— Да, — Бесси покрепче прижалась к нему, — только зачем?

— Я приготовил тебе сюрприз, — ласково ответил Мэтью. "Прокатимся в Ричмонд-парк, устроим ужин на траве, послушаем соловьев, а потом я доставлю тебя домой. Хочешь?"

— Конечно! — восхищенно ответила девушка. Мэтью усмехнулся: "Лондон меня надолго запомнит. Прослежу за похоронами маленького ублюдка, и отправлюсь в Данциг".

Они шли по Брук-стрит. Мэтью, оглянувшись, услышал детский плач, что доносился из раскрытых окон пансиона.