XXIX

Будучи в командировке, Парамошкин много раз представлял как, вернувшись домой, разделает в пух и прах Ирину, если она ему изменит. Казалось бы, явно перекладывал вину, как говорится, с больной головы на здоровую. Ведь сам по уши запутался в любовной связи с Надей; у самого, а не у Ирины родился сын, и сам же теперь бесится! Однако после рыбалки лишь какое-то время сомневался в целесообразности их с Рюминым спора, да и то вина в нем Рюмина. Это же надо -- хочет обесчестить его жену!!. Хотя можно, наверное, можно решить как-то по-другому... Но как? Ведь рано или поздно Рюмин начнет его шантажировать. Нет, видно, такая уж судьба: с Ириной жизнь не сложилась. Но почему Рюмин с такой уверенностью спорил? Даже срок назначил не такой уж большой. М-да-а, его дурацкие печати-штампы спать не дают. Дикость! Неужели Ирина уже дала "командору" повод?.. Короче, если изменит -- немедленный развод! Немедленный!..

Три недели командировки наконец закончились. Парамошкин заключил договоры на поставку "Надежде" нужных товаров, и пора возвращаться домой. А желания-то никакого нет. Думал ли он, что так получится с Ириной?..

В Каменогорск приехал уже вечером. Бабушка Фрося не обрадовала: встретив Григория, сообщила, что Ира так и не вернулась. Как-то заскочила, забрала наряды и уехала.

-- Ничего не сказала? -- спросил Парамошкин, все же надеясь услышать что-то более приятное.

-- Сказала, что как приедешь, поговорить вам с ней надо.

-- Это хорошо! -- обрадовался Григорий.

-- Еду разогревать?

-- Нет-нет, приведу себя в порядок и к ней.

По дороге к Ирине Григорий думал: а что если ее нет дома или застанет их вместе с Рюминым? Ведь о его приезде они не знают. Как всегда, живо представлял разные сцены: себя в роли униженного, оскорбленного мужа, а жену и Рюмина испуганными, молящими о прощении. Но прощения жене-блуднице и ее любовнику не будет! Однако встреча с Ириной прошла совсем иначе. О таком варианте он даже и не предполагал.

Ирина была дома и одна. Это уже противоречило его планам. Жена довольно холодно поздоровалась и ушла в комнату. Постояв какое-то время в коридоре, Григорий напомнил о себе:

-- Слышь, Ириш, бабушка Фрося, как только зашел, стала еду подогревать, а я говорю -- не надо, к тебе поеду... Может, пригласишь, Ириш?

-- Проходи,-- равнодушно бросила Ирина.

"Встретила как чужого, -- недовольно подумал Григорий. -- Небось с Рюминым так себя не ведет... А может, уже продалась? Ладно, через несколько деньков узнаю! Уж тогда, птичка, запоешь по-другому. А пока можно малость и поунижаться..."

-- Даже не спросишь, как съездил, -- вздохнул с обидой, -- муж, все-таки. Думал, вот вернусь, а ты дома. Обрадуешься, встретишь, как раньше.

-- Спасибо, что вспомнил, кто ты мне. -- Говорит, а сама пилочкой ноготки в порядок приводит. После душа она всегда так делала.

Сел поближе. Ирина ноль внимания. Шелохнулась в душе обида: "Рюмин обещал в месячный срок ее совратить, а возможно, уже и добился своего, может, потому и встречает так холодно? Сегодня же разберемся, а пока надо поласковей."

-- А помнишь, как встречались? -- улыбнулся. -- "Ты моя голубочка, где же твои губочки? -- говорил я. -- Иди ко мне, моя ласковая и ненаглядная." -- А ты шептала жарко-жарко, аж дух захватывало: "Любимый, я так тебя ждала!.. -- При воспоминании Григория словно магнитом потянуло к жене. Но сдержался, не те времена. -- Слышишь, Ириш, ты на меня не обижайся. С кем не бывает...

-- Чего не бывает? Объясни.

-- Ну может, когда груб был. Прости. Может, вернешься? Ты ж моя жена. -- Голос Григория дрогнул. -- Думал, встретишь, обрадуешься, а ты такая холодная. -- И слова и мысли Григория стали повторяться.

-- Вот-вот, я твоя жена, я твоя собственность.

-- О чем говоришь, какая собственность? Чего выдумываешь?

-- Скажи, Гриша, только честно, как на духу, скажи без вранья: ты спорил с Игорем на мою честность?

Парамошкин остолбенел:

-- Да о чем ты, Ириша! Разве можно? Я ж в тебе стопроцентно уверен...

-- Не надо! Скажи, спорил или не спорил на ящик коньяка?

-- Да это ж была просто шутка, по пьянке. Неужели сомневаешься? Я в тебя верил и верю. Могу поклясться!

Она усмехнулась:

-- Значит спорил и оценил меня всего лишь в ящик "Наполеона". Я-то, дуреха, Рюмину не поверила, думала, разыгрывает, а оказывается, правда.

Григорий всплеснул руками:

-- Да я бы тебе и сам сейчас все рассказал. Рюмину я, Ириш, заявил, что у него с тобой, как со всеми, не получится. Нет, не на ту нацелился. Гад он, понимаешь, подонок! Хочешь, я ему об этом при тебе скажу? Хочешь?

-- Не называй меня больше Иришей. Врешь ты все, выкручиваешься...

Вот так у Парамошкина всегда. Планирует-планирует, а все получается наоборот. Какая же все-таки скотина этот Рюмин! Подлец из подлецов! Подставил! Видно, решил Ирину иным путем завоевать. Небось наговорил: мол, мужу ты не нужна, а я без тебя жить не могу. Но Ирина-то не поддалась! Не по зубам Игорьку оказался сладкий кусочек. Вздохнул:

-- Да ничего я не выкручиваюсь...

-- А почему не сказал, что у вас с Надей сын растет?

Это был удар.

-- Откуда знаешь? -- Парамошкин изменился в лице. Он, как хамелеон, то краснел, то бледнел, не зная что ответить.

-- Рюмин секрет твой открыл. Я вначале не поверила, а потом поговорили с Надей, как женщина с женщиной. Она подтвердила.

Парамошкин молчал. У него будто язык отнялся. И тут Рюмин подставил! Какая же сволочь! Как можно!..

-- Говори Гриша, говори, может, внесешь еще какую ясность. Ведь я твоя жена, о чем ты только что соизволил напомнить. Да и пришел, чтобы позвать назад, я не ошибаюсь? Только вот есть ли в этом необходимость? Что молчишь?

-- Мне сказать нечего, -- ответил наконец Парамошкин упавшим голосом.

"Вот и подошел конец нашей совместной жизни", -- подумал. В голове все перепуталось. А Ирина говорила, что верила и любила его, что гордилась им, но теперь он для нее не существует. Крепилась, крепилась -- и вдруг заплакала. Ее слез он всегда не переносил, сразу же начинал успокаивать. Сейчас же, поднявшись с дивана, извинился и стал прощаться. Отвернувшись к стене, Ирина плакала. Ее лица он не видел, слышал лишь слабые всхлипы.

Сев в машину, Григорий долго не отъезжал от дома Ирины. Внутренний голос твердил: "Рюмин -- враг. Ему нет пощады. Он должен умереть, иначе самому не жить. Смерть, смерть, смерть!.." И еще: Ирина-то не такая сволочь, как он сам. Выстояла. Не продалась...

Чуть успокоившись, Парамошкин поехал разыскивать Красавина. "Даже лучше, что ночью, -- думал он. -- Никто не заподозрит и не узнает". А Петр своему учителю не откажет, он поможет. Лишь бы найти его...

XXX

После обычной, проводившейся раз в неделю планерки губернатор Скоркин отыскал глазами начальника УВД.

-- Махинов, зайди.

"Чем-то недоволен, -- подумал Махинов. -- Обычно, приглашая, называл по имени и отчеству". Спросил:

-- Прямо сейчас?

-- Да-да.

Выпив минералки, Скоркин сел за широкий т-образный стол. Постучав пальцами по перекидному "ежедневнику", хмуро произнес:

-- Скажите мне, генерал, как продвигается дело по раскрытию убийства Рюмина? Почему перестали информировать? Я же просил.

-- Иван Семенович, да просто не хотел отнимать у вас драгоценное время. Могу, если желаете, доложить. -- Сам подумал: чего это вдруг так раздраженно? Какая муха укусила?

-- Вот только не надо насчет времени, -- поморщился Скоркин. -- Хотел-не хотел. Меня сын за этого Рюмина задолбал. Друзья они были, понимаешь? Спроси да спроси, что делает наша славная милиция? -- О сыне губернатора Махинов имел подробную информацию. Он владелец многих продовольственных и хозяйственных магазинов в Каменогорске, причем в основном расположенных в центре города. В последнее время сын стал вкладывать крупные суммы денег в покупку выгодных акций. Его успех в бизнесе объяснялся высоким положением отца, а губернатора, в свою очередь, поддерживал управляющий Промстройбанком Негода. Беспроцентные денежные ссуды увеличились после того, как брат Негоды был переведен с повышением из сельского района в Каменогорск. Сам же Махинов и помог провернуть этот вопрос, хотя брат Негоды в работе ничем не отличался.