Призрак умолк. Они пришли на площадь, где росли багровые лилии и колосилась алая пшеница.

— Но за что? Что натворили жители города? Такое наказание… — Сашка не находил слов, но понимал, что пока он говорит, призрак не выполнит своего обещания, и новые цветы не вырастут посреди этого поля.

— Мы были живы, ярки, потому и кровь наша яркая и живая, — призрак мужчины наклонился к красному полю, освещающему ночь. — Жители города ни в чем не виноваты. А вот его защитник…

Он запнулся, на мгновение не сдержав чувств, словно до сих пор был по — настоящему живым.

— За что?.. В назидание… Чтобы другим не хотелось поднять бунт. Что один мертвый город для Империи без границ? — призрачные глаза осветились багрянцем. — Нужно было уходить, парень, пока могли. Правильно твоя подруга говорила, чтобы не приближался ко мне. Или оставить тебя живым до старости, чтобы, пока время твое не выйдет, заманивал, как я, юных доверчивых глупцов?

— Отпусти моих друзей, — Сашка держался на удивление спокойно, его страхи остались за пеленой дождя, в котором исчезает эхо зачарованных колокольчиков.

Пшеничные колоски и высокие лилии льнули к его ногам, моля: сорви, сорви, дай нам покой, пусть и ценой собственной жизни, дай нам покой…

Призрак захохотал, наигранно, будто не по желанию, а по обязанности.

— Почему я должен их отпускать, парень?

— Потому что отпускал уже, — Сашка шагнул к нему, призрак попятился. — Когда тебя попросили, ты позволил вынести из города бездыханного человека с красным цветком в руке.

Призрак зарычал.

— Иную судьбу у меня просишь? Нет иных судеб! Судьбы ломать можно… Судьбы ломать легко, когда служишь Империи… А мы все ей служим!

— Ты не служишь, — тихо возразил Сашка, вынимая из‑за пазухи хрустальный шар, который принял из рук седого колдуна. — И он не служил, тот, что приходил сюда.

Призрак застыл, его уста кривило то ли болью, то ли усмешкой. Шар сиял, но в его глубинах раскручивался красный вихрь, словно шар вбирал свет заколдованных цветов.

— Кристофер, — призрак потянулся к шару, но отдернул руку, не коснувшись. — Если его проклятье у тебя, то ты нашел покой, Кристофер. Как я завидую тебе…

Призрак опустил полный боли взгляд. Ветерок легкими волнами шел по алому полю.

— Его звали Кристофером? — было странно, что у седого колдуна такое обычное имя.

— Будто одной нитью связаны до сих пор. Кристофер нашел меня в этом городе, а тот парень, сорвавший цветок, был в последний час с Линтом. Одной нитью… До сих пор… Все мы…

Призрак плакал. Сияющая слеза текла по призрачной щеке, посверкивая живой звездой.

— Отпусти нас, — снова попросил Сашка.

— А я вас и не держу, — призрак сел в алую пшеницу, обхватив колени руками. — Кристофер… Где же мой покой?..

Сашка повернулся, чтобы уйти с площади, заросшей алым полем, но что‑то удерживало его.

— Кристофер сказал, что рану от шипов розы, сорванной моим другом, заживит Море. А тебе Море не даст покой?

— Море?.. Я много лет не видел Море… Я забыл, какое оно… Но я и не могу уйти отсюда, парень…

— А если я… — задумался Сашка, в сиянии шара в его руке добавилось немного зеленого, совсем немного, но цвет жизни казался настолько ярким в проклятом городе, что хотелось закрыть глаза. — Если я заберу твое проклятье, как забрал проклятье Кристофера?

— Кем ты себя считаешь? Этого даже могущественный колдун сделать не может. Мое проклятье — часть проклятья этого города, — призрак рассмеялся жестоко, но по — человечески. — А ты нравишься мне, парень. Я бы тебя взял в команду, если бы она у меня была.

Поднялся ветер, нагнув колосья и сломав несколько лилий. Призрак вскочил. Его глаза сияли жизнью, не украденной, собственной, отобранной злыми чарами много лет назад.

— Назови мое Имя! Назови, иначе погибнешь!

— Я не знаю твоего Имени…

Кровавый ветер пил силы из души Сашки, пил, срывая граммофоны лилий, пил, защищая проклятье.

— Кристофер должен был его сказать!

— Кристофер, — Сашка смотрел вглубь шара, вглубь чужого страдания и памяти, едва держа шар в ослабевших руках. — Твое Имя — Джонатан.

Шар выскользнул, разбившись об землю на изумрудные осколки, которые сгорели в пламени поля. Ветер утих, но Сашка упал в алую пшеницу. Он будто не дышал.

— Очнись, парень, — призрак склонился над ним. — Не умирай. Не честно будет…

Даже голос у призрака изменился, став человеческим, но и сам Джонатан уже не казался настолько прозрачным.

Сашка, шатаясь, поднялся. Голова кружилась. Парень хлопнул в ладоши, стараясь поймать ритм бубна сказителя, прятавшегося за завесой дождя. Слабо хлопнул, но звук взлетел к пустым окнам стаей напуганных птиц, что разлетелись по мертвому городу, пятнами рисунков оставаясь на стенах его почерневших домов.

Эхо таяло. Но внезапно откликнулось колокольчиками. Выстукивая ритм, к ним шел Саид. Пламя подсветило его чародейское убранство, надело пылающую корону на чело, и в волосах добавилось серебра, а на лице — морщинок.

— Пойдем отсюда, — сказитель подставил парню плечо, с его прикосновением тепло жизни возвращалось в ослабевшее тело.

— Я разбил шар, разбил проклятье, — шептал Сашка, чтобы не потерять сознание.

— Не тревожься. Оно, как темные крапинки, теперь в твоих глазах, почти незаметное.

Вместо бубна в руках Саида сейчас был ятаган, с которого срывались живые золотистые искры. Оружие освещало им путь среди города, пылающего злым огнем и кровавыми цветами.

Призрак Джонатана шел за ними, но Саид не возражал.

— А я не ошибся в тебе, Сашка.

Сумерки медленно уступали место солнечному свету, хоть и скрытому серыми тучами. Они вышли из города, где друзей ждали Эмиль и Вейн.

— Где остальные? — Сашка попробовал стоять сам, но не смог.

— Уже на дороге. Я возвращался за тобой, когда застонал от боли город, будто живое существо резали ножом.

— Девчонки так испугались, — добавил Эмиль, хотя было видно, что и сам он разделил ужас с девчонками.

Сашка улыбнулся, ведь все случившееся теперь казалось кошмаром.

— Если дождь начнется, мы не поднимемся, — чары уже не освещали Саида, вернув ему облик обычного верткого загорелого парня.

Они оставили долину позади. Казалось, что в Мертвом городе ничего не изменилось. Точно также туда будут забредать неосторожные путники, и также из их бурной яркой жизни будут рождаться кровавые пламенеющие цветы на радость призракам, живущим в опустевших домах.

— Кто это? — спросила Луиза, кивнув на призрачного мужчину.

— Это Джонатан. Он пойдет с нами к морю, — твердо ответил Сашка, становясь впереди. — Нужно до дождя где‑то спрятаться.

Жизнь возвращалась к нему вместе с решимостью.

— Что с ним? — немного отстав, спросила Олекса у Саида. — Что там случилось?

— Я тебе потом расскажу, хорошо?

Саид и сам волновался за парня, которого едва вытащил из пасти проклятия города.

Феофан смотрел на море, часто смотрел теперь, удивляясь, что море всегда неповторимо, что нет ни одной похожей волны, и даже гребешки из пены у них всегда разные. И казалось, Море говорит с ним, непонятно говорит, осторожно. Но министр слушал, не зная этого языка, и поэтому не откликаясь на него.

— Здравствуй, министр Феофан. Хотя здоровья я тебе и не желаю.

Феофан стремительно обернулся. Возле мачты стоял Хедин. Кудрявый парень смотрел на него пронзительно и холодно, совсем не похожий сейчас на подростка.

Министр молчал. Хедин тоже не обронил больше ни слова.

— Неужели всех моих врагов собрал этот корабль? — не выдержал министр.

— Врагов? — наигранно удивился Хедин. — А разве не ты сам создал себе врагов?

Но они понимали друг друга и без слов. Феофан опустил глаза, не ответив, ибо этот чародей имел право его осуждать.

— За что ты приказал казнить нас? — голос Хедина дрогнул. — Гайяр был мне вместо отца.

— Гайяр был и мои учителем, — но грусть поборола жажда власти. — Вы пытались пошатнуть трон Императора…