— Ты прекрасно поешь, но неужели и вправду думаешь, что оперные театры в Лондоне только и ждут тебя?

На лице Куры появилось выражение бесконечного возмущения.

— Я не понимаю! Ты хочешь сказать, что я недостаточно хороша?

Марама сохраняла спокойствие. Для Пола Уордена она тоже часто служила громоотводом.

— Я тохунга, Кура-маро-тини. И я слышала твои пластинки. Все великие певцы… ты наверняка можешь стать настолько же прекрасной. Но тебе еще нужно учиться.

— Я училась! На протяжении всех этих месяцев я упражнялась как безумная. Я была на Северном острове и в Австралии, мама, но я их не видела. Один рояль и ноты. Я…

— Ты научилась многому, но можешь научиться еще большему. Не ходи с этим мужчиной! Он не на пользу тебе!

— И это говоришь мне ты! Маори, которая собирается запретить дочери выбрать себе спутника!

— Я тебе ничего не запрещаю. Я…

— Вы мне все надоели! — вскипела Кура. — Я буду делать то, что захочу, и, слава богу, я ни у кого больше не обязана спрашивать позволения. Родерик возьмет меня с собой. Мы оба найдем ангажемент в Лондоне или опять сколотим труппу вроде этой и поедем в турне. Подробностей я еще не знаю. Но я не хочу твоих денег, бабушка, и не хочу твоих советов, мама! Уезжайте в свою любимую Киворд-Стейшн и пасите овец! Я буду иногда писать вам из Англии!

— Я буду скучать по тебе, — с любовью произнесла Марама. Несмотря ни на что, она хотела обнять и поцеловать Куру на прощание или потереться носами, как было принято среди ее народа, но на этот раз стоило маори приблизиться к ней, как Кура сразу же напряглась.

— Хаере ра, — прошептала Марама. — Пусть боги благословят и направят тебя на новой земле…

Кура не ответила.

— Она даже не спросила о Глории, — сказала Гвинейра, когда обе женщины, потрясенные, вышли из гардеробной.

— У нее горе, — заметила Марама. — Она напряжена. Что-то идет не так, как она надеялась. Возможно, нам не стоит оставлять ее, мисс Гвин.

Гвинейра закатила глаза.

— Как хочешь, Марама, можешь оставаться и играть роль половой тряпки. Но с меня довольно ее высокомерия, бессердечности и мужчин. Пусть едет в Лондон, если хочет. Надеюсь лишь, что она будет зарабатывать там достаточно или для разнообразия найдет себе мужчину, который будет ее терпеть. Как бы там ни было, она — последний человек, который нужен нам в Киворд-Стейшн!

Когда Кура злилась, выглядела она великолепно, и решимость Родерика едва не пошатнулась, когда он увидел ее входящей в зал, с блестящими глазами, раскрасневшимися от волнения щеками, полную клокочущей энергии. Он как раз танцевал с Сабиной, и ему больше всего хотелось освободиться, чтобы поздороваться с девушкой, коснуться ее, может быть. Слегка побаловать, чтобы потом она была более послушной. Но с этим нужно было покончить. После танца с Сабиной Родерик с некоторым сожалением обернулся к Бригитте. Но он не принял в расчет Куру. Разозленная его безразличием, она встала между ним и танцовщицей.

— Что это значит, Родерик? Ты меня избегаешь? Сначала не показываешься целый день, потом вычеркиваешь половину моих партий, а теперь делаешь вид, будто не знаешь меня. Если так будет продолжаться и дальше, я хорошенько подумаю, буду ли я делить с тобой каюту во время путешествия!

Сегодня Кура была с распущенными волосами, которые поддерживал украшенный цветами обруч. Она выбрала красное платье с глубоким декольте и ожерелье из лазурно-голубых камней. Крупные, тоже лазурные, серьги еще сильнее подчеркивали блеск ее глаз.

Действительно кошмар… Родерик напрягся.

— Какое путешествие? — приветливо поинтересовался он. — Честно говоря, красавица моя, я и в самом деле старался избегать тебя. Терпеть не могу прощаться! — И он с сожалением улыбнулся.

Кура сверкнула глазами.

— То есть это значит, что ты не хочешь брать меня в Европу? Но это было уже делом решенным…

— Ах, Кура, милочка, возможно, однажды мы говорили об этом… точнее сказать, мечтали об этом. Но ты ведь не рассчитывала на это всерьез? Послушай, Кура, у меня у самого еще нет ангажемента…

Родерик с неудовольствием отметил, что вокруг них начали останавливаться танцующие пары. Спор с Курой привлек всеобщее внимание. Вообще-то, он представлял себе все иначе.

— Но я найду ангажемент, — самоуверенно произнесла Кура. — Это не может быть настолько трудно. Ты сам говорил, что я не просто немного талантлива!

Родерик закатил глаза.

— Боже мой, Кура, за последние несколько месяцев «немного» — это слишком сильно сказано. Конечно, у тебя есть талант, вот только… Послушай, в Новой Зеландии ты действительно великолепна, но там… Одни только консерватории в Англии каждый год выпускают дюжины певиц.

— Ты хочешь сказать, что я не лучше, чем дюжины других? Но все эти месяцы… — Кура растерялась.

— У тебя действительно милый голос. В этой труппе, состоящей из скорее… нерадивых певцов… — Среди слушателей разразилась буря, но Родерик не обращал на это внимания. — В этой труппе ты, возможно, несколько выделяешься. Но опера? Правда, малышка, ты заблуждаешься.

Кура стояла одна, как остров, среди возмущенных, кричащих коллег. Если бы она была в состоянии что-либо понимать, то услышала бы, как Сабина и некоторые другие поддерживают ее и хвалят ее голос. Но она была убита словами Родерика. Неужели она так ошиблась в нем? Неужели он так беззастенчиво лгал только затем, чтобы заманить ее в постель? Неужели овации публики ничего не стоили, потому что какие-то третьеклассные певцы-дилетанты насиловали бельканто?

Кура одернула себя. Нет, этого не может быть, этого не должно быть!

— И послушай, Кура, дитя мое, ты еще очень юна, — милосердно прибавил Родерик. — Твой голос еще развивается. Если ты, может быть, для начала…

— Где же? — холодно поинтересовалась Кура. — Здесь нет консерватории.

— Ах, девочка, консерватория… кто об этом говорит? Но в рамках своих ограниченных возможностей ты способна доставлять людям много радости…

— В рамках моих ограниченных возможностей? — Кура словно выплевывала каждое слово. — А что насчет твоих ограниченных возможностей? Думаешь, я глухая? Думаешь, я не заметила, что пиано ты не можешь удержать ни единого звука, который хоть немного выше ля? И что ты слегка изменяешь каждую арию, чтобы великому Родерику Барристеру было легче ее петь?

Люди вокруг смеялись; некоторые даже аплодировали.

— Пожалуй, мои границы несколько шире! — ликовала Кура.

Барристер смиренно пожал плечами.

— Если ты так считаешь. Я не могу помешать тебе попробовать свои силы в Европе. Наверняка тебе хватит денег на билет…

Он очень надеялся, что она не станет пытаться. Шесть недель путешествия с шипящей от злости Курой на одном корабле, скорее всего, должны были превратить его жизнь в ад.

Кура задумалась. Денег, которые она заработала, не хватало. Только на путешествие; и ни пенни больше, чтобы продержаться в Англии первое время, пока найдется ангажемент.

Конечно же, можно попросить денег у Гвинейры. Если она признается, что Родерик не захотел ее брать. Если она согласится с Марамой относительно оценки ее образования. Если покается…

— Я все равно еще буду стоять на сцене, когда ты уже будешь годиться только на то, чтобы таскать реквизит! — выдавила из себя она. — В Англии, во всем мире! — Она отвернулась и бросилась прочь.

— Прекрасно, что ты ему это устроила! — прошептала ей Бригитта.

— Не позволяй себя обмануть! — заметила Сабина и думала добавить еще пару советов, но Кура не захотела ее слушать.

Она вообще никого и ничего больше не хотела слушать. Ей нужно было побыть одной. Она не могла больше видеть Родерика. Точнее говоря, она не хотела его видеть! Впрочем, корабль, отправляющийся в Англию, еще не прибыл даже в Литтелтон; труппа могла просидеть в отеле в Крайстчерче еще не один день.

Ничего не видя из-за навернувшихся на глаза слез, Кура бежала по коридору в свою комнату. Нужно собирать вещи и уходить. Как можно скорее.