Винольд, врач, просунул голову сквозь полуоткрытую дверь.

— Я, право, не могу вас дольше оставить вместе. Простите, госпожа Гардервик: я весь к вашим услугам, но я не могу отказать женщинам, прибежавшим посмотреть царские подарки.

— Мужество, мужество и притворство! — напомнила Елизавета еще раз молодой девушке. — Необходимо усыпить их недоверие.

Царские жены, среди которых не хватало только Дивары, считавшей себя оскорбленной и дувшейся поэтому, лениво входили или нахально проталкивались в комнату. Зависть, страсть к нарядам, злорадство, глупость составляли их свиту. Их появление вызвало внезапно резкую перемену в поведении Анжелы. Молодая девушка поняла, что от ее поведения главным образом зависит спасение; в ней поднялась упрямая решительность, преодолевшая робость.

Она рылась в подарках, как дитя, которое не может досыта наглядеться на них; она охотно и весело отвечала окружавшим ее лживым, навязчивым женщинам. Она не смутилась перед гофмаршалом, явившимся вторично, чтобы передать ей привет и благодарность от царя. Она нашла в себе силу ответить ему:

— Я — покорная раба моего господина, и да будет так, как господин мой прикажет!

Эти слова удивили всех присутствовавших: в уме их промелькнула мысль, высказанная шепотом:

— Притворщица весьма хитро подняла себе цену, и она будет первой среди нас, как уже теперь стала самой богатой.

Завистливые наложницы охотно отравили бы счастливицу, обратили бы в пепел царские подарки. Послушный приказаниям царя, Родеус между тем направлял свои ядовитые стрелы в Елизавету, стоявшую с разгневанным видом, но в душе чрезвычайно довольную. С коварной усмешкой он обратился к ней:

— Его величество хочет вознаградить тебя подобающим образом за твое поздравление, явившееся первым. Ты поведешь — такова воля монарха — прелестную царицу Анжелу с Кольца к венцу. Твоя обязанность поэтому не покидать ее, посетить с ней с наступлением ночи бани цариц, а завтра, нарядив ее, как приказано, привести ее к трону царя Преклонитесь все перед волей властителя Сиона, который сегодня еще скрывается в своем дворце, но завтра, подобно солнцу мира, появится во всем своем блеске из мрака уединения и молитвы!

Елизавета задрожала от радости, видя в коварном расположении царя, приказывающем ей не отлучаться от Анжелы, значительное облегчение собственным планам. И в то время, как ее подруги с поклонами бормотали свои поздравления, она ответила гофмаршалу, стараясь вложить в свой голос как можно больше злобы:

— Как глубоко я почитаю его величество, да будет видно из того, что я с радостью в сердце, с улыбкой на устах покоряюсь его воле и беру на себя обязанность приготовить к венцу прекраснейшую из невест.

Родеус взмахнул своим жезлом и пригласил цариц к вечерней трапезе.

— Соблаговоли царить на сегодняшнем празднестве, как ты царишь в сердце нашего повелителя, Анжела с Кольца, — проговорил он льстиво, обращаясь к молодой девушке. — Если уста твои, едва обратившиеся из белых в алые розы, еще отвергают пищу и отталкивают кубок, то освяти, по крайней мере, своим присутствием праздничную трапезу. Кресло первой из цариц будет твоим местом, и все уста будут тебя славить, как это делают теперь мои!

Толпа женщин, беспорядочно шумя, потащила едва вставшую с одра болезни Анжелу в залу, где столы, уставленные напитками и яствами, сверкали дорогими сосудами и великолепными скатертями. Каково было на душе у бедной Анжелы, когда, окинув со своего места взглядом все эти драгоценности, она узнала среди них столько знакомых предметов! Драгоценные блюда дельфтской гончарной работы, антверпенские кубки черного дерева и слоновой кости, венецианские бокалы с золочеными шлемами и грифовыми когтями! Казалось, будто какой-то злой дух, чтобы подразнить Анжелу, собрал здесь перед нею все похищенное наследство ее бабушки. Подступающие рыдания готовы были вырваться из ее груди. «Мужайся, мужайся!» — беспрестанно шептала ей Елизавета. Усилием воли молодая девушка овладела собой и сдержала слезы, подступившие уже к ресницам. То, что было выражением ее жгучей боли, было сочтено равнодушными зрителями за проявление радости.

— Посмотрите, как от восторга покрылись влагой ее глаза, как они блестят высокомерием! — говорили женщины друг другу, в одно и то же время смеясь и скрежеща зубами.

Несчастье, надевающее перед толпой маску довольства, не может долго играть такую мучительную комедию; с другой стороны и счастье, хотя бы и мнимое, все же представляет зрелище, которое завистливые люди с трудом переносят. Поэтому вечерняя трапеза в доме цариц недолго затянулась. Анжела вынесла нечеловеческие муки, скрывая свое горе и выражая на лице своем радость; ей пришлось дотронуться своими руками до нечистых рук развратных женщин, подставить им свою щеку для лицемерных поцелуев. Но опасность, которую готовил ей следующий день!.. Дрожь охватывала ее при этой ужасной мысли! Она вдруг почувствовала, что с наступлением утра она должна находиться вне города или же проститься с жизнью! И перед этим чувством рассеялись все ее колебания, вся нерешительность.

— Когда и как? — сказала она решительно своей подруге. — Делай со мной, что хочешь, я на все готова.

— Я иду приказать, чтобы бани цариц были приготовлены. Теперь как раз время, когда мне надо поговорить с невольным покровителем твоего бегства. Жди меня терпеливо и не уходи из своей кельи.

Глубоко опечаленная Анжела долго молилась за свою умершую бабушку и за отца, который оставался среди угрожающей опасности. Она молилась и за дорогого Ринальда, с которым надеялась еще увидеться. Бесконечно долго тянулось для нее время при слабом свете ночника Дом мало-помалу погружался в покой. Прислужницы разошлись. Врач и телохранители также удалились. Движение заметно было еще только в расположенной во дворце купальне. При малейшем шорохе, однако, Анжела вздрагивала, как осиновый лист.

— Что, если это царь? — спрашивала она себя с ужасом. — Что, если нам изменили? Что, если низкий развратник вздумает осквернить меня своим посещением? О, горе! Мне останется тогда только выброситься из окна.

Она подошла к маленькому окну и невольно стала измерять взором пространство от окна до земли. В эту минуту она услышала невдалеке пение. Среди летней ночи до нее ясно долетели слова песни:

— Я когда-то жаждал любви, которая должна вознаградить мою верность. Ради любви я подверг опасности свою жизнь, желая спасти ее от позора. О, ложный сон, о, слепое желание! Любовь сказала мне: «Прости». Но я все же остаюсь в ее цепях и в то же время в цепях моих врагов.

Певец рыдал вместе с песнью. Анжеле казалось, что она слышит звон его цепей. Это, по-видимому, не был мужчина, голос которого окреп в бою. В голосе певца звучала нежность юности. Только в заключительных звуках строфы слышалось больше твердости и мужественности.

В то время, как певец начал второй куплет, Елизавета вошла в келью.

— Готова ли ты и решилась ли на все? — спросила она и надела ей на голову длинное, густое покрывало Анжела удержала ее руку.

— Слушай, — проговорила она. Песня продолжалась:

«Дьявол вводит моего ангелочка в свою запятнанную камору. Прости, прощай, о, падший ангел мой, прощай, моя мечта и мое горе! Я не дорожу своею жизнью. Я буду покоен и безмолвен, как мертвец. С улыбкой буду я встречать тебя и провожать, и молчание будет моим уделом в любви и в страданиях».

— Чей это голос? — спросила Анжела.

— Это несчастный Христоф Вальдек, которого царь приказал бросить в одну из башен дворца, потому что Ринальд еще не вернулся, — объяснила Елизавета и продолжала: — Бокельсон притворяется, будто беспокоится за участь твоего жениха и грозит епископу смертью златокудрого юноши, если твоему жениху будет нанесена хоть тень оскорбления.

Анжела проговорила в глубоком раздумьи:

— Он пришел тогда освободить меня из этого ада. Зачем мы не послушались его? Мы были бы теперь все — я, Ринальд и отец, и он сам — свободны и счастливы! О, мой отец, как болит мое сердце, когда думаю о тебе! Неужели я должна бежать, не обняв его, Елизавета? Почему он не пришел?