— Ах так, — протяжно сказал он.

— Да, — сказала Иоланта и кивнула.

— А чем вы обоснуете свою заявку?

Речь шла о заявке на визу, неожиданно вспомнил я. Великан обещал свое посредничество, когда Иоланта ему отдалась. Иоланта советовалась со мной, что ей делать. Я сказал что-то про самоотречение. Она отдалась великану. И за это он содействует нам.

Вогт качал головой, смотрел на нас и ждал ответа, которого не было. Он продолжил:

— Вы должны обосновать свою заявку. Таково предписание.

— Мы хотим уехать, — сказала Иоланта.

— Этого недостаточно, — сказал Вогт.

— Мы не можем больше жить в этом городе, — сказал я.

— Этого недостаточно, — сказал Вогт. Великан считал, что должен что-то сделать для нас, он опять пошептался с Вогтом. Тот пожал плечами и посмотрел на нас. — Когда вы умерли? — спросил он.

— Уже давно, — ответил я.

— Назовите точную дату.

— Седьмого мая тысяча девятьсот сорок пятого года, — сказала Иоланта. Она заметила, что взгляд Вогта остановился на ней, и прикрыла грудь руками. Вогт кашлянул и отвел взгляд.

— Тогда вы здесь уже давно.

— Мы относимся к тем, кто здесь дольше всех, — сказал я. — И это не наша вина, что мы умерли.

— Я всего лишь маленький чиновник, — пробормотал он. — Я не разбираюсь, где чья вина. Я просто не могу выдать виз больше, чем мест в поезде.

— А есть еще места в поезде?

— Да, — сказал он, — но не для вас.

— А для кого же?

— Для детей. Здесь много детей. Сначала уедут они. Они не переносят этот климат.

— Возможно, господа могли бы ехать в спальном вагоне, — сказал великан. Он впервые заговорил громко и при этом печально и безнадежно смотрел на Иоланту, как будто хотел попросить прощения за то, что не может нам помочь.

— Но тогда должно быть исполнено определенное условие, — сказал Вогт.

— Какое?

— Положительный ответ на один вопрос.

— На какой?

Вогт вздохнул и встал. Он отошел к окну и посмотрел на платформу, где стоял поезд. Затем он повернулся и посмотрел на меня.

— Вы, — спросил он, — вы любите эту женщину?

— Нет, — сказал я, — я никого не люблю.

Вогт кивнул и повернулся к Иоланте:

— А вы любите этого мужчину?

Иоланта покачала головой.

— Нет, — спокойно сказала она, — я его не люблю. Она повернулась ко мне и улыбнулась.

— Поцелуй меня, дорогой, — тихо попросила она.

Я поцеловал ее.

Вогт вернулся к письменному столу.

— На вопрос был дан отрицательный ответ, — сказал он. — Я не могу дать вам визу.

Мы стояли перед ним и молчали. Потом заревела сирена паровоза.

— Позвольте мне напомнить об особом предписании, — сказал великан Вогту. Его голос был просящим и смиренным. Лицо Вогта стало печальным. Он встал, сделал неопределенный жест рукой и позвал меня кивком головы:

— Пойдемте со мной.

— Я?

— Да, вы, — нетерпеливо сказал он.

Я посмотрел на Иоланту, она отпустила мою руку.

— Оставайтесь здесь, — сказал великан Иоланте.

Я последовал за Вогтом на грязный перрон. Вдоль поезда быстро шли люди, которые продавали освежающие напитки. На них были газовые маски.

— Особое предписание, — сказал мне Вогт, закрыв за собой дверь своего кабинета, — позволяет мне разрешить одному из вас уехать. Но вы сами должны решить, кто это будет. Вы или женщина. Ехать может только один. Другой останется здесь.

— Поеду я, — сразу сказал я.

— Хорошо, — сказал он, — вот ваш паспорт. — Он протянул мне паспорт. — Идите. И не оборачивайтесь. В спальном вагоне за локомотивом одно купе забронировано для вас.

— Спасибо, — сказал я, но он уже исчез.

Я пошел вдоль длинного перрона к спальному вагону. Около него стоял проводник, который поприветствовал меня.

— Пожалуйста, господин, — сказал он и провел меня в вагон. Вагон не был переполнен. В коридоре никого не было видно.

— Сюда, — сказал проводник и открыл дверь. — Надеюсь, никто не помешает вам в вашем путешествии, господин.

Я вошел. Обе постели были уже заправлены, и на верхней лежала Иоланта.

— Добрый вечер, — сказала она. Она курила и не смотрела на меня.

— Добрый вечер. — Я закрыл дверь. — Они тебя тоже спросили?

— Да, — сказала Иоланта.

— И?

— Я предала тебя.

— Я тоже предал тебя.

— Один предал другого. Поэтому мы оба здесь.

— Но только один может ехать, — испуганно сказал я. В этот момент постучали, и, не дожидаясь разрешения, вошел контролер:

— Паспорта, пожалуйста!

— Послушайте, — взволнованно начал я, — ехать может только один из нас…

Он посмотрел паспорта, взял их себе и вернул мне чужой паспорт. — Здесь, в этом поезде, только один.

— Но…

— Я надеюсь, вы предали друг друга? — недоверчиво осведомился он.

— Конечно, — сказал я.

— Тогда все в порядке, — сказал он. — Вы один.

С этими словами он закрыл дверь.

Я стоял и смотрел на Иоланту. Потом я открыл паспорт. В нем были только пустые страницы и не было никакого имени.

— Иди спать, — сказала Иоланта. Неожиданно у нее не стало лица.

Я медленно разделся. Потом я почувствовал, что поезд пришел в движение. Я погасил свет и лег на нижнюю постель.

— Иоланта?

— Да?

— Когда мы прибываем?

— Не знаю, — ответил ее голос.

Колеса вагона ритмично стучали. Мы ехали очень быстро.

20

Я чувствовал жажду.

Губы горели, язык с трудом ворочался во рту. Голова болела. В висках стучали два молоточка. Когда я осторожно открыл глаза, в них резко ударил солнечный свет.

Я лежал в постели. Передо мной сидела Маргарет. По ее щекам текли слезы. Но она улыбалась.

— Дорогой, — тихо сказала она и перевела дыхание.

— Что такое? — спросил я. Я попытался пошевелиться, но мне это не удалось. Я был очень слаб. — Почему я здесь? Когда меня наконец прооперируют?

— Все уже позади, — хрипло сказала она.

— Позади? — Мне стало очень жарко, очень холодно, а потом очень плохо. Меня начал душить кашель. Маргарет вытерла мне пот со лба и отставила таз. — Опухоль была злокачественная?

— Нет.

— А какая?

— Доброкачественная.

— И что?

— Дорогой, — сказала она и истерически рассмеялась, слезы все еще текли по ее щекам, — они просверлили две маленькие дырочки, исследовали опухоль и увидели, что она не опасна. Они тебя вообще не оперировали!

Это было последнее, что я услышал, прежде чем опять потерял сознание.

21

Я оставался в клинике еще два дня.

Вечером первого дня я уже мог опять хорошо слышать и уже полностью пришел в себя. Вечером второго дня у меня еще болела голова и я еще слабо стоял на ногах. Но тем не менее до моего сознания дошел факт, что это была безобидная доброкачественная опухоль, и мой настрой был оптимистическим и радостным.

— Это новообразование, которое мы с помощью десяти — двадцати сеансов рентгеновского облучения сможем полностью удалить, — объяснил мне Вогт, когда посетил меня и сообщил окончательный результат. — Сеансы облучения вы сможете пройти здесь или где-нибудь в другом месте.

— Сколько времени это займет?

— Пару недель. Сеансы следуют друг за другом с интервалами в два-три дня.

— Когда начнется первый сеанс?

— Через одну-две недели. Ваш мозг должен успокоиться, обследование было напряженным. Сейчас хорошенько отдохните, расслабьтесь и через десять дней приезжайте к нам опять, мистер Чендлер. Согласны?

— Согласен, — сказал я.

Маргарет почти беспрерывно находилась у меня. Она выглядела очень плохо и постоянно плакала, что объяснялось чрезвычайным нервным истощением. Иоланте я позвонил на второй день утром и сообщил, что в этой истории я, так сказать, отделался синяками, Я сказал, что приду к ней, как только выйду из санатория. Она была удивительно равнодушна, и я очень коротко поговорил с ней.

На второй день я принимал гостей. Появился Клейтон, Хельвиг подарил мне цветы, Бакстеры передали привет. Когда они ушли, Маргарет опять начала плакать, и потребовалось много времени, чтобы она успокоилась. За весь этот долгий период я впервые почувствовал что-то наподобие сочувствия к ней.