— После этого стало ясно, что убит должен быть и сам Сорель, потому что теперь он знает всю правду. Однако вечером седьмого октября 1997 года перед отелем «Бо Риваж» в Женеве вместо него был убит другой человек…

Ратоф, словно исчерпав свои силы, опустил голову. Он дышал тяжело и прерывисто. Снова появилась рука в перчатке и подняла голову Ратофа за подбородок. Ратоф вскрикнул от испуга, а потом зачастил:

— Я принял к сведению, что одна из копий видеозаписи с моим признанием окажется в руках адвоката Сореля и о ней станет известно широкой общественности в случае, если с Филиппом Сорелем, Клод Фалькон или Максом Меллером из Ментоны случится неприятность, внушающая подозрения. Как только мы с дочерью окажемся на свободе, я подробно изложу в письменном виде руководству концерна «Дельфи» обо всем, случившемся здесь, и о сделанном мною признании…

Изображение пропало. Адвокат нажал кнопку на пульте. Несколько секунд никто не произносил ни слова.

Наконец, мэтр Марро прокашлялся и, сложив руки на огромных размеров животе, проговорил:

— Поздравляю вас, месье Сорель и мадам Фалькон! А также месье Меллера, которого я не имею чести знать. Иметь детей замечательно, правда?

Филипп уставился на него.

— О чем вы говорите?

— О вашем сыне Киме, о вашей обворожительной невестке. Вы, надеюсь, прочувствовали, какого рода подарок они оба вам сделали! Эта пленка гарантирует вашу полную безопасность. Я, увы, этой благодати лишен.

— Какой такой благодати?

— Детей, месье. Обе мои жены детей мне не подарили… Я с вами абсолютно честен…

Филипп вздрогнул.

— …я вам завидую, месье Сорель. В престранные игры играет с нами жизнь, не правда ли? Как долго вы считали Кима совсем пропащим человеком. Вы думали, что он вечно будет причинять вам одни неприятности. Да и эта хорошенькая особа ему ни в чем таком не уступит. Да, да, я тоже так думал, месье Сорель. А ведь я привык считать себя знатоком человеческих сердец и характеров.

Филипп попытался сказать что-то, но только махнул рукой.

— Да, это все от благодати, от истинной благодати, я понимаю вас, месье! Сейчас вы в такой же безопасности, как в те далекие времена, когда маленьким ребенком возлежали на коленях вашей матушки…

— Довольно! — резко оборвал его Филипп. — О’кей, у нас есть его признание. А почему оно у нас? Потому что Ким пожелал с нами расквитаться. Расквитаться.

— Его побудительные мотивы никакого значения не имеют. У нас есть копия признания Ратофа — и дело с концом!

— А оригинал? У кого он?

— Могу только предположить, у кого. И в этом я согласен с вашей очаровательной невесткой: он у конкурентов «Дельфи».

— И зачем же он им нужен?

— Чтобы шантажировать «Дельфи», чтобы «Дельфи» разорить. Или чтобы слиться с «Дельфи». Объединить свои усилия с «Дельфи» в каком-то направлении рынка. Возможностей много, — Марро указал на столик с телевизором и видеомагнитофоном. Я не собираюсь хранить эту кассету в своем сейфе здесь, это ненадежно, хотя сейф у меня первоклассный. Еще сегодня я — с охраной, конечно, — отвезу эту кассету в квартал ООН и помещу ее в сейфе Постоянного представительства Австрии.

— Куда-куда?

— В Постоянное представительство Австрии. Каждая страна — член ООН имеет в Женеве свое представительство или миссию. — Сидя в кресле, Марро отдал ему поклон. — Возглавляет такое представительство дипломат в ранге посла ООН. Я же обеспечиваю правовые и юридические интересы австрийского Постоянного представительства в Женеве. В его здании в цокольном этаже есть сейф с надежнейшей электронной защитой.

— Извините меня, мэтр, но одного вопроса я не могу вам не задать.

— Да сколько угодно вопросов, я ведь и ваши интересы представляю — так что, пожалуйста!

Маленькие умные, проницательные глаза Марро посверкивали на его гладком сытом лице.

— А мог бы кто-нибудь из «Дельфи» склонить вас к тому, чтобы вы передали им материал, — спросил Филипп. — Не сердитесь на меня…

— С чего это вдруг? — остановил его Марро. — С какой стати? Это вовсе не в моих правилах — обижаться на своих клиентов. А особенно на вас, которого я, признаюсь, впустил в свое сердце. Правильно ли я вас понял: не может ли кто-нибудь из «Дельфи», соблазнив меня огромной суммой денег, заполучить этот материал?

— Вы меня правильно поняли, мэтр. Могли бы они сделать это, ну, скажем… за пять миллионов?

— Долларов?

— Или марок.

— Не думаю, чтобы вы хотели оскорбить меня, месье Сорель.

— А за десять миллионов?

— Месье, если вы со мной вздумали шутки шутить…

— Ни о какой игре не может быть и речи! Значит, ни за пять, ни за десять миллионов долларов — нет! А за сто миллионов?

— Месье, — с чувством собственного достоинства проговорил Раймонд Марро, — оставим это!

— Почему?

— Я не в состоянии ответить на ваш вопрос о том, как бы я повел себя в такой ситуации — если бы мне, предположим, предложили сто миллионов долларов. И прежде всего потому, что я не могу себе представить, при каких обстоятельствах мне могло бы быть сделано подобное предложение. А вдруг у меня будет страшная болезнь, или я разорюсь, или меня поставит в безвыходное положение один из моих основных деловых партнеров… Я, месье Сорель, в данный момент считаю подобные разговоры пустыми, а опасения — беспочвенными и беспредметными.

— Это вы сейчас так говорите. А как насчет вполне обозримого будущего?

— Вообще-то вся моя жизнь построена на том, что я могу представить себе все, что угодно, все без исключения. И поэтому ответить на ваш вопрос я не могу. Позвольте мне, мадам и месье, сформулировать свою мысль следующим образом: в реальной жизни стопроцентной, то есть абсолютной гарантии надежности не существует. Есть лишь вероятность, близкая к абсолютной надежности. И, если продолжить эту мысль, я смею вас заверить, что ни я, ни мой вероятный преемник никогда такому соблазну не поддадутся. Но дать вам стопроцентную, абсолютную с точки зрения науки гарантию ни за себя, ни за своего возможного преемника я не могу… Мадам, похоже, очень устала… Но, насколько я понимаю, она не питает такого сильного недоверия к людям, как вы, например. Не стоит подозревать всех и каждого… Я предлагаю на этой ноте завершить нашу беседу, в ходе которой выяснились весьма приятные для вас вещи. А теперь отправляйтесь с миром в ваш земной рай…

— Какой еще земной рай?

— У вас ведь есть этот дом в Рокетт-сюр-Сиань, вы сами мне говорили. Этот сад Эдем. Вот и отправляйтесь туда с мадам — и живите без страха, без забот, в любви и согласии!

— Рокетт-сюр-Сиань… Никогда я вам об этом не говорил!

— Говорили, говорили, месье, сейчас вы слишком возбуждены и забыли об этом. Да, вы можете отправиться туда хоть завтра — и ни о чем больше не заботьтесь. Придите в себя, месье, отдохните, наберитесь сил, вздохните полной грудью! Через десять минут я на бронированной машине с двумя охранниками отправлюсь в Постоянное представительство Австрии, где в сейфе, гарантирующем близкую к абсолютной защиту, будет храниться ваша кассета. Само собой разумеется — извините меня, мадам, — но что должно быть, того не миновать — вам придется сопроводить меня туда и присутствовать при том, как я положу эту кассету и закрою сейф!

25

Примерно через час после этого инкассаторская машина, выехавшая из квартала ООН, остановилась перед отелем «Бо Риваж» на набережной Монблан. Из нее вышли Клод с Филиппом. И бронированный автомобиль поехал дальше. Оба сразу направились ко входу в отель, где их ждал Макс. Клод держала Филиппа за руку и, тем не менее, несколько раз споткнулась.

— Что с тобой, дорогая? — спросил он. — О чем ты думаешь?

— О Серже, — ответила она.

Когда они вошли в холл отеля, из кресла, стоявшего в ряду других у колонн, поднялся комиссар Жан-Пьер Барро, седовласый высокий стройный мужчина с серыми глазами, которые видели так много, что потеряли всякую способность выражать удивление. Он погасил в пепельнице сигарету «голуаз» и сделал несколько шагов им навстречу.