— Не в центральном управлении… Я теперь работаю за рубежом…

— Да, да, я понимаю… Так насчет песика! Это я вам очень быстро объясню. Моя сестра Клара, она, значит, накрывала на стол в кафе. Как и каждый день в обеденное время. Однажды, это было примерно за две недели до того, как вы случайно забрели к нам… в тот день вас за обеденным столом не было. Были только господин Ратоф и еще трое господ из дирекции… и когда Клара подвезла к столу тележку с горячими блюдами, господа громко смеялись над чем-то…

— Смеялись?

— Да, один из господ отпустил какую-то шутку, смысл которой как-то задевал вас… Клара сказала, что господа несколько раз упомянули вашу фамилию, пока она расставляла перед ними тарелки, и выкрикивали, перебивая друг друга: «Ищи, песик, ищи, ищи, ищи!.. Послушный песик, ищи! Ах, ты не хочешь искать, злой песик! Но ты должен, должен!..» И вас при этом называли по имени. Еще несколько раз упомянули о песике и о вас — и все!.. А потом господа продолжали разговаривать друг с другом спокойно и вразумительно, как обычно… Вам, господин Сорель, эти разговоры хорошо знакомы, не так ли? Вы же часто принимали участие в таким совместных обедах…

— Да, — сказал Филипп. — Я знаю, о чем за такими обеденными столами говорят.

— Конечно, моя бедная Клара никогда ничего не понимала из этих разговоров… ученые слова, термины один за другим, наши и заграничные — тут черт ногу сломит. И только когда они заговорили о песике, а потом назвали вас по имени, она навострила уши потому что очень вас уважала. Ведь только вы сперва прощались с ней за руку и лишь потом давали чаевые. Смысл шутки господина Ратофа насчет песиков она не поняла, откуда ей, правда? Но навещая меня здесь, она рассказала мне об этой истории — кроме кафе, в котором она работала, ей в жизни мало что пришлось видеть своими глазами, так что эта сцена была для нее целым событием… Ну, вот, а две недели спустя я был в помещении приемного покоя одновременно с этими отталкивающими типами, и вдруг там же появились вы со всклокоченными волосами и в перепачканном костюме — вы, по-моему, заблудились в лесопарке. Это же мне недавно и доктор Ландер сказал… А вы тогда представились ему и назвались Филиппом Сорелем. Правда ведь? И тут я почему-то на вас напустился с теми же словами, которые слышала Клара от господ, обедавших вместе в кафе «Дельфи», — ну, насчет послушного песика, который должен искать… Вот теперь вы знаете, как все было, и откуда мне было известно, что вы — господин Филипп Сорель… Больше я вам ничего сказать не могу, а Клара, моя сестра, умерла… — он умолк и нервно сжимал и разжимал пальцы.

— Я вам очень благодарен, дорогой господин Хоппе, — сказал Филипп, поднимаясь.

— Не очень-то вам помогло то, о чем я вам рассказал, правда? — спросил Хоппе, тоже вставая из-за стола. Пожимая старику на прощание руку, Филипп, скрывая некоторое разочарование, сказал:

— Нет-нет, для меня очень важно и интересно то, о чем вы рассказали. Желаю вам всего хорошего.

— И вам всех благ, господин Сорель! — Хоппе зашаркал ногами, направляясь к двери. Филипп смотрел ему в спину. «Я мог бы и не наносить этого визита», — подумал он, и тут старик, уже взявшись за ручку двери, оглянулся и провел рукой по лбу.

— Боже мой, я чуть не забыл! Память у меня… совсем худая стала… Там же еще кое-что было… Вот почему мне показалось смешным то, о чем рассказала Клара…

— Что именно, господин Хоппе?

— Ну да, в самом начале, вспомнила Клара, господин доктор Ратоф сказал: «Ищи пылесос, послушный песик! А потом все повторили это и ужасно смеялись при этом».

— «Ищи пылесос» — именно это сказал господин Ратоф?

— Да, господин Сорель! «Ищи пылесос»!

21

— Будь оно все проклято, — выругался Макс Меллер. — Как же они обманывали тебя, как отводили глаза, сбивали на ложный путь! А мои глаза куда смотрели? Я и в мыслях ничего подобного не допускал!

— Да в чем дело? — встревожено спросила Клод. — «Пылесос»? Что такое «пылесос»?

— Слушайте меня внимательно, — сказал Макс. — Еще в Ментоне я говорил, что будет неимоверно сложно создать совершенную защитную программу, что это очень плохо, но таково истинное положение дел. Безусловно, «Дельфи» и другие фирмы работают над чем-то в этом роде, но пока что до конечного результата далеко. И тогда они в «Дельфи» создали для глобальных корпораций нечто иное: совершенную «оболочку».

— «Оболочку»! — переспросила Клод. — А зачем эта «оболочка» нужна?

— Филипп вам наверняка рассказывал, что такой вирус вводится в систему с помощью особой программы, своего рода «оболочки», частицы которой впоследствии обнаруживаются с помощью защитных программ — это после того, как вирусы свой приказ выполнили и сами себя разрушили или скрылись где-то в лабиринтах компьютерной системы.

— Да, Филипп упоминал об этих частицах, которые он в последний раз обнаружил в системах управления полетами в Мюнхене и в погодных радарах — благодаря поисковым программам ваших французских коллег.

— Вот видите! Это частицы той самой программы, способствующей проникновению в чужеродную систему и наведению на цель, которые помогают вирусу обойти «огненные валы» и «сторожевых псов»… Я называю эту программу «оболочкой», а эти свиньи из «Дельфи» называют ее «пылесосом», понимаете?

Клод кивнула.

— Они безусловно хотели бы создать безупречную защитную программу — пока, увы, без видимого успеха, — зато теперь они сосредоточились на чем-то принципиально ином: на создании совершенного «пылесоса». Хитрые они, собаки! Потому что этот «пылесос», если он действительно безупречный, не только «всасывает» себя самого и таким образом самоуничтожается. «Пылесос»! Какое замечательное словечко подобрали! С помощью совершенного «пылесоса» можно совершить практически нераскрываемое, совершенное, так сказать, преступление — такое, при котором ничего не докажешь. Потому что ни одной из этих частиц не обнаружишь — их нет, и все!

— Еще позавчера Филипп объяснял мне, — прошептала Клод, — что во всем мире фирмы, подобные «Дельфи», работают над совершенными защитными программами…

Они сидели в гостиной номера Филиппа в «Бо Риваже». Это было почти через час после того, как Филипп прилетел вечерним самолетом из Франкфурта. Макс, который сопровождал в Женеву Клод, снял для себя небольшой номер по соседству. Все светильники в номере были зажжены, потому что над озером висели темные дождевые тучи, и снаружи свет был серым, сумеречным.

— Да, я говорил тебе об этом, — сказал Филипп. — И очень надеялся на удачу. Я надеялся на нее все последние годы.

Клод, похоже, его не слушала, она продолжала говорить с дрожью в голосе:

— …а вместо этого они работают над этим «пылесосом», совершенным оружием уничтожения!

Филипп вскочил с места.

— До сегодняшнего дня я об этом не знал! — воскликнул он. — И никто об этом не знал и даже не догадывался. Ни Макс. Ни даже прокуратура… Кроме самого узкого круга посвященных — никто!.. Не считаешь же ты, Клод, будто я тебе лгал… Неужели ты думаешь, что у меня нет ни капли совести!..

— Все, хватит! — тихо, но серьезно проговорил Макс. — Не хватает только, чтобы вы начали орать друг на друга и обмениваться оскорблениями. Никто из тех, кто занимался этой чертовой работой, никто из «послушных песиков», которых заставляли искать вирусы, ничего об этом не знал и не ведал. А то, что Филипп обнаружил с помощью сверхчувствительных французских защитных программ отдельные частицы, доказывает только, как далеко они от нас ушли в деле создания «пылесоса».

Клод встала и подошла к Филиппу.

— Прости меня, — сказала она, — пожалуйста, прости.

— Не надо, Клод. Твое возмущение вполне объяснимо. Я ведь все время уверял тебя в противоположном. Однако, черт побери, я сам верил в то, о чем говорил тебе.

— Я тобой горжусь.

— Брось ты, не надо…

— Нет, — покачал головой Макс, — ты заслуживаешь всяческого уважения. И в то же время ты по уши в дерьме.