В январе 1991 года я заглянул в лицо смерти.

Мы снимали фильм о горе Вильям — пике в Антарктиде, на верхних склонах которого много висячих ледников и сераков. Во время спуска с вершины семеро из нас (пять альпинистов и два киношника) оказались в крутом ледовом кулуаре. Было четыре часа утра, и все было залито сумрачным полусветом антарктического лета.

Вдруг в нескольких сотнях метров над нами мы увидели ужасную картину. С северо-восточного склона на нас шла волна лавины. Она надвигалась невероятно быстро и вот-вот поглотила бы нас. Мне хватило несколько секунд, чтобы сообразить, откуда сошла лавина и понять, что оторвался весь северо-восточный склон. Мы знали, что снег находится в предлавинном состоянии, но мы шесть недель ждали погоды, чтобы взойти на пик, и это был наш последний шанс. Теперь миллионы тонн снега и льда готовы были стереть нас в порошок.

У меня не было никаких сомнений, что всем нам пришел конец. Так думали и остальные шестеро. Мы зарылись в лёд и ожидали, когда лавина сбросит нас и разобьет о скалы в сотнях метрах под нами. Это очень любопытное ощущение быть полностью уверенным, что твоя жизнь подошла к концу. Моя жизнь не промелькнула передо мной, но я прекрасно помню чувство необыкновенного спокойствия и удивления мощи обрушившейся на нас стихии.

Но всё обошлось. Лавина пронеслась над нами со скоростью 100 километров в час, обстреляв нас осколками льда. Кулуар оказался достаточно крутым, чтобы отбросить от нас мощь лавины. Небольшие куски льда побили нас, и один из альпинистов чуть не лишился глаза, но в целом, не считая синяков, мы были в порядке. Каким-то образом мы все удержались на своих местах. Десятью минутами раньше мы все стояли прямо в верхней части кулуара, где смерть была бы неминуема.

Прошло время, пока я рассказал об этом Фионе.

После лавины я ещё сильнее убедился в том, что, если я хочу расти как продюсер, мне надо продолжать снимать приключенческие документальные фильмы, оставаясь при этом в живых. Я занимал очень маленькую нишу, и с каждым отснятым фильмом эта ниша уменьшалась.

Но так как я должен был зарабатывать деньги, у меня не оставалось выбора, кроме приложения сил к развитию новых приключенческих проектов, в то же время удваивая свои усилия в работе сценариста. Все больше и больше я замечал, что идеи моих фильмов больше похожи на мечты, на полет моего дикого воображения.

К концу 1994 года мои отношения с Фионой подошли к опасной роковой черте. Все старания сохранить семью при моем частом отсутствии сводились лишь к более редким возвращениям к Фионе. Она больше, чем я, стремилась сохранить отношения, но это стремление таяло год от года. Стремление держать марку при постоянно отсутствующем муже было делом не шуточным, и наши отношения, казалось, переваливали от одного кризиса к другому.

Фиона никогда не пыталась владеть мной. В этом была прелесть наших отношений, но в этом был и изъян. Мы были совершенно разными людьми, объединенными в союз чувством настоящей любви, семейными узами и преданностью друг другу. Но мы всегда знали, что, в сущности, мы совсем непохожие люди. Мы разделяли многие наши мечты, но, чёрт возьми, и их было гораздо больше тех, которые мы не разделяли. Эти главные отличия теперь болезненно отдаляли нас друг от друга

К своему ужасу, я осознал, что на самом деле Фионе было бы лучше без меня. Но стать таким мужем, каким хотелось бы Фионе, означало бы потерять свободу, которую я эгоистически всегда хотел иметь. Я всегда был путешественником и всегда рассматривал себя как носителя духа свободы, но я сильно любил Фиону и не хотел причинять ей боль. Но внутренние часы тикали в моем теле, нашептывая мне на ухо, как это было впервые в возрасте семнадцати лет, что пора отправляться в путь. По такой же по силе голос говорил мне, что пора повзрослеть и исполнять свои обязанности.

Теперь же экспедиция на Эверест давала мне возможность разобраться в себе и решить, как жить дальше. Десять недель в Тибете дадут мне уйму времени подумать, и, возможно, вдали от проблем я смогу найти новое решение.

Я позвонил Джулиану Вэеру на ITN и сказал, что берусь за работу на Эвересте. Затем я погрузил в рюкзак двадцать томов Детской британской энциклопедии и отправился в пятичасовой поход по полям и тропам окрестностей Хердфордшира.

Я с особой тщательностью подбирал себе команду операторов. Очень мало операторов могло работать на высоте свыше 8000 метров, и, если наш проект увенчается успехом, я должен был иметь гарантию, что хотя бы одни из них сможет отснять штурм вершины.

Первым я выбрал Алана Хинкса и сделал ему предложение но телефону за шесть недель до отлета. В мире альпинизма Ал был известен как наиболее успешный британский альпинист-высотник. Он взошел на К-2 и снимал там фильм. Ал был одним из двух британских альпинистов, которые достигли вершины К-2, второй по величине горы в мире (8611 м), и вернулись живыми. Он также взошел ещё на четыре восьмитысячника.

Ал дважды был на Эвересте, но вершина ускользала от него. Я знал, что Ал ищет случая вернуться на Эверест, и от моего предложения оплатить его участие ему трудно было отказаться. Он не имел специального опыта оператора, но я был совершенно уверен, что он справится с этим в экстремальных условиях.

Ал, уравновешенный северянин, слыл прямолинейным и нажил изрядное количество врагов в альпинистском мире среди тех, кто завидовал его коммерческим успехам и таланту саморекламы. Он отличается большой физической силой и необыкновенной выносливостью, производя при первой встрече впечатление человека психически стойкого.

Коротко, по-армейски, постриженный, с голубыми леденящими глазами Хинкс выглядел героем-высотником до последнего дюйма, каковым он без сомнения и является. Его задиристые манеры производили на людей ошибочное впечатление. Будучи индивидуалистом, в предыдущих экспедициях он слыл не очень удобным членом команды. Мне говорили об этом, но это не имело для меня большого значения. Я приглашал его не на дипломатическую работу. Все, что от него требовалось — это снимать камерой в «зоне смерти», и мало кто смог бы справиться с этой задачей лучше, чем Ал.

Ал внимательно выслушал моё предложение, умудрился поднять оплату сверх предложенной мною и подписал контракт.

В качестве основного оператора для работы на малых высотах я пригласил Киса Хуфта, голландского оператора, работающего в Лондоне, с которым мне доводилось работать раньше в нескольких фильмах. Он был человеком с рассеянным взглядом слегка помешанного профессора, редеющей щеткой рыжих волос и чертами рафинированного интеллектуала. В выходные он посещал занятия по философии и необъяснимо благоговел перед аристократией. Для него не было большего счастья, чем потолкаться в обществе титулованных особ, и, видимо, им это тоже доставляло удовольствие, поскольку он встречайся со многими из них.

Кис обладает чрезвычайно хорошими манерами, которые обычно встречаются у дворецких или у официантов, но, тем не менее, под мягкой внешностью интеллигента скрывается сильный альпинист. Он дошёл почти до 7000 метров, снимая документальный фильм для четвертого канала на Макалу (8481 м), а для меня работал оператором на пике Покалде в Непале. Я позвонил ему, чтобы узнать, не заинтересуется ли он моим предложением.

— Конечно, но какого числа заканчивается экспедиция?

— Шестого июня. А что?

— Пустяки, я собираюсь жениться восьмого.

Мое сердце ёкнуло. Очёвидно, Кис выпадет из состава экспедиции, оставив труднозаполнимую брешь. Действительно, вряд ли он сможет бросить невесту на десять недель перед самой свадьбой. Сможет ли?

— Я думаю, мне лучше переговорить об этом со своей невестой, — сказал мне Кис, заставив меня замереть.

Он попросил двадцатичетырехчасовую паузу на обсуждение вопроса с Кати Исбестер, своей обручённой. Кати, профессор политологии Торонтского университета, ответила без колебаний, что ей будет очень неловко, если из-за неё он не сможет поехать.