Взойти же на них было предельно трудно.
Более тревожным, чем эти сомнительные победы, были те ошибки, которые преследовали меня во время альпинистской стажировки.
Я почти мог гордиться попыткой взойти соло на Бэн Нэвис в октябре 1981 года, будучи студентом университета в Дархеме.
Оно началось довольно обнадеживающе. К полудню в пятницу я добрался на попутной машине до Эдинбурга, а затем до Глазго, К вечеру начался ливень, и пришлось остановиться.
В 2-30 ночи я застрял севернее Дамбартона, насквозь промокший и переполненный чувством жалости к себе. Редкие проезжающие машины не желали останавливаться.
Вспомнив о сервисной станции, оставшейся в нескольких милях позади, я решил вернуться к ней и дождаться там рассвета. Я шёл с поднятым вверх большим пальцем без всякой надежды, что меня подберут.
К моему удивлению, машина остановилась. Это оказался дом на колесах, переделанный из старого фургона «Рыба и картошка». Семья пригласила меня в машину, посочувствовав моему состоянию. Когда водитель узнал, куда я собираюсь, он предложил мне вместо Бэн Нэвиса взойти на Сноудон.
Семья ехала домой во Флинт, расположенный на северном побережье Уэльса. Они собирались довезти меня туда к рассвету, и мне бы остался небольшой перегон но дороге А5151 до Бангора, затем короткий бросок до Сноудонии, откуда величественный пик может быть быстро и победоносно покорен.
В машине было тепло, мне было предложено сиять мокрую одежду и прилечь. Бэн Нэвис подождёт. Он ждёт до сих пор. Я пока ещё не взошел на него.
Когда я проснулся во Флинте, то обнаружил одну из девочек-двойняшек, ей, наверное, было около восьми-девяти лег, укрывающую меня одеялом, пока я спал.
— Я думала, вы замерзли, — сказала она и дала мне батончик Марса на завтрак.
Путь в Сноудонию оказался гораздо длиннее, чем предполагалось. Только к середине дня я доехал до Бетвс-и-Коед. Низкие облака, как одеялом, накрыли национальный парк, уменьшив видимость до нескольких сотен метров. Гору было не видно, и у меня не было карты и не было денег, чтобы её купить.
Посмотрев на карту на парковке в национальном парке, я отправился в тумане под моросящим дождем по направлению к Сноудону. Два часа я тащился по болотистой тропе, которая упрямо пролегала по низу долины. Я уговаривал сам себя, что, конечно же, скоро начнется подъём. Тропа тем временем превратилась просто в болото. Я поймал себя на том, что перепрыгиваю с одной кочки на другую. Топкие ямы с черной тиной подстерегали с обеих сторон. Облака сгущались, и я потерял дорогу окончательно. Я стал искать путь наверх через поля, где с кислыми мордами паслись овцы, преодолевая каменные стены, пока не зацепился за забор из колючей проволоки. Случайно на исходе хмурого дня я наткнулся на остов брошенного трактора и признал своё поражение. Сноудон может подождать, подумал я.
В моей поклаже была четвертинка Южного Комфорта. Я выпил её менее чем за полчаса, затем съел пачку печенья и сосиску. Почувствовав тошноту, я начал отступление с горы, если я вообще был на горе, и к ночи оказался на асфальте.
В понедельник утром за несколько минут до начала лекции я, изможденный, с красными глазами, наконец, автостопом добрался до Дархема. Странно, но, несмотря на жгучий стыд, что никуда не залез, я считал, что прекрасно провел выходные дни.
Частью моей альпинистской истории, о которой я сейчас рассказывал Брайану и Джулиану, было время, когда я работал в качестве гида. Летом 1984 года я провел несколько треккингов в Атласских горах в Марокко для компании «Познавай мир», устраивающей походы выходного дня.
Каждые две недели новая группа прилетала в Марракеш из Парижа. Я обычно сидел в аэропорту в кафе, попивая что-нибудь в компании Филиппа — французского гида из конкурирующей компании, и наблюдал, как вновь прибывшие выходят из самолета. Филипп обладал талантом отбирать клиентов для своей группы.
— Это моя, — заявлял он доверительно всякий раз, когда появлялась симпатичная девушка.
— Это твоя, — звучало каждый раз, когда появлялась пожилая или не отвечающая требуемым стандартам Филиппа женщина.
Больше всего бесило то, что Филипп почти всегда оказывался прав. «Le Trekking» была престижной компанией в то время во Франции, и его группы действительно в большинстве состояли из девушек. Мои же группы состояли в основном из усатых пожилых матрон и бородатых библиотекарей. На маршруте группы Филиппа представляли собой блистательный парад облегающих велосипедных шорт и зеркальных солнцезащитных очков. Мои же были одеты в молескиновые (молескин — плотная прочная ткань) бриджи и рубашки с начесом, выброшенные с армейских складов.
В аэропорту Филипп бросал мне прощальное:
— Как всегда, Мэтт, у меня газели, а у тебя козлы! Увидимся через две недели.
Без особых усилий посадив лучшую часть добычи в свою Тойоту-турбо, Филипп с ревом срывался в ночь со своими газелями, оставляя позади себя след дизельных выхлопных газов и «Шанели».
Оставив раздражение но этому поводу, время, которое я провел как руководитель треккинга в горах Высокого Атласа, было очень хорошим. Я понял, какие странные вещи случаются, когда встречаются горы и люди. Треки не были тяжелыми, около шести часов ходьбы ежедневно, но в условиях летней марокканской жары они были достаточно утомительными. В Высоком Атласе я наблюдал, как меняются люди, когда меняется настроение гор от одной долины к другой.
Горы снимают шкуру с альпиниста, как разбирают машину на свалке. Они снимают верхний слой, кожуру, оставляя очищенную сущность — шасси, к которому привинчены части тела. Спокойные участники могут вдруг прийти в сильную ярость. Суровый житель Глазго может пустить слезу. Тихие как мыши матроны могут превратиться в горных львиц, взбираясь на пики и обратно в долину со сверхчеловеческой скоростью. Посреди этого волнующегося меняющегося бытия находится руководитель трека, подбадривающий, информирующий и старающийся не допустить, чтобы одни участник разбил другому голову во время случайного столкновения. Эта требующая психологического подхода, физически изматывающая работа замешана на мягком, ироничном юморе, который кажется неизменным атрибутом британца, оказавшегося в группе.
Мне нравилось это. Особенно, когда одинокая привлекательная газель покидала Марракеш с багажной биркой «Познавай мир» на своем рюкзаке.
— Моя, — говорил я Филиппу. И он плевался от злости.
Но треккинг — не альпинизм, и Тубкаль 4165 метров — наивысшая точка в горах Высокого Атласа был бы просто чернильной точкой на карте Гималаев;
Короче, я был совершенно неподготовленным для экспедиции на Эверест, по технически трудному маршруту с севера. Как упоминалось ранее, я никогда не поднимался на высочайшие вершины Европы. Я не только никогда не оканчивал обычного курса альпинистского обучения, но и не имел элементарных навыков работы с верёвкой. Еще хуже была моя склонность совершать ошибки. Развернутые карты вылетали из моих рук на легком ветру, карабины мистически выпадали из обвязки, бутылки с водой выпрыгивали без предупреждения из карманов моего рюкзака и улетали вниз по ледовым склонам. Я поджигал палатки, ронял спальные мешки в замерзающие реки, а потерянных солнцезащитных очков вполне хватило бы на средний магазин. Такая неловкость создает неудобства на небольших высотах, но на высоте свыше 8000 метров она может вас погубить.
— Я только сделаю виды из базового лагеря, — сказал я Брайану, — а высотную съемку оставлю специальному оператору.
— Ерунда. — Брайан был непреклонным. — Вы будете со мной до конца. Однажды вы выйдите оттуда и увидите, какая великая сияющая пирамида стоит над Ронгбукским ледником, и вы попадете под её чары.
Брайан пожал до хруста пальцев руку на прощание и поехал в Сохо, в студию, озвучивать фильм.
— Вы думаете, это может сработать? — Джулиан вылил осадок от кофе. Несмотря на то, что Брайан успел мне понравиться, с точки зрения режиссёра проект имел ряд нерешённых вопросов.