VIII
«Неожиданные гости
забрели в мою пещеру!
Кто послал их и откуда
ветер их сюда принес?
Лепестки, белее снега —
снег ли это? Нет, не тают!
Дивным запахом пахнуло…
Боже мой, вишневый цвет!
Цвет вишневый — в этих скалах!
Где тут вишни на Афоне?
Гости дивные, скажите,
не таясь, — откуда вы?
Этот запах ваш чудесный
прямо в сердце проникает,
счастьем душу наполняет,
веет близким и родным.
Вы, наверно, с Украины,
из краев родных, далеких:
там теперь в цвету вишневом
села белые стоят.
Слышу, слышу милый запах,
и мое больное сердце встрепенулось!
Боже правый, значит, я не позабыл?
Значит, эта Украина, этот светлый
рай веселый, этот ад кровавый,
страшный — не чужая для меня?
Что мне до нее? Конечно, тяжко
ей, несчастной, биться с езуитами
да с панством, — но и мне ведь нелегко.
Ждет меня иная битва, битва та,
какую должен каждый выдержать
с собою, прежде чем идти к другим.
Разве лучшие стремленья, чувства,
помыслы, порывы я не отдал,
помогая родине в ее борьбе?
Разве не был ей поддержкой
на неверных перепутьях?
Разве не вливал отвагу в
пошатнувшихся бойцов?
Разве не терзала душу злая
их неблагодарность, самовластье,
непокорство их бессмысленной толпы?
Разве тягость их гордыни
прочь меня не оттолкнула?
Разве прах земной навели
не отряс я с лог моих?
Что ж вы, ласковые гости,
милые мои скитальцы, забрели
с весенним ветром, запахи свои неся?
Нет, не для меня ваш запах!
Ни к чему мне больше память
о далекой Украине —
для нее я мертв давно!
Мертв! Зачем лее сердце
бьется, кровь живее
заструилась, дума легкой
чайкой реет над родным
моим селом?
Пиги! Пиги! Пахнут травы…
Вишни в молоке цветенья…
Вербы в зелени весенней…
Дым над крышами села…
Соловей в ветвях калины
свищет так, что сердце стонет…
Дети бегают… Девичьи песни
за селом слышны…
Прочь, непрошеные гости!
В пристань тихого покоя
вы приносите тревогу,
жизни шум в мой мирный гроб!»
IX
Вечереет. Тень густая
от скалы легла на море,
а вдали сверкают волны
золотом и багрецом.
Со скалы своей высокой
старец смотрит вниз,
на море, по волнам
золото-рдяным он
дорогу проложил.
Дальняя легла дорога
через горы, через долы,
на родную Украину старец
мыслями летит.
Шлет он ей привет сердечный,
и любовь свою, и горесть —
все те чувства, что, казалось,
похоронены давно.
Вдруг дорогой этой ясной
судно тихо подплывает,
брызжут золото и пурпур
из-под весел и руля.
Ветерок вечерний, теплый
раздувает белый парус,
и плывет, как лебедь,
судно, путь держа к горе Афон.
Братчики ль на нем ходили
странствовать в края чужие,
собирая подаянье?
Или местные купцы?
Или из иного края
набожные пилигримы
собрались на поклоненье?
Или к Проту посланцы?
Старец проводил глазами
судно до тех пор, покамест
не исчезло за скалою,
а исчезло — он вздохнул.
Показалось вдруг:
на судне рдеют кунтуши казачьи,
шапки с алыми верхами…
Нет, почудилось ему!..
X
Снова ночь, и с попа утро,
и поклоны, и молитва, но
тренога, и сердце старца,
и смятенье, и тоска.
И внезапно стук он слышит —
кто-то наверху о камень мерно
камнем ударяет; и ответил он на стук.
И спускается корзинка с
бедной трапезой обычной,
а на дне ее посланье
неизвестное лежит.
Затряслись у старца руки:
скорописью украинской
писано посланье это и
знакомая печать.
«Старцу честному Ивану,
одиноко на Афоне путь
вершащему нелегкий,
путь, указанный Христом, —
православные с Украйны,
ради братского совета
собравшись в местечке Луцке,
шлют моленье и поклон.
Слава господу вовеки: он о
нас не забывает и суровые,
для блага, испытания нам шлет.
Тяжкие его удары нас куют,
как бы железо, нас от скверны
очищают, закаляют, аки сталь.
Слава господу вовеки и молитвам
богомольцев, бремя крестное за
братьев возложивших на себя.
Милостью его святою и молитвой
богомольцев мы не пошатнулись
в вере, не утратили надежд.
Враг свирепый, ненасытный явно
борет нас и тайно, и обманом,
и изменой подрывает, точит нас.
Отреклись от нас вельможи —
и князья и воеводы кинули
Христово стадо, за мамоною спешат.
Наши пастыри святые, волку
лютому подобны, расхищают
божье стадо и отраву в души льют.
Аки ярый лев в пустыне, так
рычит над нашим горем
голос лютого насилья:
«Где ваш бог? Где ваша мощь?»
Оттого-то все мы — утлый челн
среди волненья моря — со
слезами и молитвой
собрались вершить совет.
Помня заповедь Христову:
царство божье — труд великий,
лишь трудящиеся честно
могут обрести его, —
помня о твоем завете:
в час, когда изменит пастырь,
надлежит помыслить пастве
о спасении споем, —
рассуждали, мы соборне,
как бы нам от грозной бури
хоть каким-нибудь оплотом
церковь божью защитить.
И решили мы все силы
съединить в одном усилье,
чтобы общее нам дело
преуспело и росло.
Вот затем и посылаем
наших братчиков с мольбою
к старцу честному Ивану:
будь отныне кормчий наш.
Воротись на Украину, согревай
нас теплым словом, будь как
бы костер великий в тьме
ночной для пастухов.
Как костер, в ночи горящий,
согревающий замерзших,
зверя дикого гонящий,
радующий всех живых.
Будь для нас отцом духовным,
будь возвышенным примером,
будь молитвой душ усталых,
нашим кличем боевым.
Рассуди: страданий горечь
злобу насаждает в душах,
непрестанные обиды
замыкают нам уста.
Рассуди: неправда злая,
точно алчная волчица,
в логове своем смердящем,
порождает лишь волчат.
Рассуди: изменой, ложью
уничтожена правдивость;
у кого отрава в сердце —
лишь отравой дышит тот.
Отче, отче! Злое горе
изъязвляет наши души; пусть
беззубы, но волчата ползают
уже средь нас!
Отче, отче! От ударов гнутся
головы и спины, и жестокою
отравой переполнилась душа!
Появись же между нами, старый
воин непреклонный! Твой приход
нас, ослабелых, выпрямит и укрепит.
Слышишь, кличет Украина,
мать-старушка в час невзгоды
со слезами призывает милое свое дитя.
Время трудное настало,
перекрестная дорога перед
нею, — кто покажет путь,
каким вперед идти?
Не пренебреги моленьем!
Матери спеши на помощь!
Может, голос твой и разум
дело обратят к добру».
А поверх письма приписка:
«Посланные с Украины завтра
утром ждут ответа, завтра
будут на скале».