— Нет, вы скажите, учтут судьи или вышку дадут?

— Это решит суд. Слишком много тянется за вами хвостов.

— А-а… — скрипнул зубами Лыков. — Я потому и спрашиваю, что сам так думаю! Но уж чего тогда мне одному под пулю лезть. Что я тяжкое преступление — убийство — совершил, в том я признался на прошлом допросе. А на Замарчика наклепал. Не было его со мной.

— Зачем же вы лгали?

— Да так получилось. Замарчик все равно сидит и сполна получит за все. Так зачем же другого марать, на его след вас выводить? Думал — попадусь, тогда не рассчитаешься, если напарника продал. Пусть гуляет на воле.

— Так кто же тот, второй?

— Вы его знаете, как Илью, Илью Райзиманова. А еще как Толика… Ну, у него имен — следователей не хватит разбираться, — Лыков немного замялся.

— Договаривайте.

— Вячек он… Ну, Славка. А фамилия Бутченко. Шрам на шее, под левым ухом. Сам алма-атинский, но дома бывает редко. У матери…

Казаченко быстро соображал, как вести допрос дальше, чтобы Лыков не свернул снова на испытанную дорожку вранья.

— Сколько мы времени с вами зря потеряли, — сказал он устало. — Теперь надо наверстывать. Где вы познакомились с Толиком, с Бутченко, я имею в виду?

— В Новосибирске, в кафе. Сто пятьдесят с прицепом прихватили…

— А дальше?

— Дальше много чего было, гражданин начальник. Вы слушайте. Только за один раз не расскажешь…

На одной из заросших зеленью окраинных улиц Алма-Аты приютился небольшой старинный домик, со всех сторон окруженный садом. Много лет назад здесь поселилась семья Бутченко. Когда Славику или, как его звали соседские мальчишки — Вячеку, исполнилось шесть лет, семью постигло непоправимое горе — умер отец.

Все заботы о воспитании сына легли на плечи матери. Больше у них в семье никого не было. Шли годы. Мать постарела, стала прихварывать. Славик к тому времени перешел в шестой класс. Он стал неузнаваемым — грубым, резким, скрытным. Вернувшись однажды из больницы, она узнала, что сын бросил учебу. И никакие уговоры вернуться в школу на него не действовали.

— Ну, хорошо, сынок, — сказал она, хоть и знала, что ничего хорошего тут нет. — Раз ты учиться не хочешь, надо устраиваться на работу. Хочешь к нам на фабрику?

Славик охотно согласился. Мать тоже была довольна: на глазах у нее, в цехе сын — ученик слесаря. А там повзрослеет, возьмется за ум, смотришь — и школу кончит.

Но как-то, придя с работы, она нашла дома повестку с приглашением явиться в милицию вместе с сыном.

Повестку она показала Славику.

— А ну их! — сказал он.

— Славик, зачем нас вызывают?

— Не твое дело. Пустяки.

— Не нравится мне твое поведение.

— Ну и пусть!

От такого ответа ей стало обидно, но она промолчала.

В милиции оказалось, что не пустяки. Сказали, что ее сын уличен в квартирной краже. Будут судить. И приговорили Вячеслава Бутченко к одному году лишения свободы.

Она не находила себе места. «Был грубый, дерзкий — пусть… Все мальчишки грубые. Возраст. Пройдет. А теперь? Что будет дальше?» — думала она.

Славик отсидел срок, вернулся. Пришла повестка из военкомата: призывают на действительную. Парень презрительно ухмыляется, и больше мать его не видит. Ушел. Надолго. Можно считать — навсегда.

Он бродяжничал все это время, ездил из города в город. В поезде украл чемодан. Вещи продал, но в чемодане были еще и документы. Он подделал их, приклеил на паспорт свою фотокарточку. Но погулять с фальшивым паспортом пришлось недолго — поймали, опять судили. Причем судили сразу за несколько преступлений. А в колонии совершил убийство. Приговорили к расстрелу, но, учитывая возраст, заменили десятью годами. Ему удалось бежать. В Омске сколотил воровскую шайку, обзавелся новыми документами. И снова арест, суд…

Прав был Кузьменко, когда сказал, глядя на его фотоснимок, что у него от срока до срока не успевают отрасти волосы…

Так и пошло у Вячеслава Бутченко. Город за городом, жизнь под вымышленными фамилиями по чужим документам. Кражи, налеты, грабежи. Однажды при дележке не поладил со своими друзьями, затеял драку. Те не посмотрели на признанного вожака, полоснул кто-то ножом по шее, чуть пониже левого уха. Хорошо еще, что успел отдернуть голову. Зато шрам остался. Плохо — лишняя примета. Но ничего не поделаешь.

— Докладывайте дальше, — сказал Кузьменко сотруднику, которому было поручено навести справки о Вячеславе Бутченко.

— В адресном бюро был… По отчеству он Михайлович. Возраст примерно тот же, который интересует нас.

— Где живет, где работает? Есть такие сведения?

— С места своего жительства выписан несколько лет назад. Но мать его по-прежнему живет там. А сам он появился у нее в конце марта, после многих лет отсутствия. Ночь переночевал, сказал, что на этот раз поживет подольше. Но снова исчез. Мать вся в слезах. Показала альбом с фотографиями сына. Я взял одну из них — ту, где он снимался в более старшем возрасте. Тут шрам на шее уже имеется. Года два назад прислал на память.

— Куда он уехал — мать знает?

— Говорит, что нет.

— Это уже кое-что, — сказал Кузьменко и распорядился: передать фотографию в НТО, поставить на разрешение экспертов вопрос: не одно ли и то же лицо изображено на этой фотографии из семейного альбома и в паспорте на имя Райзиманова.

— И попросите, чтобы ускорили, — добавил начальник розыска. — Сейчас для нас самое главное — установить это.

И снова эксперты Ушаков и Крюков провели ночь в своей лаборатории. А утром на столе у Кузьменко лежал акт экспертизы, который подтверждал, что на обеих представленных карточках изображено одно и то же лицо.

Как найти его? Ведь он давно уже не Бутченко, а теперь и не Райзиманов. Менять фамилии — Вячеку не привыкать. Впрочем, имена тоже. Был Толиком. А как зовут его сегодня?

В разные концы из Алма-Аты пошла фотография: ничем не примечательный парень с коротко остриженными волосами.

Стали проясняться обстоятельства, предшествовавшие убийству профессора Аверина.

После нападения на милиционера «Толик» и Лыков решили покинуть Новосибирск, где их наверняка станут искать. Спокойнее было уехать. Толик звал в Алма-Ату: он сам оттуда родом. Можно будет на какое-то время укрыться, отогреться и подумать, что делать дальше.

Первую ночь они провели в кладовке, вторую — на чердаке дома неподалеку от вокзала. Подождали, когда сторожиха уйдет со двора, и незамеченными проскользнули в подъезд.

Ночью Толик совершил прогулку по лестнице и вернулся на чердак очень довольный.

— Слушай, Гошка, — сказал он Лыкову. — Забрели мы сюда просто так, переночевать, а тут и «работа», кажется, есть. На втором этаже квартира. Табличка там — профессор какой-то живет. Есть смысл заглянуть к профессору, как ты думаешь?

— Думаю, стоит заглянуть…

(На допросе Лыков так об этом сказал: «Мы решили ограбить, потому что есть воровской инстинкт — есть что или нет. Утром и я взглянул на ту табличку. Верно, профессор. Но кто же грабит утром? Поэтому решили ночью»).

Целый день бродили по городу.

На базаре, в магазине хозяйственных товаров, Толик долго выбирал подходящий бурав, купил и стамеску. Если бы кто-нибудь обратил внимание на них со стороны, то мог бы подумать: вот двое молодых рабочих покупают инструмент.

А что произошло позднее, — это уже известно. Толик «поработал» буравом и стамеской так ловко и тихо, что никто в квартире не проснулся. Они вдвоем вошли, притворили за собой дверь. Начали шарить в темноте, что бы с собой взять.

(Лыков рассказывал Казаченко: «Мы вроде бы без шума работали… А этот, хозяин, почему-то проснулся и сказал: «Что, что это такое?» Я ему: «Молчи. Что нужно, возьмем и уйдем». А он закричал зачем-то. Тогда я выстрелил. И еще два раза выстрелил в него. А когда убегали — еще раз пальнул, просто так, чтобы напугать, чтобы никто следом не побежал»).