Начальное образование находится почти исключительно в руках духовенства.

Правительство смотрит на это сквозь пальцы:

— Что ж! Они только в курсе истории немножко… Мимоходом упоминают об изгнании Бурбонов и почти умалчивают о Гарибальди. Беда не велика!

Сицилийское духовенство учит в школах, что земля недвижима, что изобретатель оспенной прививки был еретик, и что дьявол говорит на французском языке.

В наказание учеников заставляют лизать землю, и нечистоплотность поощряется, как добродетель.

Достаточно видеть ужасающую, преднамеренную грязь, в которой ходят в Сицилии семинаристы.

— Они готовятся в монахи и приучаются убивать свою плоть! — объясняют вам.

Духовенство в Сицилии захватило в свои руки всю духовную и умственную жизнь простого народа.

Никакие «течения» не касаются Сицилии. Всякое течение сейчас же перехватывает католичество.

Оно считает «синьоров» покровителями церкви, galantuòmi у него в большом почёте, для народа устраивает «союзы».

Вы видите вывеску:

— Демократический союз.

Но это католический демократический союз, и председательствует на собраниях патер.

По улицам кричат:

— Покупайте журнал Социалист! Требуйте журнал Социалист.

Передовая статья против развода. Новости — известия о Ватикане.

Это католический социалистский журнал, который объявляет:

«Истинное царство свободы, равенство и счастье, это — папство. Папа, — вот кто приведёт человечество в золотой век справедливости».

Я видел оппозиционный журнал, недовольный подчинением Сицилии и трактующий её как самостоятельную страну. Он восхваляет папу, «истинного и единого властителя всех католических народов», и издаётся духовенством.

Видел республиканский журнал. Он проповедует итальянскую республику, «единую и нераздельную», — под покровительством папы. И издаётся духовенством.

Каких политических воззрений ни был бы сицилианец, — он находит отголосок на эти воззрения в католичестве.

Какой бы идеал ни грезился ему, — ему указывают:

— Этот идеал осуществим только силою католичества и властью папы.

И, держа в своих руках образование и духовную жизнь народа, католическое духовенство ничего не сделало, чтоб его развить, пробудить в нём желание хоть жить по-человечески, не в такой удушающей грязи, смраде и вони.

— Но как относится к Сицилии правительство Италии?

В Италии зовут Сицилию «золушкой».

В Сицилии самое захватывающее чтение, это — римские придворные известия.

Сицилия внимательнейшим образом следит за придворной и административной хроникой римских газет.

Кто был на балу, кто нет? Кому дана экстренная награда, кого обошли должной и обычной?

И когда по этим признакам узнают, что кто-нибудь в немилости, говорят:

— Значит. скоро мы его увидим в Сицилии.

Сицилия, это — место почётной ссылки для административных лиц.

Кого не хотят видеть в Риме, — посылают на службу в Сицилию. Кто оказался непригодным в других городах полуострова, того посылают в Сицилию. Кто проштрафился, но обладает сильной рукой, и его не хотят обидеть, — посылают в Сицилию. Оказавшихся неспособными посылают в Сицилию.

Так, в административном отношении, Сицилия оказалась складом «непригодных администраторов».

Конечно, не им устроить судьбу этого прекраснейшего и несчастнейшего острова.

Не им освободить остров от тирании «мафии» и бандитов.

«Синьор», мафия и разбойничество цветут и процветают на цветущей Сицилии.

И здесь, где природа дала всё для жизни и наслаждения, жизнь особенно тяжела и полна горя.

История кавалера Спано

От Кефалу до Терранова и от Трапани до Мессины вся Сицилия только и говорит, что о «приключении с кавалером Спано».

Я шёл вечером в Палермо по Маккаведе, главной улице. Всё было как всегда. Кафе полны народом. Сицилианцы, по обыкновению, стояли вдоль тротуаров и разглядывали проходящих. Мальчишки предлагали восковые спички и женщин. Взрослые — цветы и женщин. Нищие просили милостыню и предлагали женщин.

— Una bellissima rogazza![67]

Как вдруг какой-то вопль поднялся вдали на конце улицы. Момент — и вопль раздался на другом конце. Вопли неслись из боковых улиц.

И среди этих отчаянных криков можно было разобрать только одно слово:

— Спано!

Вопли приближались, росли, всё пришло в движение.

По улицам мчались мальчишки с кипами газет:

— Спано! «Sicilio!» «L’ora!» Спано освобождён!

Газеты брались нарасхват. Спешили читать тут же, у освещённых окон магазинов, при свете фонарей, при мерцании восковых свечей перед иконами Мадонны на углах улиц.

И все повторяли с величайшим волнением одно слово:

— Спано!

Даже нищие покупали газеты.

Забыты были женщины, спички, цветы, — всё читало, слушало, говорило, кричало:

— Спано!

Словно какой-то вихрь налетел на Палермо и смял всё.

«Спано». Этим именем были полны не только широкие и роскошные улицы, где живёт аристократия и буржуазия Палермо, но и те узкие трещины между домами, где не живёт, а существует сицилианская нищета.

Я зашёл в одно кафе. Прислуге было не до того, чтоб подавать. Они были слишком взволнованы.

— Спано!.. Спано!.. Спано!..

Зашёл в другое. Третье.

Везде только говор:

— Спано… Спано…

— Два миллиона?

— Сорок тысяч!

Спано, пожилой человек, дворянин, — «кавалер», — один из богатейших людей Сицилии. Владелец бесконечных поместий. Об его состоянии спорят.

Одни говорят:

— Двадцать.

Другие: «тридцать миллионов».

Не знаю, пьёт ли кавалер Спано. Если да, — он совсем счастливый человек: живёт в Марсале.

Миллионы, над головой «пленительное небо Сицилии» кругом Марсала.

Месяц тому назад кавалер Спано в собственном экипаже возвращался домой около семи часов вечера, когда вечерние тени едва успели лечь на землю.

Он проезжал небольшой глухой уличкой, — как вдруг лошадей схватили под уздцы двое вынырнувших из темноты молодцов с ружьями.

Четверо других, — все с ружьями, — выросли подле коляски.

— Кавалер, ни звука! Потрудитесь выходить.

Они помогли кавалеру выйти из коляски.

Все были закутаны в плащи. Шляпы нахлобучены, поля опущены.

Кавалеру Спано моментально завязали глаза.

— Идите, куда мы вас поведём, — и ни звука! Иначе, — удар кинжалом, и кончено.

Один из бандитов вскочил в коляску и крикнул кучеру:

— Вперёд!

Коляска помчалась галопом.

Кавалер Спано исчез.

С тех пор 27 дней о нём не было ни слуха ни духа.

На следующий день, после полудня, кучер на измученных лошадях вернулся домой.

И рассказал, что с ним произошло.

Когда бандиты взяли кавалера Спано, — вскочивший в коляску крикнул ему:

— Вперёд! Поедешь, как я велю! Во весь дух и ни звука. Произнесёшь звук, кинжал в спину. Ну?!

Насмерть перепуганный кучер хлестнул по лошадям.

Они помчались во всю прыть по закоулкам Марсалы. Бандит командовал:

— Направо! Налево! Прямо!

В этой бешеной скачке кучер хотел направить лошадей на стену, — но бандит схватил его за плечи:

— Сломается хоть колесо, — кинжал между лопаток.

Они выехали за город, и кучер решительно потерял дорогу. Ночь была тёмная, без луны. Не видно ни зги. Бандит нарочно крутил:

— Направо! Налево! Поверни назад! Направо! Прямо!

Иногда он кричал:

— Осторожнее! Осторожнее! Налево пропасть!

Судя по толчкам, они ехали то дорогой, то полем. Ветви иногда хлестали в лицо, — проезжали садами, рощами.

Сколько продолжалось это, — потерявший от страха голову кучер не знает.

Лошади устали, с галопа перешли на рысь, на шаг, еле плелись и, наконец, совсем стали.

Бандит выпрыгнул из коляски:

— Теперь ты свободен. Не ори, — кругом ни души. Поедешь назад, — осторожно. Недалеко есть пропасти. Да сохранит тебя святая Мадонна.