Из всех этих желаний Борш не решился осуществить ни одного, так и оставшись стоять словно истукан. Стоял, разинув рот, и только терся о ствол так, что едва не протер дырку на казайке. Девушка, кропившая водой льняные ткани, напоследок повернулась к нему спиной. Расхохотавшись, отряхнула кропило и побежала по траве к каким-то строеньям. Как говорится, гончая дремлет, пока заяц не ударится в бега; это верно для любого столетия.

Когда девушка — при крещении она получила имя Анежка — припустилась бежать, Борш помчался за нею и настиг в несколько прыжков (ибо — коли уж говорить правду — спешить красна девица — никуда не спешила). Схватил ее Борш, и хотя недоставало ему красноречия, все же смог он понятно намекнуть, какие у него намерения и что у него на сердце.

Понятное дело, происшествие не обошлось без несогласий и драки. Разумеется, парень из «Пустыньки» был изрядно побит и потрепан — разумеется, возражения последовали не с девичьей стороны. В спор вступили солидные мужики и челядинцы-ремесленники, у которых, как у Борша, тоже была губа не дура. В это время челядины работали в разных мастерских, работы были спешные; однако, заслышав девичий визг, коптильщики ударили крюками, на которые подвешивают окорока, пекари схватились за кочерги, дубильщики вывернули дубильные доски, сапожники зажали в кулаках шила, пивовары стерли с локтей барду, повар отшвырнул морковь, кондитер — опару для сдобного теста, скорняки белые смешались со скорняками черными, а все вместе с теми, кто обрабатывал хорьковые шкурки. Замешались в эту толпу ткачи с мотовилами и суконщики с локтем, а там и вечно босые гончары, и токари, точившие особые чаши, а там и котельщики, и бондари, и латники, и плотники, и каменщики, и скобари, и кузнецы, и оружейники, и золотых дел мастера, и штукатуры, и кирпичники. Все они и еще много-много других сразу прознали в чем дело и, не щадя ног, притопали проучить незваного втирушу. И было видно, как эти ремесленники, одетые в разные одежды и помеченные цветом или орудием своего ремесла, заносят руку и вне себя, с искаженным от ярости лицом, трясут головой. Их десницы обладали особой сноровкой, и порка удалась на славу.

Когда они вошли в раж, а паренек из «Пустыньки» уже расставался с жизнью, мимо возбужденной толпы проезжал внук знатного пана Быша. Остановившись, он полюбопытствовал, что случилось, и увидел на земле весьма пригожего челядинца, который обеими руками сжимал какой-то предмет (казалось, будто держит в горсти птенца); засмеялся пан и отобрал вещицу, которую тот прятал. И увидев, что вещица прелестна и хорошо сработана, спросил:

— Кто вырезал эту фигурку из липового дерева?

— Я, — подал голос Борш, — это я, вольный, отпущенный на свободу раб, мне дал волю святой муж-отшельник, все слышавшие могут это подтвердить.

И Борш передал поручение, которое вложил в уста его хозяин и, насколько позволяла боль, справился с этим заданием наилучшим образом.

— Я вижу, — сказал на это Быш, — что к дому моему привело тебя некое доброе внушение, а поскольку ты, если верить твоим словам, человек вольный и хлеб даром не ешь, то можешь остаться в моих владениях. Велю огородить тебе угол в токарне, и завтра можешь начать работу.

Борш согласно кивнул и, как это случается в делах, которые выгодны и предлагающему, и принимающему предложение, они быстро сговорились. Что до мужичков, которые столь неладно приветили резчика, то остается сказать, что ничего подобного они больше себе не позволяли, привыкли к нему, ибо пришелец имел могущественного заступника в лице Быша и заступницу, которая тоже могла немало, в лице Анежки.

Меж тем владелец усадьбы «Пустынька» весьма сокрушался, что задержали его раба, и послал к благородному пану Бышу новое посольство — троих оборванцев, которые даже промеж себя никак не могли сговориться. Когда они пожаловали, управляющий главной усадьбой (разумеется, с дозволения хозяина) поднес им какой-то бурды и, пьяных, привязал к коням задом наперед. Потом под щелканье кнута и раскаты веселого хохота выгнал прямо на большак.

После этого происшествия меж господином, владевшим огромными поместьями, и мелким хозяйчиком, кое-как распоряжавшимся двумя ветхими усадьбишками, началась тяжба. Тяжба затянулась и, как обыкновенно бывает и как описано во всех книгах, где содержится правда, — тот, кто победнее, спор проиграл, а вместе с проигрышем — и все свое имущество. Тем самым автор хочет сделать заключение, что внуки святого отшельника лишились всего и по праву, которое крепче других и именуется «правом крепкого кулака», двумя их усадьбами завладел благородный пан Быш. В результате спора сделалось очевидно, что рабов крал не Быш, а человек, для отвода глаз выдававший себя за святошу. Людская память дольше, чем век старца, и, по свидетельству повествования, рабы, которых некогда страшной ночью укрыл у себя отшельник, принадлежали хозяевам Злича.

Так вот, Борш остался жить в усадьбе Быша. Народил пятерых сыновей и всех научил обращаться с долотом. Сам он обходился одной левой рукой, но работа у него спорилась; а поскольку на товар его всегда был спрос, и монастырю и священнослужителям он был кстати, и они готовы были принимать вместо положенных даров резьбу Борша, то господин поблизости от основной усадьбы отвел две, а потом и три хижины для мастера. Борш должен был там трудиться вместе со своими детьми и братьями своей жены, одним словом — со всяким, кто был в состоянии овладеть его ремеслом. И стало так, что артель резчиков обрела невиданное признание, так что пекари, развозя свой хлеб, чаще заглядывали к ним, чем в поселение колесников или мыловаров.

Когда Борш состарился, а первым мастером по резьбе уже считался его сын, владелец большой усадьбы выделил ему земельный надел, чтоб за десяток своих изделий мог он жить на собственных хлебах как вольный издольщик.

Со временем Зличские владения расширились бесконечно. Обозреть их стало невозможно. Повеления управляющих не доходили до места, нарушился порядок дел, и тех доходов, что должны были оседать в сокровищницах вельможи, становилось все меньше и меньше. В те поры и рабы уже не могли справиться с непосильной работой, и урожая не хватало, чтобы прокормить такое множество народу. По этой причине подешевели рабы, по этой причине многие вельможи дробили свои поместья по частям, уступали их новым хозяевам за твердую плату. По этой же причине сыновья или правнуки благородного пана Быша передали во владение резчиков, происходивших из рода Борша, усадьбу «Пустынька», чтобы они поддерживали в ней порядок, трудились на ее угодьях и каждый год платили зличскому властителю установленную плату.

И приняли мастера это предложение и, трудясь на полях, забросили свое искусство. Из одного вышел скряга, из другого — важный господин, а из третьего — скопидомок, из пятого — храпун-мужлан, из десятого — приличный хозяин, а тот, кому много-много лет спустя был отпущен дар работать левой рукой, стал знаменитым мастером резчицкого дела и поселился в подградье, где возникло городище. Приблизительно двести лет спустя потомки его стали уважаемыми гражданами этого города и имели собственные дома на большой площади. Но к этому времени рабов давно уже не было.

КРЕСТЬЯНСКИЙ КНЯЗЬ

АНГЕЛ

В Чешских землях существовал обычай, предписывающий по смерти пражского князя принимать власть старшему из Пршемыслова рода. Обычай этот имел целью предотвратить споры, однако нередко сам давал повод к распрям. Ибо случалось, что правящий князь стремился обойти такое установление, желая, чтобы после него правил тот, кто был ему ближе всех. Подобное желание охватило и князя Собеслава I. Когда он стал стареть и ощутил бремя недугов, с великой силой овладевала его мыслью забота о будущем; князь настаивал, чтобы вельможи выбрали преемником его старшего сына Владислава. По возрасту Владислав не первенствовал среди Пршемысловичей, но Собеслав презрел это и тут просьбами, там приказами заставил своих приверженцев исполнить свой долг перед ним и принести клятву верности.