Но люди рассказывают, что Собеслава сопровождал в изгнание некий всадник на крылатом коне, и всадник этот имел облик Ойиря. Другие предания повествуют, что то был его ангел-хранитель.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

Итак, Собеслав ушел в изгнание и вскоре умер на чужбине. И настали в Чехии времена смятения и слабости. Народ страдал. Ничтожные, коварные князья вели между собой войны, и в этих междоусобиях, в этих бедствиях утрачено было единство Чешского государства. Моравию сделали маркграфством под иноземной властью, а Пражский епископ стал имперским курфюрстом.

Казалось уже — нет исхода этой страшной беде. Казалось, народ, преследуемый злобой князей, погибающий в кровавых битвах, народ унижаемый, истекающий кровью, оскорбляемый — почувствует ненависть к самому себе и разделится по своим владыкам. Казалось, едва соединившись воедино, раздроблен будет народ… Но дух, заключенный в жизни, дух, который сам — жизнь, внушил народу силы, превосходящие те, к которым зовут военные трубы. Родство, и общность труда, и общность языка, и то, что не умирает, что вечно будет искупать измены и ошибки правителей, сделали народ твердым. Сделали его нацией. Обманутый, избитый, голодный, без счастья, без мира, без государя, который мог бы по праву носить свою мантию, — жил чешский народ так долгие тридцать лет. Тридцать лет ждал он, тридцать лет приближался к счастливой перемене.

А тогда возникли условия для нового устроения власти. Наступила эпоха строительства городов, эпоха новых орудий труда. Готика стучалась в дверь, и рыцари поднимали стяги, и купец деньгами своими звонил отходную старым временам. Тогда могли люди вдвойне пожалеть о крестьянском князе, который, войдя подобно волне в русло нового времени, сам стал бы этим руслом и силой его.

Медленно тянется время в неволе. Мысль в угнетении облетает бесславные дела, и всякое воспоминание возвращается девятикратно. Поэтому разные сказки рассказывали люди о крестьянском князе. Одни представляли его похожим на святого Вацлава, — другие давали ему в провожатые ангела, а когда крестовые походы оживили название древнего Царьграда, третья сказка вложила в уста крестьянского князя речь, напоминавшую язык восточных славян.

Таится ли какой-то смысл в этих повествованиях? Почему упоминают об ангелах? Почему говорят о Царь-граде?

Почему? Да просто так. Без причины. Из потребности поэзии. По велению блуждающих отголосков — и потому еще, что даже самые древние дела лежат в сети настоящего; ибо мечта — как челнок в руках ткача и как меч, которым хотя бы во сне отвоевывают утраченную родину.

Люди не могут жить без веры в благородство

Полвека назад, в конце 1939 (1 том) и в конце 1940 (2 том) годов, в обстановке оккупации страны гитлеровскими войсками, в преддверии 2-й мировой войны, на книжных прилавках Чехословакии появились два тома «Картин из истории народа чешского» Владислава Ванчуры (1891–1942). Этим произведением выдающийся писатель XX столетия откликнулся на призыв времени — защитить честь нации, поднять ее самосознание и укрепить веру в то, что ни язык, ни культуру, ни самое жизнь древнего свободолюбивого народа уничтожить нельзя. Народу Чехословакии была посвящена эта книга в годы едва ли не самой большой вероятности его гибели.

Первоначально она была задумана как восьмитомная история страны, наподобие старинной «Истории чешского народа» Франтишека Палацкого. Создать ее должен был целый авторский коллектив, а отредактировать, свести воедино тексты, вышедшие из-под пера многих писателей, предстояло В. Ванчуре. Однако замысел этот по разным причинам осуществить не удалось (в частности, из-за довольно сжатых сроков, а также из-за практически «несводимого» характера писательских почерков и т. д). Таким образом оказалось, что весь грандиозный план В. Ванчура вынужден был выполнить практически сам.

Сотрудничая с тремя молодыми историками Ярославом Харватом, Яном Пахтой и Вацлавом Гусой, он наметил «узлы» «правдивых повествований о жизни, делах ратных и духа возвышении» — так сказано им в подзаголовке эпопеи.

Первый том «Картин» представляет собой художественный обзор чешской истории от глубокой древности («Древняя родина»), легендарного государства Само («Государство Само») и Великоморавской империи («Великая Моравия») до эпохи возникновения новой, королевской власти и образования Чешского государства («Возникновение Чешского государства», «Обновитель», «Космас», «Рабы», «Крестьянский князь»).

Повествуя о становлении Чешского государства, Ванчура как бы следует за первым чешским хронистом Козьмой Пражским. Не стилизуя современную книгу под историческую, он стремится показать, как прошлое связано с настоящим, как дела наших предков врастают в пашу современность и «творят» настоящее, и живут в нем. По мысли автора, таков неизбежный путь эволюции человечества, так шаг за шагом движется оно в поисках идеала справедливого демократического, высокогуманного общественного устройства.

Ванчура не идеализирует прошлое. Он воскрешает историю такой, какой она была, есть и будет; это и жестокость, беспощадность братоубийственных войн и вражды (святой Вацлав и воинственный Болеслав, святая Людмила и княгиня-воительница Драгомира), и насилие, и нищета, и унижение («Рабы»), но и обретение внутренней независимости, свободы народного духа. Как бы в подтверждение своих воззрений на историю и философию истории, Ванчура сознательно избегает давать жизнеописания властителей. Его властители-люди; они так же, как все, подвластны суду времени. Все — от мала до велика, от князя до простолюдина, совершают поступки, делая тем самым свой исторический выбор. Так творят историю и святые, и воители, и мечтатели, и безумцы, и лицедеи, и подлецы, и люди высокого благородства духа. Поступки одних невозможно отделить от деяний других, все они составляют реальность жизни. Разум, мужество и благородство у Ванчуры всегда противостоят низости, но — увы! — не всегда способны помешать победе мрака и торжеству мракобесия и невежества.

Однако чем далее мы углубляемся в ход истории, тем отчетливее слышится в нем не «безмолвствование», а «глас» народа. В этом отношении интересен второй том «Картин» («Три Пршемысловича»), охватывающий правление королей из династии Пршемысловичей. Это и плач об упадке Чешской земли, о падении нравов ее властителей, покорявшихся германским императорам, но также и свидетельство неодолимости народа («Несколько историй из времен, когда в Чехии ставились города»), его силы и героической борьбы под предводительством Пршемысла Отакара II («Тьма») против татаро-монгольских полчищ.

Жизнь чешских князей, рассмотренная из близи с такой же наглядностью, как жизнь их подданных, очень драматично и ярко передает колорит эпохи, углубляет характеристики действующих лиц («Мнимый монах», «Нерадивый слуга», «Певец» и т. д), рождает у читателей ощущение потока, движения самой истории, где переплелась жизнь простолюдинов и королей, судьба королевской династии Пршемысловичей и судьба семейства кузнеца Петра, его жены Нетки (будущей кормилицы королевича) и их трогательного убогого сына, певца Якоубка. Невозможно без волнения читать новеллы-картины, новеллы-образы гонимого отовсюду и погибшего цыганского семейства, ославленного дикой молвой «лазутчиками» татар; повесть о бродячем монахе Бернарде, трагедию глубокой любви отрекшейся от светской суеты дочери Пршемысла Анежки, впоследствии причисленной к лику святых; невозможно не возмущаться тем, какое горе сеет вокруг «добродушный» пройдоха-фламандец Ганс, прибывший в Чехию «на ловлю счастья и чинов»; не сострадать беглым рабам, мастерам-камнетесам, сукновалам, так же как невозможно не презирать вместе с автором нравы невежественной и бессмысленной толпы, растоптавшей в безудержном гневе счастливую невесту.