Шоферы-немцы, откинув крышки капотов, долго возились в моторах, продували какие-то трубки, калили в огне свечи, ощупывали проводку, ожесточенно жестикулируя, совещались о чем-то между собой. Наконец один из них подошел к Зонсу:

– Ехать дальше нельзя. Машины неисправны.

Злобно выругавшись, Зонс повел команду пешком. Когда усталые, забрызганные грязью жандармы и полицаи добрались до Шевыревки, на месте скирд остались лишь кучи пепла…

Утром следующего дня по приказу начальника жандармерии Захаров отправился на место пожара, допросил охранявших скирды полицаев. Те заявили, что с самого вечера они неотлучно находились на своих постах и ничего подозрительного не замечали. А ночью все скирды вспыхнули почти одновременно, и перепуганные охранники уже ничего не могли сделать, чтобы потушить огонь. Недалеко от места происшествия Захаров обнаружил многочисленные следы. Они петляли вокруг скирд, уходили к проселочной дороге и там обрывались.

Несколько дней провел Захаров в Шевыревке. Опросил почти всех жителей поселка, размахивая пистолетом, угрожал расстрелять каждого пятого за укрывательство поджигателей. Все недоуменно пожимали плечами, клялись, что в ту ночь никто из поселка не уходил.

Тем временем Зонс лично допросил работников гаража дирекциона. Ему было ясно, что поломка трех машин одновременно не могла быть случайностью, кто-то преднамеренно вывел их из строя. Но кто?

Прежде всего Зонс выяснил, кто из местных жителей работает в гараже. Начальник гаража, толстый, добродушный немец, рассказал, что несколько дней назад к нему пришел молодой паренек, назвался Сергеем Левашовым, попросился принять его на работу слесарем.

– Парень тихий, работящий, – охарактеризовал нового работника начальник гаража, – и дело свое знает прекрасно. В тот день он был в гараже, но очень недолго. Нет, конечно, глупо подозревать его в чем-нибудь! За этого парня можно поручиться.

Зонс недовольно фыркнул и отпустил его, приказав немедленно прислать к нему нового работника. Вскоре в комнату вошел коренастый, плечистый парень в замасленной кепке, легком бобриковом пальто. Его широкое скуластое лицо было спокойно и невозмутимо. На все вопросы начальника жандармерии он отвечал уверенно и толково. Да, это он – Сергей Левашов. Что он делал вчера в гараже? Растачивал поршневые кольца для полуторки, которую привезли недавно из Ровеньков. Конечно, он слышал о том, что три машины оказались неисправными – об этом весь город уже говорит. Нет, ни к одной из этих машин он не прикасался и никакого отношения к случившемуся не имеет. Как это доказать? Очень просто: после того как он ушел из гаража, все автомашины ездили на станцию Должанка и возвратились исправными.

Тут же вызванные водители машин подтвердили: вечером они действительно были в Должанке, моторы работали нормально. Возвратившись, они поставили машины на место и заперли гараж.

Как ни бился Зонс и его помощники, виновников происшествия найти не удалось.

Не успели утихнуть треволнения, вызванные пожаром, как новое событие опять подняло всех гитлеровцев на ноги…

Соликовский сидел у себя в кабинете и старательно чистил ногти. Вдруг за окном послышался бешеный конский топот. Кто-то на полном аллюре подскочил к бараку и тяжело спрыгнул с лошади. Соликовский направился к дверям узнать, в чем дело, и носом к носу столкнулся с Лукьяновым. Всегда молчаливый, сдержанный полицай был неузнаваем. Его бледное от испуга лицо было залеплено грязью, глаза блуждали. Прямо с порога он закричал:

– Партизаны! Туча тучей!

Соликовский посерел, ухватив Лукьянова обеими руками за грудь, встряхнул так, что у того дернулась и откинулась назад его взлохмаченная голова:

– Где?!

– За городом! Налетели, всех постреляли!

Прошло немало времени, пока Лукьянов, отдышавшись, смог толком рассказать, что произошло.

Его послали вместе с отрядом жандармов сопровождать гурт отобранного у краснодонцев скота – пятьсот голов – на станцию Должанка. Там уже стоял наготове эшелон для отправки этого скота в Германию. Жандармы ехали впереди, Лукьянов – позади гурта, следил, чтобы коровы не отбивались от стада. В нескольких километрах от города, – когда стадо спустилось в небольшую лощинку, из-за придорожных кустов грянул дружный залп. Жандармы, словно подкошенные, попадали на землю. Насмерть перепуганный Лукьянов свалился в канаву. Падая, он успел заметить, как из кустов выскочили несколько человек, подбежали к убитым жандармам… В ужасе уткнувшись лицом в грязь, Лукьянов закрыл голову руками и так лежал до тех пор, пока не скрылись неизвестные, подобрав оружие и разогнав весь скот по степи. Когда он убедился, что опасность миновала, что было духу помчался в полицию…

Выслушав его, Соликовский рванул воротник френча, тяжело опустился на стул. Глухо спросил:

– Сколько их было? Может, узнал кого?

– Не разглядел… До того разве было? Не знаю, как со смертью разминулся…

– У-у, дур-р-ак!

Ткнув кулаком в крутой затылок Лукьянова, Соликовский уселся за стол, долго молчал в тяжком раздумье. Потом вызвал Подтынного и приказал ему немедленно отправиться с отрядом полицаев в степь на розыски угнанного скота, а сам пошел к Зонсу докладывать о случившемся.

Весть о вооруженном нападении на охрану произвела на начальника жандармерии совсем не такое впечатление, какого ожидал Соликовский. Зонс не кричал, не топал ногами, не возмущался. Он спокойно, как будто даже рассеянно, выслушал рассказ Соликовского, несколько раз медленно прошелся по кабинету, чуть не задевая плечом стоявшего навытяжку шефа полиции.

В голове Зонса давно уже зрела догадка, что в городе действует какая-то подпольная ударная группа. Поджог хлеба, умышленная поломка автомашин, теперь вот угон отобранного скота…

Зонс сразу же вспомнил о коммунистах, добровольно вызвавшихся наладить работу центральных мастерских, о которых говорил ему барон Швейде.

Усевшись за стол, он достал из ящика папку, положил на нее руки, быстро забарабанил пальцами по плотной обложке.

– Так вот, Соликовский, – сказал он, в упор глядя в покрасневшее от напряжения лицо начальника полиции. – В этой папке – списки людей, работающих в центральных мастерских. Среди них есть и коммунисты. Мы их не будем трогать… пока. Но за ними нужен самый строжайший надзор. Негласный, понятно? Мы должны знать о них все – с кем они встречаются, о чем разговаривают, что думают наконец! И при этом у них не должно возникать никаких подозрений. Есть у вас надежные люди для такой работы?

Соликовский вытер ладонью обильно выступивший на лбу пот:

– Надо поговорить с Захаровым…

В тот же вечер в кабинет Захарова снова осторожно протиснулась долговязая, нескладная фигура Василия Громова. Пригнувшись к столу, он внимательно слушал, о чем говорил ему вполголоса следователь по уголовным делам.

– В центральных мастерских? Так я их хорошо знаю. Лютиков там работает, Филипп Петрович, раньше был начальником цеха, и Бараков Николай, инженер… Понятно, господин Захаров. Глаз не спущу!

Прямо из барака Громов отправился в мастерские. Он отлично знал всю семью Лютиковых. Ему было известно, что перед самым приходом фашистов в Краснодон Филипп Петрович отправил свою жену вместе с тринадцатилетней дочерью в эвакуацию, а сам поселился у кого-то из знакомых, но у кого именно, Громов не знал.

В полупустом цехе небольшая группа рабочих возилась возле разобранного мотора. Увидев среди них знакомого, Громов подошел к нему.

– Что, Филипп Петрович уже ушел? Эх, опоздал… Слушай, браток, а ты не знаешь, у кого он сейчас живет? Понимаешь, насчет работы хочу с ним потолковать. У Колтуновой, говоришь? Как же, знаю… Может, часом, и Баракова адрес знаешь, тоже надо зайти. Ага, ну спасибочки тебе, браток…

И, вобрав голову в плечи, Громов поспешно нырнул в надвигавшуюся на город тьму.

Голос Подтынного, срывающийся, придавленный, звучал глухо. Медленно, с трудом подбирая слова, он рассказывал, какой переполох вызывало у полицейских каждое смелое действие отважных подпольщиков.