Начальник жандармерии долго вертел в руках записку. Убийство полицейского его потрясло.

– Ясно одно: в городе действует какая-то подпольная группа, а может, даже целая организация, – наконец хмуро произнес он. – В этой записке указано и название организации – «Молодая гвардия». Надо принять самые экстренные меры! Сегодня же переговорю с майором Гендеманом. Мы расширим штат полиции, подберем в помощь опытных людей. Мы выведем на чистую воду этих подпольщиков!

Зонс сердито посмотрел на удрученного Соликовского.

– Нужно действовать решительнее! Разошлите по всему городу своих полицейских. Пусть следят за каждым жителем!

…В сером бараке снова потянулись унылые, полные затаенного страха и тоскливого ожидания дни. Неохотно, будто на казнь, выходили в город полицейские патрули. Патрулировали группами по четыре-пять человек: появляться в городе в одиночку полицаи боялись. Они подозрительно приглядывались к каждому встречному, по ночам устраивали внезапные облавы, обыски.

Зонс тщательно подбирал в полицию новых работников – бывших кулаков, деникинцев, белоказаков. Одним из первых пришел Иван Черенков – худощавый, с черными усиками и большими залысинами над высоким морщинистым лбом. До оккупации он работал бухгалтером шахты №4. Никто не знал, чем он пришелся по душе Зонсу, – было известно лишь, что начальник жандармерии лично назначил его следователем по особо важным делам и оказывает ему большое доверие. Черенков держался обособленно, почти ни с кем не разговаривал. В полиции его побаивались, и даже Соликовский в его присутствии чувствовал себя не очень уверенно.

Как-то утром в полиции появился еще один человек – невысокий, аккуратный, с застывшей на лице благочестивой улыбкой. Одет он был в старомодное касторовое пальто с бархатным воротником и старательно отутюженные узкие брючки. Еще на пороге он снял фетровую шляпу, тщательно пригладил редкие волосы, едва прикрывавшие макушку, потрогал пальцами щегольской яркий галстук. Столкнувшись в узком коридоре с Лукьяновым, вежливо извинился, уступил ему дорогу, затем все с той же улыбочкой вошел в кабинет Соликовского.

– Ишь ты… вежливый! – удивленно пробормотал Лукьянов, оглянувшись на пришедшего.

– Кто, Кулешов-то? – охотно отозвался дежуривший у входа полицай. – Да, он человек образованный. Юридический институт кончал!

– Знакомый? – остановился около него Лукьянов.

– А то нет! Мы с Михайлой Емельянычем, почитай, с детства вместях ходим. В гражданскую в одном полку у Деникина служили. Он офицером, а я, значит, в рядовых. Вот тут, в этих местах, и воевали. Было дело…

Тем временем в кабинете Соликовского шел деловой разговор. Вежливо улыбаясь, как бы извиняясь за то, что вынужден отнимать у начальника драгоценное время, Кулешов торопливо рассказывал:

– По образованию я юрист, так сказать, адвокат. Одно время работал здесь в городе в юридической конторе. Но по призванию я журналист. Что касается полицейской службы, то я к ней никакого отношения не имею. Но, как человек, стоящий на разных идейных платформах с большевиками, как сторонник, так сказать, свободного взлета творческой мысли, я готов…

– Мне твои взлеты нужны, как дырка в голове, – сердито оборвал его Соликовский; ему этот благообразный, щупленький адвокат явно не нравился. – Нам нужно выловить подлецов, которые мутят народ, нападают на наших людей, распространяют коммунистические листовки. Вот чем тебе придется заняться! А писаниной заниматься дураков много!

– Да, да, я понимаю, – засуетился Кулешов. – Мне господин Зонс объяснил задачу. Между прочим, имею на этот счет некоторые соображения…

И, наклонившись к самому уху Соликовского, он быстро зашептал:

– Есть здесь в городе одна особа, которой следует заинтересоваться. Из достоверных источников мне известно, что незадолго до вступления армии Гитлера в Краснодон ее вызывали в горотдел НКВД, потом она была отправлена в Ворошиловград. Там работали тайные курсы по подготовке красных разведчиков – один знакомый за преферансом как-то проговорился… И вот недавно эта особа встретилась мне здесь, в Краснодоне. Живет в поселке шахты один-бис. Вызвать ее, допросить – может, от нее ниточка потянется?

Соликовский откинулся на спинку стула.

– Зовут ее как?

– Шевцова. Любовь Шевцова, – поспешно ответил Кулешов.

…Через час Лукьянов ввел в кабинет начальника полиции невысокую стройную девушку в белом пуховом платке и в темно-синем пальто. Скинув платок, девушка тряхнула светлыми кудряшками и сразу накинулась на Соликовского:

– В чем дело? Возмутительное безобразие! Ни с того ни с сего хватают, тянут в полицию! Что ж это вам – царский режим, да?

– Цыц! – рявкнул на нее Соликовский. – Режим… Я тебе покажу режим, партизанская сволочь! Говори сразу – кто тебе дал задание пробраться в тыл?

– Тю, глянь на него! – в изумлении вскинула брови девушка. – Какое задание? Выдумает такое, что и на голову не налезет. И никуда я не пробиралась, а к себе домой пришла. Что же мне, у чужих людей жить, пока вы тут будете хозяйничать?

– Брешешь!

Скрипнув зубами, Соликовский схватил со стола плеть, подскочил к девушке. Но девушка была, видно, не из пугливых. Сердито сверкнув зеленоватыми глазами, они внятно проговорила:

– Попробуй только тронь, кабан недорезанный! Я тебе такой концерт устрою, что своих не узнаешь. Тоже выискался мне крикун поросячий! Чего ты орешь, как скаженный?

Тогда вмешался Кулешов. Мягко, с ласковой улыбкой он заговорил:

– Вы не волнуйтесь, Люба. Так вас, кажется, зовут? Присядьте сюда, пожалуйста…

– А я и не волнуюсь. Подумаешь, есть отчего волноваться! – презрительно передернув плечами, Люба присела на диван.

– Видите ли, нам все известно, – продолжал вкрадчивым голосом Кулешов, – в ваших интересах признаться во всем. Мы знаем, что вы окончили специальные курсы разведчиков в Ворошиловграде и присланы в город для подрывной работы. Мы знаем даже, кто вас прислал, и ждем от вас только подтверждения. Учтите: искреннее признание смягчит вашу участь. Вы еще так молоды…

– Ха! Вот еще новости! – весело всплеснула Люба руками. – Курсы разведчиков! Кто это вам такую чепуху сказал? Скажете тоже – разведчиков! Ну да, училась я на курсах. Только не разведчиков, а медсестер. Перевязки училась делать! Вот разобьет вам кто-нибудь голову – зовите меня. Потом курсы эти распались, я и приехала домой.

– Кто это может подтвердить? – быстро спросил Кулешов.

– Да что ж я, одна там училась? Нас там около полсотни было. Спросите хоть у… – и она, не задумываясь, назвала с добрый десяток фамилий.

– Они здесь живут?

– Зачем здесь? В Ворошиловграде, в Кадиевке, в Попасной… Областные ж были курсы!

Два часа бились Соликовский и Кулешов. То заискивающе улыбались, то угрожали расстрелом, то обещали награду, но Люба твердила свое и на все их вопросы отвечала с непритворным возмущением:

– Да чего вы ко мне пристали? Вот еще новости! Сказала же вам – на медсестру училась!

Так ничего и не добились они от этой бойкой, острой на язык девушки. Наконец Соликовский велел ей убираться вон, и когда Люба, звонко стуча каблучками, вышла из кабинета, устало приказал Кулешову:

– На всякий случай за ней надо будет установить слежку.

Несмотря на неудачный дебют в роли следователя, Кулешов развернул в полиции лихорадочную деятельность. Ровным, круглым и крупным почерком, каким пишут на пригласительных билетах, он на двенадцати листах сочинил «Инструкцию по несению полицейской службы» и вывесил ее на видном месте в дежурке. В этой инструкции, разбитой на разделы, подразделы и параграфы, четко излагались обязанности полицейских, порядок патрулирования по городу, описывались приемы задержания преступников. Кулешов принес как-то старый, учебник по криминалистике и стал систематически заниматься с полицейскими теорией расследования уголовных преступлений. Однажды он даже провел с ними в тесном дворе тактические занятия, показал, как надо распутывать следы и производить осмотр местности.