Затем Соликовский принялся вызывать по списку молодогвардейцев:
– Третьякевич…
– Земнухов…
– Мошков…
– Попов…
– Громова…
– Осьмухин…
Рванувшись с места, автомашины на бешеной скорости помчались по пустынным улицам Краснодона и, выехав на окраину, остановились. Арестованных согнали с машины и, подталкивая прикладами, повели по узкой тропке к чернеющему вдали невысокому террикону.
Подтынный часто спотыкался, хватался руками за идущего рядом Соликовского. Возле самого террикона его догнал Лукьянов.
– Пиджачки-то есть добрые… Жаль, пропадут зазря…
Подтынный утвердительно кивнул.
Жандармы отделили от толпы шестерых коммунистов, окружив их, подвели к шурфу. Тем временем полицаи загнали молодогвардейцев в полуразвалившуюся, сложенную из бутового камня сторожку и торопливо принялись стаскивать с них одежду.
Первым Зонс подвел к шурфу Лютикова. Филипп Петрович медленно, будто в раздумье, подошел к глубокому колодцу, повернувшись, окинул взглядом своих товарищей. Теплая грустная улыбка осветила его лицо.
– Друзья мои, дорогие товарищи…
Он недоговорил. Зонс поспешно вскинул пистолет и, не целясь, выстрелил прямо в лицо.
Затем к шурфу подвели Баракова, Соколову, Дымченко… Один за другим прозвучали шесть выстрелов.
Хладнокровно сунув пистолет в кобуру, Зонс повернулся к Соликовскому:
– Теперь тащите молокососов…
По команде Соликовского пьяные полицаи поволокли молодогвардейцев к шурфу. Уля Громова, повернувшись к своим товарищам, хотела что-то сказать, но Захаров сдавил ей шею своими цепкими пальцами. Один из жандармов, приставив пистолет к груди Ули, выстрелил в упор.
Володя Осьмухин сам не мог идти. Двое полицаев подхватили его и, раскачав, бросили в шурф.
Когда к шурфу подвели Виктора Третьякевича, он неожиданно рванулся, толкнул плечом стоявшего рядом Зонса. Потеряв равновесие, Зонс чуть было не свалился в шурф. В последний момент он ухватился рукой за торчавшую над колодцем металлическую балку. – Перепуганные жандармы не успели даже выстрелить в Виктора и живым столкнули его в колодец…
В эту ночь были казнены двадцать два подпольщика.
Хмурыми, молчаливыми возвращались в барак полицаи. Поделили между собой одежду, снятую с казненных. Часть одежды Подтынный передал Лукьянову, отрядив его добывать самогон.
Весь остаток ночи и следующий день прошли в беспробудном пьянстве. Не решаясь показываться в городе, полицаи завалились спать тут же в бараке. Соликовский, Захаров и Подтынный, закрывшись в кабинете, пьянствовали.
На другую ночь в бараке снова появился Зонс. Отряхивая снег с сапог, недовольно буркнул Соликовскому:
– Фу, какая вонь! В вашем хлеву нечем дышать…
Соликовский потянулся к нему с переполненным стаканом. Резким движением Зонс выбил стакан, ухватив за ворот Соликовского, сильно встряхнул его:
– Пьяная свинья! Подлец! Так напиться в самый ответственный момент!
Отшвырнув Соликовского, он приказал Подтынному немедленно поднять по тревоге полицию и вывести на улицу всех арестованных, оставшихся в камерах. Подтынный с трудом растолкал сонных полицаев, выгнал их во двор. Жандармы принялись вытаскивать из камер обессилевших от потери крови молодогвардейцев. Каждому арестованному скручивали руки и ноги, завязывали глаза. Жандармы бросали их в сани навалом, одного на другого, словно это были уже трупы…
Зонс торопился. Когда молчаливый санный поезд приблизился к шахте № 5, он на ходу соскочил с передних саней, взмахнув пистолетом, скомандовал:
– Подводите по одному к шурфу. Быстрее!
Гремели залпы на востоке. От разрывов содрогалась земля, огромные зарницы полыхали в небе, и казалось, что бои идут уже где-то на окраине города. Напуганные этим гулом, подстегиваемые грозными выкриками Зонса, жандармы и полицаи суетились вокруг саней…
Одним из первых подвели к шурфу крупного, широкоплечего мужчину в изодранной рубахе и синих армейских шароварах. Это был председатель Краснодонского райисполкома, член подпольного райкома партии Степан Григорьевич Яковлев. Избитый до неузнаваемости, весь в крови, он все же крепко держался на ногах, и жандармы, окружившие его со всех сторон, с силой подталкивали его к шурфу.
У самого шурфа Яковлев вдруг остановился, двинув могучими плечами, – оттолкнул от себя жандармов. Обернувшись назад, улыбнулся своим друзьям, негромко проговорил: «Прощайте, товарищи!» – и смело шагнул в зияющую пропасть. Из глубины мрачного колодца донесся его сильный звонкий голос:
– Умираю за Родину!..
Ошеломленные, застыли возле шурфа жандармы. Зонс ударил рукояткой пистолета стоявшего рядом солдата.
– Ну, что стоите? Давайте следующего! Живее! Услышав грозный окрик Зонса, Подтынный кинулся помогать жандармам.
Подбежав к саням, он потащил легонькое щуплое тело и вдруг замер на месте: мешок, окутывавший голову его жертвы, упал, и Подтынный увидел бледное, освещенное луной лицо Тони Иванихиной. Вместо глаз зияли страшные кровоточащие раны. Тоня была без сознания…
Подскочивший жандарм оттолкнул Подтынного, схватил Тоню в охапку и потащил к шурфу. Подтынный стоял на месте, безучастно наблюдая, как двое жандармов, раскачав, бросили в шурф Тоню, затем ее сестру Лилю, затем еще кого-то, еще…
Успевший протрезветь Соликовский подошел к Подтынному.
– Все… С «Молодой гвардией» покончено. Пошли домой.
…Прошло несколько дней. Гул за Донцом не утихал, но и не приближался. Фашисты ценой огромных потерь сдерживали напор советских войск на подступах к Донбассу.
Оккупационные власти Краснодона, приготовившиеся было к бегству, приободрились. Майор Гендеман получил новый приказ генерала Клера: «Необходимо принять самые строгие меры по очистке тыла германской армии от враждебно настроенных элементов, истребить остатки партизанских отрядов, особенно активизировавшихся в последнее время. Всех лиц, задержанных по подозрению в действиях, направленных против великой германской армии, приказываю немедленно уничтожать».
В эти дни в городе появилось много советских солдат, бежавших из плена и пробиравшихся к линии фронта. Жандармы чуть не каждую ночь устраивали облавы, хватали местных жителей, укрывавших беженцев. Опустевшие камеры серого барака опять были полны арестованных. Осмелевшие, воспрянувшие духом полицаи снова стали появляться в городе.
Однажды ночью группа полицаев заметила в темном переулке осторожно пробиравшегося вдоль забора человека. Двое схватили неизвестного за руки, третий посветил ему в лицо электрическим фонариком.
– О, старый знакомый! Это сосед мой, Григорьев. А мы-то его искали!..
Соликовский, которому полицаи доложили об аресте одного из укрывавшихся до сих пор молодогвардейцев, поспешил к Зонсу.
– Надо прочесать весь город, – распорядился Зонс. – Видимо, бежавшим партизанам не удалось перейти линию фронта, и они возвратились домой.
В ту же ночь жандармы и полицаи пошли по адресам, сообщенным Почепцовым.
Были арестованы:. Юрий Виценовский, Владимир Загоруйко, Аня Сопова, Анатолий Ковалев – они не сумели перейти линию фронта и после долгих скитаний по окрестным хуторам возвратились в родной город.
А утром в бараке опять появился шеф гестапо со своими помощниками. Как и прежде, «майстер» расположился в кабинете Соликовского. Снова горел огонь в жаровне, на скамье лежали страшные инструменты.
Соликовский подошел к Подтынному, шепнул:
– Прочно устроились. Видать, надолго.
– Слава богу… – отозвался Подтынный и облегченно вздохнул: – С ними как-то спокойнее…
– Наверное, с фронта пришли хорошие вести. Ну да, я же говорил: такая сила, куда там с ними тягаться.
И Соликовский кинулся помогать двум гестаповцам, тащившим по коридору тяжелый ящик.
Но не добрые вести с фронта заставили «майстера» вернуться в Краснодон и продолжить следствие по делу подпольной партизанской группы. Он только что получил крепкий нагоняй от полковника Ренатуса, недовольного тем, что большой группе подпольщиков удалось бежать и что гестаповцы не смогли сломить волю пойманных молодогвардейцев и вырвать у них признания.