Очевидно, если вы — психотерапевт, то не можете в случайном порядке одних ваших клиентов оставлять в листе ожидания, а другим уделять серьезное внимание — первые в этом случае быстро найдут другого терапевта. Но, если вас не научили помнить о проблеме «доброго дельфина», если вы абсолютно уверены в том, что ваши представления — верные, а ваши терапевтические навыки — безукоризненные, вы можете допустить серьезные ошибки. Социальный работник так объясняла, почему она решила отказать матери в опеке над ее ребенком: мать в детстве подвергалась жестокому обращению, а «мы все знаем», сказала она судье, что это серьезный фактор риска того, что мать сама будет так же поступать со своим ребенком. Такое заключение о цикле жестокости появилось из наблюдений подтверждающих его случаев: склонные к насилию родители, сидевшие в тюрьме или проходившие курс терапии, сообщали о том, что их жестоко избивали или подвергали сексуальным домогательствам их собственные родители. Что отсутствует — так это опровергающие случаи: дети, подвергавшиеся насилию, но не применявшие его сами, когда стали родителями. Они незаметны для социальных работников или психотерапевтов, потому что, по определению, люди, не использующие насилие, не могут оказаться в тюрьме, и им не нужна психотерапия. Психологи, проводившие лонгитюдные исследования, т. е. изучавшие детей в течение длительного периода времени, обнаружили, что хотя пережитое в детстве физическое насилие несколько повышает вероятность того, что дети могут стать склонными к насилию родителями, большинство подвергавшихся физическому насилию детей — почти 70 % — не повторяли жестокие поступки своих родителей [132].

Сходным образом, предположим, что вы проводите сеансы терапии с детьми, подвергшимися сексуальным домогательствам. Вы всем сердцем сочувствуете им и внимательно замечаете все симптомы: они испуганы, они мочатся в постель, хотят спать с включенным светом, их мучают ночные кошмары, они мастурбируют или показывают свои гениталии другим детям. Через некоторое время вы, вероятно, будете весьма уверены в своей способности определять, подвергся ли ребенок сексуальным домогательствам, используя составленный вами список симптомов. Вы можете дать маленькому ребенку поиграть с куклами, точно воспроизводящими анатомические подробности строения человеческого тела, с расчетом, что то, что они не могут объяснить словами, может проявиться в игре. Одна из ваших пациентов засовывает палочку во влагалище куклы. Другая — рассматривает пенис куклы очень внимательно, что вызывает тревогу, так как ей только четыре года.

Психотерапевты, не получившие научной подготовки, вероятно, не заинтересуются неизвестными им случаями: т. е., особенностями поведения детей, не являющихся их клиентами. Они, вероятно, не задумаются о том, насколько распространены в целом во всей популяции детей такие симптомы как мочеиспускание в постель, сексуальные игры и страхи. Когда исследователи задались таким вопросом, они обнаружили, что дети, которые не подвергались домогательствам, гоже часто мастурбировали и проявляли сексуальное любопытство, а боязливые по своей природе дети, кроме того, мочились в постель и боялись темноты [133]. Даже дети, действительно подвергавшиеся сексуальным домогательствам, не демонстрировали какого-то предсказуемого набора симптомов. Ученые смогли об этом узнать, только наблюдая за поведением детей длительное время, а не ограничиваясь лишь 1–2 клиническими интервью. Обзор 45 исследований, в которых Дети, подвергавшиеся сексуальным домогательствам, исследовались продолжительное время (до полутора лет), обнаружил, что хотя поначалу эти дети демонстрировали симптомы страха и сексуальные действия чаще, чем дети, не подвергавшиеся домогательствам, «…не было ни одного симптома, который был бы характерен для большинства детей, подвергавшихся сексуальным домогательствам, [а] примерно у трети жертв вообще не было никаких симптомов… Эти данные предполагают, что не существуют никакого специфического синдрома, характерного для ставших жертвами сексуальных домогательств детей» [134].

Кроме того, не было различий между детьми, подвергавшимися и не подвергавшимися сексуальным домогательствам, когда те и другие играли с куклами, обладавшими выраженными сексуальными анатомическими признаками, ведь выдающиеся гениталии — это такая интересная вещь. Некоторые дети делали с этими куклами очень странные вещи, и это ничего не значит, за исключением того, что игры с куклами — это ненадежные диагностические тесты [135]. В одном из исследований, которым руководили два видных специалиста в области возрастной психологии Мэгги Брак и Стивен Сеси, девочка засунула палочку во влагалище куклы, чтобы показать родителям, что, якобы, с ней произошло, когда ее в тот день осматривал врач [136]. Видеозапись показала, что врач не делал ничего подобного, но вы можете себе представить, что вы бы почувствовали, увидев, как ваша дочь таким способом играет с куклой, а психиатр бы торжественно вам заявил, что это означает: ваша дочь подверглась сексуальным домогательствам. Вам бы наверняка захотелось быстрее добраться до того врача.

Многие психотерапевты, начавшие специализироваться в сфере помощи подвергшимся жестокому обращению или сексуальным домогательствам детям в 1980-е гг., абсолютно уверены в своей способности определять, действительно ли ребенок был жертвой таких действий. В конце концов, говорят они, за их плечами годы клинической практики. Тем не менее, исследования, одно за другим, показывают, что их уверенность ошибочна. Например, медицинский психолог Томас Хорнер с коллегами изучили диагнозы, поставленные группой опытных экспертов-клиницистов в случае, когда отец был обвинен в сексуальных домогательств по отношению к его трехлетней дочери. Все эксперты изучили стенограммы, присутствовали во время интервью ребенка и смотрели видеозаписи общения девочки с родителями, а также изучили клинические данные. У экспертов-клиницистов была идентичная информация, но некоторые из них были уверены в том, что домогательства имели место, а другие — убеждены в том, что их никогда не было. Исследователи потом попросили выборку из 129 психотерапевтов проанализировать те же данные, оценить вероятность того, что девочка подвергалась сексуальным домогательствам со стороны ее отца и дать рекомендации относительно того, лишать или нет отца родительских прав. Опять-таки, заключения варьировали в широком диапазоне: от абсолютной уверенности в том, что девочка была жертвой сексуальных домогательствах, до абсолютной уверенности в том, что не была. Некоторые психотерапевты рекомендовали навсегда запретить отцу общаться с дочерью, другие — передать ее на попечение отца. Эксперты, верящие в то, что сексуальные домогательства в семьях по отношению к детям — это распространенное явление, были склонны немедленно интерпретировать неясные и двусмысленные факты в поддержку своего мнения, те, кто был настроен скептически к подобным утверждениям, не соглашались с подобной интерпретацией. Для экспертов, не склонных скептически анализировать факты и данные, как сделали вывод исследователи, «верить — означает видеть» [137].

Другие исследования ненадежности клинических прогнозов, а таких исследований сотни, это новости, вызывающие диссонанс у тех специалистов-психотерапевтов, чья уверенность в себе основана на их убежденности в том, что их экспертные оценки всегда верны и точны [138]. Когда мы говорили о том, что наука — это способ контролировать самомнение и высокомерие, мы именно это и имели в виду.