Когда Ван Дер Колк выступал в суде, он еще не прочитал ни одной из многочисленных научных публикаций о ложных воспоминаниях и о том, как гипноз может их создавать, и не знал о доказанной недостоверности «клинических прогнозов, основанных на информации, полученной в интервью». Он не читал никаких исследований, опровергающих его веру в то, что травматические воспоминания обычно подавляются и вытесняются. Однако он часто и уверенно давал свидетельские показания в пользу истцов, требовавших возмещения ущерба, ссылаясь на свои «вытесненные воспоминания». Как многие клиницисты, он уверен, что знает, когда клиент говорит правду, и может отличить истинные воспоминания от ложных на основе своего клинического опыта: критерием служит «внутренняя непротиворечивость» истории, рассказанной клиентом, а также то, сопровождаются ли воспоминания адекватными эмоциями — т. е., представляются ли клиенту его/ее воспоминания истинными. Проблема с подобными обоснованиями, как мы узнали из предыдущей главы, связана с тем, что многие психически здоровые люди верят в то, будто они были похищены инопланетянами, и весьма эмоционально и убежденно рассказывают внутренне непротиворечивые истории о чудовищных экспериментах над ними, которые им пришлось пережить. Как отметил исследователь-психолог Джон Килстром: «Слабая связь между достоверностью и уверенностью — это один из наиболее хорошо документированных феноменов за столетнюю историю исследований воспоминаний очевидцев» [124]. Но Ван Дер Колк не знал об этих результатах, известных любому студенту, прослушавшему вводный курс по психологии.

Никто не предлагает поручить наблюдателям ООН контролировать то, что происходит в приватном общении психотерапевтов и их клиентов или заставить всех психотерапевтов проводить собственные исследования. Понимание научного метода мышления не всем терапевтам поможет в субъективном процессе общения с клиентом, цель которого — поспособствовать клиенту в поиске ответов на экзистенциальные вопросы. Но оно играет очень важную роль в тех случаях, когда психотерапевты претендуют на роль экспертов и уверенно рекомендуют методы терапии в областях, с которыми они плохо знакомы, в которых их необоснованные клинические заключения могут разрушить жизни людей. Научный метод требует использования процедур, созданных не для того, чтобы показывать, что наши собственные прогнозы и гипотезы верны, но допускающих, что они могут быть неверны и позволяющих проверить это. Научный метод мышления важен для любого человека в любой профессии, потому что он заставляет нас признать возможность и даже суровую реальность того, что мы можем заблуждаться. Он заставляет нас увидеть наши самооправдания и предъявлять их окружающим, которые могут их опровергать. Таким образом, по существу, наука — это способ контроля самонадеянности и высокомерия.

Время от времени мы слышим в новостях трогательную историю потерпевшего кораблекрушение моряка, который чуть не утонул в бурном море. Вдруг рядом с ним вынырнул дельфин, который мягко, но решительно подталкивает измотанного моряка к спасительному берегу. Появляется искушение сделать вывод, что дельфины по-настоящему любят людей и поэтому не дают нам утонуть. Постойте — а знают ли дельфины о том, что мы, люди, не умеем плавать так же хорошо, как они? Действительно ли они пытаются нам помочь? Чтобы ответить на этот вопрос, нам нужно знать, скольких моряков, потерпевших кораблекрушение, дельфины мягко подталкивали в противоположном направлении — в открытое море, где они утонули и ничего не рассказали нам о добрых дельфинах. Мы ничего не знаем о подобных случаях, потому что невезучие пловцы не выжили и ничего не сообщили нам об опыте общения со «злыми дельфинами». А, если бы у нас была подобная информация, мы бы могли прийти к выводу, что дельфины и не добрые, и не злые — они просто игривые.

Сам Зигмунд Фрейд оказался жертвой ошибочной логики в стиле проблемы «доброго дельфина». Когда его коллеги-психоаналитики поставили под сомнение убежденность Фрейда в том, что все мужчины подвержены тревожности из-за страха кастрации, он был изумлен. Он писал: «Мы слышим о психоаналитиках, хвастающих, что хотя они проработали десятки лет, но не нашли никаких признаков существования комплекса кастрации. Мы должны склонить наши головы в знак признания такого виртуозного умения не видеть очевидного и заблуждаться» [125]. Итак, если психоаналитик обнаруживает у своих пациентов страх кастрации — Фрейд был прав, а, если он его не обнаруживает — дело в его неумении «видеть очевидное», а Фрейд — опять-таки прав. Сами мужчины не могут рассказать вам, испытывают ли они страх кастрации, потому что этот страх подсознательный, но, если они его отрицают — это, безусловно, психологический защитный механизм отрицания того, что на самом деле их тревожит.

Какая замечательная теория! Она просто не может быть опровергнута. Но это как раз и причина, по которой Фрейд, несмотря на все его проницательные мысли о цивилизации и ее проблемах, не занимался наукой. Чтобы теория была научной, она должна быть сформулирована так, чтобы ее можно было как подтвердить, так и опровергнуть. Если любой исход подтверждает ваши гипотезы о том, что все мужчины подсознательно испытывают тревогу по поводу кастрации; или что мудрый план творения, а не эволюция объясняет разнообразие видов; или что ваш любимый экстрасенс точно предсказал бы трагические события 11 сентября, если бы в то утро не решил принять душ; или что все дельфины добры к людям — ваши убеждения — это предмет веры, а не науки. Фрейд, однако, считал себя безупречным ученым. В 1934 г. американский психолог Сол Розенцвейг написал Фрейду письмо и предложил ему подвергнуть основные предположения психоанализа экспериментальным тестам. «Эти принципы основаны на таком богатстве надежных наблюдений, что им не нужна экспериментальная проверка, — высокомерно ответил ему Фрейд. — Тем не менее, эксперименты не нанесут вреда» [126].

Но из-за известной нам «ошибки подтверждения», «надежные наблюдения» на самом деле не так уж надежны. Клиническая интуиция: «Мол, я узнаю это, если увижу, — это завершение беседы для многих психиатров и психотерапевтов, но только начало обсуждения для ученых-исследователей, — интересное наблюдение, но что именно вы видели, и как можно доказать, что вы правы?». Наблюдение и интуиция без независимой проверки — это ненадежные проводники, как и плутоватые местные жители, иногда сознательно посылающие туристов в неверном направлении.