Представление о связи между ошибками и глупостью настолько глубоко укоренилось в американской культуре, что вас может шокировать сообщение о том, что не все культуры разделяют подобную фобию В 1970-х гг. психологи Гарольд Стивенсон и Джеймс Стиглер заинтересовались разницей успехов по математике между детьми из Азии и детьми из США к пятому классу самый худший по успеваемости японский класс опережал самый лучший по успеваемости американский Чтобы выяснить, почему так происходит, Стивенсон и Стиглер потратили следующее десятилетие на сравнительные исследования обучения в начальной школе в США, Китае и Японии Их озарило, когда они наблюдали, как японский мальчик старался выполнить задание учителя и нарисовать на доске трехмерные кубы Он занимался этим 45 минут, повторял одни и те же ошибки, пока Стивенсон и Стиглер, наблюдая за ним, испытывали все большую тревогу и смущение, сопереживая ему Тем не менее, мальчик оставался спокоен и совсем не смущался, и американских наблюдателей удивило, почему они себя чувствовали хуже, чем он «В нашей культуре приходится платить высокую цену за ошибку, - говорит Стиглер, - в то время как в Японии это не так В Японии ошибки, промахи, путаница - это все просто нормальный аспект процесса обучения» [261]. (Мальчик, в конце концов, решил задачу, к радости своих одноклассников). Исследователи также обнаружили, что американские родители, учителя и дети гораздо чаще, чем японские или китайские, верили в то, что математические способности — врожденные, мол, если у вас они есть, вам и так все легко дастся, а, если они отсутствуют, нет смысла стараться. В Азии, напротив, взрослые считали, что успехи в математике, как и в любой другой сфере — это результат настойчивости и усердной напряженной работы. Конечно, в процессе вы будет допускать ошибки, но именно так ты учишься и добиваешься успеха. Это вовсе не означает, что ты — тупой.

Ошибки — центральный элемент в обучении будущих ученых и артистов во всех профессиях, в которых нужна импровизация: пробовать новые идеи, терпеть неудачу, пробовать другую идею и идти на риск, не боясь получить неправильный результат. Один классический пример, о котором раньше рассказывали американским школьникам, а теперь его разные версии можно найти на вебсайтах, посвященных проблемам обучения — ответ Эдисона его ассистенту (или журналисту), посочувствовавшему изобретателю, поскольку тому понадобилось 10 000 неудачных экспериментов, пока он создал первую работающую электрическую лампу накаливания. «Это не были неудачи, — ответил Эдисон ассистенту (или журналисту), — я успешно открыл 10 000 конструкций, которые не работают». Большинство американских детей, однако, отказывается в возможности ошибаться и экспериментировать даже десять раз, не говоря уже о десяти тысячах. Акцепт на постоянном тестировании, причиной которого было понятное желание оценивать и стандартизировать успехи детей, усиливает страх неудачи. Это, конечно, важно для детей — научиться добиваться успеха, но для них не менее важно научиться тому, как не бояться неудач. Когда дети или взрослые боятся неудачи, они боятся риска. У них нет права на ошибку.

Есть еще одна важная причина, по которой американские дети опасаются допускать ошибки: они боятся, что сделанные ошибки негативно отразятся на их способностях. Двадцатилетние исследования американских школьников позволили психологу Кэрол Двек указать одну из важных причин межкультурных различий, отмеченных Стивенсоном и Стиглером. В ее экспериментах некоторых детей хвалили за их усилия в преодолении трудностей при овладении чем-то новым. Других хвалили за их интеллект и способности — так поступают многие родители, когда говорят своим детям, добившимся успеха: «Ты — прирожденный математик, Джонни». Однако у двух этих простых сообщений, которые слышат дети, очень разные последствия. Дети, которых как и их азиатских сверстников хвалят за их усилия, даже если у них сразу не получается, в конечном итоге показывают лучшие результаты и им больше нравится то, чему они учатся, в сравнении с детьми, которых хвалят за их природные способности. Они также чаще рассматривают ошибки и критику как полезную информацию, помогающую им добиваться успеха. Напротив, дети, которых хвалят за их природные способности, учатся больше беспокоиться о том, насколько компетентными они выглядят в глазах других, а не о том, чему они действительно научились [257]. Они начинают оправдываться, когда у них что-то не получается, или, когда делают ошибки, и из-за этого попадают в ловушку, порочный круг, обрекающий их на неудачу: если у них что-то плохо получилось, то, чтобы ослабить возникающий диссонанс («Я — умный, но провалился»), они просто теряют интерес к тому, чему учатся («Я бы мог это сделать, если бы захотел, но я не хочу»). Когда такие дети вырастают, то становятся взрослыми, боящимися делать ошибки или принимать на себя ответственность за них, потому что это послужит доказательством, что в реальности они не так уж и умны.

Двек обнаружила, что эти два разных подхода к обучению и значению ошибок: первый — ошибки — это свидетельства твоей тупости, второй — это свидетельство того, что ты можешь что-то делать лучше, чем сейчас, это не статичные личностные черты. Это аттитюды, отношения, и поэтому они могут изменяться. Двек многие годы успешно меняла отношение своих учеников к обучению и ошибкам, и ее метод удивительно прост: она объясняет и школьникам младших классов, и студентам, что интеллект — это вовсе не врожденное качество, как цвет глаз, но скорее навык, как умение кататься на велосипеде, который можно развить с помощью настойчивых усилий. Это поразительное открытие для американских детей, годами слышавших, будто интеллект — врожденное качество. Когда они принимают информацию, сообщенную им Кэрол Двек, их мотивация повышается, у них улучшаются оценки, они получают от учебы больше удовольствия и не казнят себя, если мучаются неудачи.

Мораль нашей истории легко произнести, но труднее реализовать. Когда вы допускаете оплошность, попробуйте сказать следующее: «Я допустил ошибку. Мне нужно понять, что пошло не так. Я не хочу допустить такую же ошибку снова». Исследование Двек воодушевляет, потому что оно показало, что в любом возрасте люди могут научиться воспринимать ошибки не как ужасные личные неудачи, которые нужно отрицать или оправдывать, а как неизбежные аспекты жизни, помогающие нам двигаться все вперед и вперед.

Наше любимое американское зрелище — бейсбол — в одном важном отношении отличается от общества, которое его породило: счет в каждой бейсбольной игре от детской лиги до Главной лиги учитывает три показателя: очки (раны), хиты и ошибки. Ошибки, конечно, нежелательны, но всякий понимает, что они неизбежны. Ошибки присущи бейсболу, как и медицине, бизнесу, науке, праву, любви и жизни. Чтобы характер страны или честность индивида получили высокую оценку, вовсе не требуется отсутствие ошибок. Самое важное: что делается после того, как допущены ошибки.

Через полтора года после начала вторжения в Ирак, когда количество погибших росло, расходы на войну уже измерялись миллиардами долларов, начались массовые выступления протеста, американские войска все глубже вязли в этой войне, которая, по словам Буша, должна была быстро закончиться, журналистка попросила президента привести «три примера того, когда он понял, что принял неверное решение» и рассказать, «что он сделал, чтобы их исправить». Буш ответил: [Когда люди спрашивают об ошибках] они пытаются сказать: «Вы допустили ошибку, войдя в Ирак?». И ответ: «Абсолютно нет». Это было правильное решение… Теперь, вы спросили, какие ошибки. Я сделал некоторые ошибки при назначении людей, но я не собираюсь называть их имена. Я не хочу задевать их чувства на национальном ТВ» [258].

В июне 1944 г. Дуайт Эйзенхауэр, верховный главнокомандующий союзными войсками в Европе, должен был принять важнейшее военное решение. Он знал, что вторжение в Нормандию дорого обойдется союзникам в любых обстоятельствах, а обстоятельства были далеки от идеальных. Если вторжение провалится, тысячи солдат погибнут, а унизительное поражение деморализует союзников и воодушевит державы «Оси». Тем не менее, Эйзенхауэр был готов принять на себя полную ответственность за возможные катастрофические последствия своего решения двигаться вперед. Он написал короткую речь, которую планировал опубликовать, если высадка союзников закончится неудачей. Вот она полностью: