Сейчас же она обнаружила, что встала на колени у камина, молясь за мужа с большим благочестием и смирением, чем когда-либо. Чувство отдаленности и неприкосновенности Бога отпало: она ощущала Его присутствие не только в ее доме, в бревенчатой хижине Эрмитажа, но и в самой себе, слыша свою молчаливую молитву: «Позволь моему мужу выполнить свое предназначение… и сбереги его».

Спустя несколько дней Джош Кленнинг прислал ее портрет в Эрмитаж. Она извлекла слоновую кость из ваты, в которую завернул ее мистер Кленнинг, подошла к окну, и лучи солнца упали на ее изображение. У нее оборвалось сердце, когда она осознала, что перед ней не портрет молодой красивой девушки. Почему она не заказала свой портрет во время первой встречи с Эндрю, когда ее кожа была безупречно гладкой? В таком случае ей не пришлось бы посылать мужу портрет сорокапятилетней женщины со слегка располневшим подбородком.

Но это глупо, ведь и Эндрю не молод. Из-за пережитых им испытаний под глазами появились синие круги, морщины в уголках глаз и глубокие складки, начинающиеся около ноздрей и идущие вниз, к уголкам его неровного рта. От матери она унаследовала густые волосы, и они еще не потеряли своего цвета, кожа сохранила слегка розоватый блеск, а глаза такие же темные и оживленные, какими они были в двадцать один год. Черты ее лица говорили о пережитых неприятностях, страдании, неопределенности. Но нет ничего страшного в утрате молодости, если со временем любовь становится все более сильной.

Она отошла от окна, уложила миниатюру в шкатулку, занялась письмом к Эндрю. Закончив писать, она вызвала мистера Динуидди. Он возвратился через несколько дней с ответом от Эндрю. Рейчэл поднялась наверх, свернулась в клубочек на постели, вытащила из конверта листок бумаги, заполненный его неровным, но ясным почерком.

Она долго лежала не двигаясь, прижав к груди письмо, ничего не думая, но чувствуя все. Потом встала, спустилась вниз, села за письменный стол и, взяв бумагу и перо, начала писать:

Известия, доходившие до нее, были хорошими: кавалерия Джона Коффи и флотилия Эндрю успешно продвигались к Новому Орлеану. А известия с Севера были удручающими: бригадный генерал Уинчестер был взят англичанами в плен в Канаде. Получив уверения, что, если он посоветует своим войскам сложить оружие, с ними будут хорошо обращаться, он сдал два своих полка. Большинство солдат-кентуккийцев было истреблено северными индейцами, сражавшимися на стороне британцев. Старый генерал Робертсон, спокойный и философски настроенный по натуре, был в полной ярости, меряя шагами комнату в Эрмитаже.

— Что случилось с американской армией? — спрашивал он. — Первым капитулировал Хэлл и сдал не только себя, но и Детройт. Теперь в плену Уинчестер со своими двумя полками, и мы потеряли чудесных ребят. Если бы мы сражались так во время Революции, то остались бы британскими подданными. Во имя Всевышнего, дали бы возможность Эндрю Джэксону вести борьбу…

Он неожиданно остановился. Рейчэл уловила косвенный намек в его словах «дали бы…». Она подошла к старику, взяла его под руку.

— Что так вас расстраивает в отношении Эндрю?

— …Ну… Его обвиняют в том, что он будто бы заявил: один и тот же округ не в состоянии удержать в своих рамках его и генерала Уилкинсона и его пистолеты для дуэли всегда при нем.

Рейчэл отмахнулась от упоминания о дуэльных пистолетах:

— Принимая назначение, Эндрю знал, что ему придется служить под началом генерала Уилкинсона. Он сказал, что это горькая пилюля, но он будет подчиняться, как любой другой хороший офицер.

Робертсон разглаживал рукой свои седые редеющие волосы, направляя их вперед, пока они не образовали прямую линию с его бровями.

— Мы знаем это, моя дорогая подруга, но понимает ли это военный департамент?

Она сказала себе, что напрасно тревожится, что такого рода истории могут нанести ущерб Эндрю. Конечно, военный министр не уволит способного генерала на основании простых сплетен, особенно после того, как другие генералы потерпели такое унизительное поражение и осталось так немного других, способных противостоять британскому оружию.

В первом письме, написанном Эндрю из Натчеза, он сообщал, что генерал Уилкинсон приказал ему оставаться там и не двигаться по реке к Новому Орлеану. Он исполнил приказ, разбил палатки в четырех милях от города в красивой долине, где было достаточно дров и питьевой воды. Он также написал губернатору Блаунту и в военный департамент о том, что выполнил приказ Уилкинсона. Письмо Эндрю успокоило Рейчэл.

Затем, менее чем через месяц после отъезда Эндрю со своими войсками из Нашвилла, в кресло военного министра в Вашингтоне сел мистер Джон Армстронг. Едва успев усесться за стол министра, он написал депешу генерал-майору Джэксону, копия которой была доставлена в Эрмитаж:

Ее поразило такое развитие событий. Боже мой, неужели это никогда не прекратится? Она перечитывала текст несколько раз, пытаясь понять его смысл. «Причины, оправдывавшие формирование корпуса под вашим командованием и его поход на Новый Орлеан, перестали существовать…» Что имел в виду новый военный министр? Ведь причина, побудившая Эндрю двинуть свои войска на Новый Орлеан, могла исчезнуть только с прекращением войны!

Из всех возможных ударов, перенесенных Эндрю, это был, решила она, самый тяжелый: проведя две тысячи солдат на дистанцию в тысячу миль в наиболее тяжелое, зимнее время, почти сделав себя банкротом из-за оснащения и снабжения за собственный счет войск, он получил теперь извещение о грубом увольнении! Военный департамент не желал видеть генерала Джэксона в регулярной армии и теперь вышибал его оттуда ударом сапога.

Через две недели к ней приехал из Нашвилла офицер Эндрю по снабжению майор Уильям Б. Льюис с письмом, полученным им от Эндрю, в котором тот просил послать по реке Теннесси транспортные средства для доставки офицеров и рядовых, особенно больных.

— Я не могу послать ему через армейские каналы хотя бы одну лошадь, — пожаловался ей майор Льюис. — Поэтому я открыл частную подписку. Я набрал около шестисот долларов, но капитан Эрвин остановил меня в Нашвилле на том основании, что я помогаю и поощряю военный мятеж.