Все работы в Эрмитаже приостановились. Новый надсмотрщик Филдс то и дело прикладывался к виски и ссорился с работниками; земельные участки, которые просил расчистить Эндрю, оставались в запустении. И впервые за много лет своей фермерской деятельности Рейчэл поддалась чувству безразличия. Вся ее энергия и желания были сосредоточены на войне с Англией, ибо Эндрю писал ей, что племя крик вооружено новыми английскими ружьями, что английские агенты обещают бог знает что индейцам, если они продолжат изматывать войска Соединенных Штатов до подхода британских войск, которые разобьют американцев. Ее утешением стал Эндрю-младший, любивший говорить о папе, а она была крайне благодарна всякому, говорившему о ее муже… даже своему сыну!

Эндрю не пытался скрывать от нее свое нездоровье. Раны, нанесенные пулей Джесса Бентона, не затягивались. В холодную погоду боль была настолько мучительной, что он не мог спать. Он страдал поносом из-за того, что нечего было есть и приходилось питаться тем, что удавалось подобрать на ходу, включая желуди и орехи. Иногда часами он сохранял сознание лишь благодаря тому, что держался на ногах, цепляясь руками за ветви деревьев. В некоторые особо тяжелые дни он лежал в прострации в своей палатке, будучи не в состоянии согнуть руку или ногу, а когда нужно было идти, то двигался исключительно за счет силы воли.

В ответ на приказ губернатора Блаунта вернуть войска домой Эндрю заявил: «Что, отступать в таких условиях? Я лучше погибну!» Его положение было настолько скверным, что Рейчэл не могла ни есть, ни спать. Сыпал такой густой снег, что ломались ветви деревьев. Оказывая помощь в борьбе с гриппом, жертвой которого стали жители Эрмитажа, в том числе Эндрю-младший, Рейчэл сама заболела. У нее резко подскочила температура, и доктор Мей решил пустить ей кровь. Он также часто давал ей каломель. Когда она писала Эндрю, ее руки тряслись, как бывает при параличе.

Но не кровопускание и не каломель избавили ее от тревоги, а победа Эндрю при Эмукфау. Получив подкрепление — восемьсот новобранцев, приведенных полковником Робертом Хейсом, Эндрю бросил в бой свои поредевшие и явно уступавшие противнику по численности резервы, прежде чем успели выступить воины племени крик. Полковник Джон Коффи был тяжело ранен, а сын Джонни, Сэнди Донельсон, — убит.

Терпевшая поражения администрация и изголодавшаяся печать вновь приветствовали победу в борьбе против индейцев, называя ее величайшей. Эндрю Джэксон удостоился самых высоких похвал из всех полевых командиров. Пять тысяч добровольцев вступили на индейскую территорию и присоединились к генералу Джэксону.

Ободренный присутствием роты регулярной армии Соединенных Штатов, Эндрю атаковал бастион племени крик у Хорсшу-Бенд и навязал сражение на открытой равнине. В яростном рукопашном бою он потерял сорок девять человек, но к концу дня уцелела лишь горстка воинов племени крик, а вождь племени сдался в плен. Все английские ружья были захвачены, и война с племенем крик закончилась. Британцам не оставалось ничего иного, как искать новых союзников на Юге.

В начале мая, через пять недель после победы Эндрю, когда над головой сияло теплое солнце, а персиковые деревья стояли в цвету, курьер доставил записку от Эндрю с просьбой встретить его в следующий полдень в пяти милях по дороге на Нашвилл. Она знала, что не заснет, поэтому провела вечер в хлопотах: помыла волосы, искупалась, подрезала ногти и приготовила костюм. После того как начались огорчения по поводу дуэли с Дикинсоном, она мало шила. Поэтому обнаружила, что ее гардероб весьма беден. Рейчэл старалась припомнить, какое платье Эндрю считал наиболее красивым. Ее выбор пал на коричневое батистовое платье с отделкой по вырезу шеи и нижнему краю юбки, которое показалось ей самым радостным. К тому же они были счастливы в то время, когда она надевала это платье в последний раз, празднуя двадцатипятилетие Джейн.

В десять часов ее карета остановилась у обозначенного места на дороге, проехав мимо сотен жителей долины Кумберленда, пришедших посмотреть на генерала Джэксона. Нужно было ждать два часа, но, откинувшись на подушки и сложив руки на коленях, она вспоминала о болезнях, о подлинном физическом страхе, испытываемом ею в прошедшие семь месяцев, и подумала, что могла бы еще долго находиться в таком подвешенном состоянии, ожидая, когда восстановятся ее силы и уверенность.

Затем Рейчэл услышала стук множества копыт, и ее карету окружила дюжина всадников. Прежде чем она успела разглядеть их лица, дверь кареты распахнулась, и рядом с ней был Эндрю. Он прижал ее к себе так сильно, что, казалось, хрустнут ребра. Она мельком взглянула на него, но даже за этот краткий миг она заметила, что глаза у него оживленные и довольные.

Под градом индейских пуль судьба уберегла Эндрю, и ни один кусок свинца не коснулся его. За неделю, проведенную в Эрмитаже, пасмурность исчезла с его лица. Днем приходило множество гостей; за обеденным столом собирались друзья и поклонники. В теплые июньские вечера Эндрю и Рейчэл мирно сидели под деревьями, наблюдая, как луна плывет по небу, совершая свое вечное путешествие. Их пребывание наедине было вдвойне приятным, ведь они знали, что оно будет кратким. Сражения с племенем крик были не чем иным, как прологом к предстоящим испытаниям, когда англичане закончат войну в Европе и бросят мощь своей империи против Луизианы.

Из суда в Ноксвилле возвратился Джон Овертон и привез сведения о настроениях, господствующих в Восточном Теннесси и в Кентукки. Появились лица, склонные поддержать кандидатуру Эндрю на пост губернатора. Даже сторонники Севьера говорят о нем с уважением. Настроены против него лишь милиционеры и добровольцы, покинувшие войска Эндрю до того, как он добился военных успехов, ныне утверждающие, будто они не дезертировали, а всего лишь намеревались взять из дома продовольствие и зимнюю одежду, но произвол генерала Джэксона помешал им это сделать. Семья Джона Удса, казненного Эндрю за дезертирство, утверждала, будто генерал допустил беззаконие. Генерал Коук, которого Эндрю предал военно-полевому суду за то, что он не подошел вовремя со своими войсками, направленными для подкрепления, нашел сторонников, распространявших сплетни, будто таким образом Эндрю старался приписать успехи только себе.

— Но таких скулящих мало, — закончил Джон. — Я рассказываю о них только потому, что, как я понимаю, они хотели бы вывести тебя из равновесия и вовлечь в свару, их цель — умалить твою славу. Если хочешь знать мое мнение, прошу тебя, не замечай этих деятелей, пусть они пишут и говорят что угодно. И не благодари меня за то, что не вмешиваюсь в твои личные дела!

— Не стану, советник, — ответил Эндрю. — Не будет больше перестрелки с Бентонами или драки с Сэмюэлем Джэксоном. Я уже не тот человек сейчас, который готов ввязаться в подобные споры. Передо мной стоит действительный противник, и я сберегаю свой порох для англичан.

Для Рейчэл и Эндрю словно наступил новый медовый месяц: они всегда были вместе; днем выезжали в холмистую часть своей плантации, где было прохладно; устраивали пикники с холодными жареными цыплятами и снятым молоком; любовались долиной реки и равниной; беседовали о многом, что накопилось у них для таких моментов отдыха и близости. По вечерам она читала ему стихи Коупера или Вергилия, а он курил свою трубку или же торжественно везла его на обед к Джейн, Джонни или Уильяму. Оставшийся без внимания Эрмитаж выглядел еще более запущенным.

Однажды утром прибыл курьер из военного департамента с двумя запечатанными конвертами. В первой депеше ему приказывалось «немедленно отправиться в форт Джэксон и заключить договор с племенем крик».

— Замечательно! — крикнул Эндрю. — Но послушай образец идиотизма.

Шагая из угла в угол, он прочитал вслух: