Случиться могло.

Случиться должно было.

Случилось раньше. Позже.

Ближе. Дальше.

Случилось – да не с тобой.

Уцелел, ибо первый.

Уцелел, ибо последний.

Ибо сам. Ибо люди.

Ибо влево. Ибо вправо.

Ибо выпал дождь. Ибо упала тень.

Ибо солнечная была погода.

К счастью, вокруг лес.

К счастью, ни одного дерева.

К счастью, рельс, крюк, балка, тормоз,

фрамуга, поворот, миллиметр, секунда.

К счастью, соломинка плавала на воде.

В результате, поскольку, несмотря и однако.

Трудно сказать, если б рука, нога

на шаг, на волосок

от стечения обстоятельств.

Итак, существуешь?

Пощаженный покамест

мгновеньем?

Сеть была одноячейной, и ты – в ту ячею?

Не могу надивиться, намолчаться этому.

Послушай,

как для меня

быстро бьется твое сердце.

Идет толстый Бернс,

Гремит площадь в такт,

Летит Муза вкось

И тащит бурдюк.

Поет толстый Бернс,

Поет толстый Бернс,

Поет толстый Бернс,

Поет толстый так:

«У всех есть закут,

А в закуте печь,

И все ждут любовь

К себе в гости.

А я, толстый Бернс,

Угла не завел,

Зато есть мешок,

А в нем кости.

Одну сожрет пес,

Другую съест кот,

Третью спрячет черт

До срока.

Таков этот мир,

Что жалкая кость,

Что каждая кость

Одинока».

Идет толстый Бернс,

Гремит площадь в такт,

Летит Муза вкось

И тащит бурдюк.

Пляшет толстый Бернс,

Поет толстый Бернс,

Скачет толстый Бернс,

Как пьяный индюк.

Руки королевы намазаны жиром

Уши королевы заткнуты ватой

У нее – вставная челюсть из гипса

Из дерева выточена грудь королевы

А у меня язык от вина жаркий

И горячая слюна во рту пенится

Но из дерева выточена грудь королевы

В доме королевы вянут желтые свечи

В постели королевы стынет старая грелка

Зеркала королевы затянуты брезентом

И шприц ржавеет в стакане королевы

А у меня живот молодой упругий

Зубы настроены как инструменты

Но из дерева выточена грудь королевы

Опадают листья волос королевы

Паутина из глаз королевы виснет

С тихим вздохом лопается сердце королевы

И дыхание на стекле оконном желтеет

А у меня голубь в этой корзине

И шаров золотых целая связка

Но листья волос королевы опадают

Меж черных кустарников

Колючих, как проволока,

С названьем железным и жестким: крыжовник -

Сиянье луны, как вода студеная, аж ломит зубы,

аж мозг становится круглым.

Посреди крыжовника,

Скользкого и колючего,

Что ловит луну в свои мелкие колкие сети,

Добела созревает поэт, словно покрылись известью его

нервы.

И вот я пошел.

Я отбросил тела,

Кричащие о любви и объятые слабостью -

Последние бунты остались в шкафах, в печке стенанья,

в постели надежды.

Зимний крыжовник,

Кусты поцелуев,

Растенья декабрьские ласк осторожных,

Свет луны пусть согреет благоразумье, ибо эта свеча

быстро тает на солнце.

Зимний крыжовник,

Изваянья согласья,

Вечные ловушки, ибо густы они в своем упорстве,

Длиться – пусть означает: распутывать пальцы, длинные

и многочисленные, как волосы у любовниц.

У влюбленных те же хлопоты, что и у мертвых,

Им требуются те же шесть досок,

Столько же приглушенного света.

Влюбленным – те же почести, что и мертвым,

Комнату любви окружайте страхом,

Запретите вход детям.

Для влюбленных – угрюмых в радости -

те же одежды.

Прежде чем захлопнут двери,

Прежде чем засыплют землею,

Тягчайшая парча спадет с их тел.

Дыханье поэзии – или снег или сажа

Если снег – кусты от него чернеют

Если сажа – пачкаются ладони

Палачей и влюбленных

Бледные равно

Голова поэзии – куст пылающий ночью

Так что лоб носорожий кажется гладким

А вороны – клюв в золотой оправе

А в коленях девушки

Контур сосуда

А отец поэзии – лесоруб и бог ее -

Тот больной человек с кривым позвоночником

С неподвижным лицом словно плеть рассекла его

Или тень от черта

Что мчал на облаке.