ТАКОГО ЖРЕБИЯ НЕ МИНУЕШЬ…
Такого жребия не минуешь,
Такой – отчаян и отраден,
Такой судьбы не перелицуешь -
Ты – Ганимед и орлом украден,
И должен ты лететь сквозь тучи,
И должен ты разверзнуть очи,
И должен ты не звездой падучей -
Звездою вечной светить из ночи,
И горлу тяжек воздух вышний,
И лёт нелегок, и сердцу трудно,
И на Олимпе слезы излишни;
В душах богов – безлюдно.
* * *
Колосья поникшие
Колосья стоящие гордо
наравне с облаками плывущими на горизонте
Колосья – как спины лыжников прыгающих
с трамплина
Колосья овса – как страусовые перья
Колосья – как толпы испуганных
сдающиеся доверчиво
Колосья смерти
Колосья жизни
Завтра будет жатва
* * *
Счастье – что видишь голубую кружку
счастье – что видишь красную зубную щетку
счастье – что видишь зеленую пасту
в тюбике белом
Дети в школу бегут
рыжие черные
русые
топочут по тротуарам
точно кролики точно ежи
Счастье – что знаешь как топочет кролик
счастье – что знаешь как еж топочет
счастье – что знаешь как топочут дети
твои
и дети твоих детей
В школе учительница говорила:
чистите зубы
А зубы сгнили и выпали
Это тоже счастье.
ПОЗДНИЙ ВЕЧЕР
Ночь. И вино. Меня почти что уже нет.
Лишь чувствую еще под кожей пульс часов,
что гонят кровь мою, как волны.
Слегка заржавев, чуть скрипит пружина.
О молодости думаю – проходит
или прошла, а я и не заметил?
И, напрягаясь из последней силы,
смотрю в бельмо оконного стекла…
Я отдал жизнь свою живущим ныне -
они меня дополнят и премножат.
Один сейчас в Париже – спит в холодной
убогой комнате гостиницы убогой,
во сне мотая черной головой:
ему все снится голая натура,
по памяти набросанная им
при свете тусклой лампочки высокой.
Его все жжет огонь, во мне угасший,
и плачет он, и мать зовет во сне.
Вот тот, который все создать сумеет,
чему придать я форму не сумел.
Второй – он здесь. Он спит тяжелым сном,
усталый, грязный, на руках мозоли,
и сон его ничто не потревожит,
лишь вздрагивает он порой едва.
Все думает он об одной девчонке,
которая живет через дорогу.
А завтра должен он вставать чуть свет,
когда холодной мглою мир укутан
и все еще от сна слипаются глаза.
Вот тот, который сделает все то,
чего по лености мне делать не хотелось,
А третий – самый юный, самый младший,
он спит в своей ночной рубахе длинной
с другими вместе, в общей спальне их,
и никаких не видит сновидений,
а засыпая, думал о стихах,
о сабле, о коне и верном сердце,
готовом к подвигу, о бедных людях,
о людях вообще, которые ему
хотя и серой кажутся толпою,
но он на самом деле любит их.
Вот тот, который запросто осилит
все то, о чем и думать я не смел.
ФЕВРАЛЬ
Помнишь
нас пушистым снегом
засыпало
и сказал я мама мама
что ж так мало
шоколад молочный был еще –
печенье
и цветов японских в блюдечке
цветенье
марки старые
журнальные картинки
и на рынке
украинские кринки
сердце билось сильно билось
и устало
все шепчу я
мама мама
что ж так мало.
* * *
Поэт, не поддавайся боли,
Тропа печали – не твоя,
И золотую гриву поля
Не уничтожит спорынья.
Пускай плевелами могилы
Нам заметает и листвой -
Ведь приозерье сохранило
Наш след, горячий и живой.
Опустятся деревьев руки,
Межи на нивах зарастут,
Но нашей вечной песни звуки
Валы морские понесут.
СТАРЫЕ ЖЕНЩИНЫ
Три женщины старых
За столом накрытым
За скатертью белой
Ждут звезду Христову
Молодым не ждется
Водку поглотали
Сладку рыбу съели
Кости покидали
А одна из женщин
Над пустой тарелкой
Это – мол – для сына
Он сбежал от жизни
А вторая молвит
Мой за океаном
Платье вот прислал мне
Встала нынче поздно
Третья им на это
Я старая дева
Товар нынче редкий
Некогда привычный
И облатку делят
Над скатертью белой
Молодежь конечно
В уголку смеется
А женщины тянут
Волоконца сена
Гаданья гадают
Хоть чего и ждать-то
Все за деток наших
За детей взроптавших
Или нерожденных
Или смертью павших
Три женщины старых
За столом накрытым
Пьют вино густое
Ждут звезду Христову.