Милая, знай: звезда

Женской твоей судьбе

Будет светить и тогда,

Когда стану чужим тебе.

И от былого вновь

Улыбки не расцветут.

Может уйти любовь -

А мы остаемся тут.

Ветер умчит мечты -

Все, чем полны сердца;

Смертны и я, и ты -

Коснись моего лица.

Приходит ночная тень,

Страшит понимание нас -

И стать я обязан тем,

Который молчит сейчас,

Которого скрыла мгла,

Чьи горести не видны;

Ты так далеко ушла,

Мы так разъединены!

В сумрачном свете ты

Мимо меня пройди -

Такими твои черты

Пребудут в моей груди.

Иначе в сердце своем

Этой тоски не снести:

С травами и зверьем

Сгину в конце пути.

Будут говорить про наши дни потомки:

– Нелегко далось им

все отстроить вновь.

От былого им достались лишь обломки,

щебень городов

да черствый хлеб в котомке,

горечью была отравлена их кровь.

Жизнь их с рельс сошла,-

в раздумье внуки скажут,

поглядев с балконов

вдаль перед собой.

На мосты посмотрят,

на сады укажут

и у самых ног увидят город молодой.

И промолвят:

– Тем, кто заложил фундамент,

было нелегко:

ползли насмешки вслед,

голод их терзал,

но честными руками

строили они,

кладя за камнем камень,

двигались вперед и увидали свет.

Был войной у многих разум затуманен,

грызли их сомненья,

страх тянул их вниз.

Но потом пришла Эпоха Трудовых Соревнований

и эпоха эта означала

жизнь!

Пой на ветру

чисто и звонко

да оградит в колыбели ребенка

наша единая воля к добру!

Зло осуди!

Новое строя,

свежей, как жизнь, родниковой струею

мир, раскаленный от войн, остуди!

Цвесть? Вымирать?

Рваться ли к высям?

Знайте, во всем от себя мы зависим,

все нам сегодня самим выбирать!

Мрак или свет?

Хлеб или камень?

Затхлость ума или разума пламень?…

В каждом поступке таится ответ.

Слышишь во мраке

вопль Нагасаки,

вопль Хиросимы

невыносимый?

– Мы- пепелища,

наши жилища

сделались пищей

всесветного зла.

О, как позорно,

если повторно

гибель над миром раскинет крыла!

Благодаренье

ясности зренья!…

Ночью ли поздней

иль поутру

славь не ослепший

разум окрепший,

силу и молодость!…

Пой на ветру!

Вовеки да здравствуют

хлеб и вино! Пусть каждому многое

будет дано,

чтоб спать безмятежно,

вставать без печали,

а днем – чтоб, работая,

не подкачали.

И страха народ

чтоб не знал никогда,

стеклянные строя

себе города.

Всем созданным вами

себя награждайте!

Построили город стеклянный?

Въезжайте!

Да. Все для себя:

и ученье, и стройка,

и хлебопеченье,

и варка, и кройка.

Одеться красиво

и досыта есть -

тут не пострадают

ни скромность, ни честь!

Оружье, чтоб мир защищать,

вручено!

Да здравствует мир!

Славьтесь, хлеб и вино!

Да здравствуют хлеб и вино!…

Искусство – зеркало,

и отразится в нем все то,

что нынешним у нас зовется днем,

с его заботами,

исканьями,

трудами

и зреющими в нем

грядущими годами.

Мазок на полотне,

слова стихотворений,

волненье скульптора,

певучий взлет смычка -

так сохранят наш день

для сотен поколений

картина, музыка

и точная строка.

Колышется ветка,

качается сад…

Земля наша – в клетку,

наш край – полосат.

Все, клетчатое, полосатое,

как

матрац и рубаха, штаны и пиджак.

Четыреста лет мы носили такой

лоскутно-пятнистый наряд шутовской.

От плети помещичьей след полосат.

Железные прутья. Тюремный халат.

Жандармская метка горит на спине,

квадратная клетка – в тюремной стене

Калечат

четыре столетья подряд.

Решетчато-клетчат

немецкий наряд.

Четыре столетья,

четыреста лет -

треххвостою плетью

оставленный след.

Столетья молчанья печальных

могил…

Но вечный молчальник

вдруг заговорил!

Мир мерзости начисто

нами сметен.

Сказало батрачество

юнкерству: – Вон!

Пусть в полосах света,

сердца веселя,

осенняя эта

пестреет земля

и, как от азарта

качаясь, сады

в твой клетчатый фартук

роняют плоды!