В донесении от 2 июня, посланном Деборе (Вильме Эспин) и Даниэлю в Сантьяго—де—Куба, после обычного доклада о боевых операциях последних дней я писал: «Солдаты противника идут в бой, как правило, наглотавшись наркотиков и вина. Это не армия, а гнусная банда разбойников, воров и преступников. Они насилуют, убивают и грабят. Они сбрасывают с самолетов напалмовые бомбы, получаемые от янки в Гуантанамо. При этом янки передают оружие не сами, а приказывают это делать своим марионеткам вроде Трухильо и Сомосы.[11] Они боятся разоблачить себя в глазах общественного мнения. Чудовищные преступления врага надо разоблачать перед всем миром…»

В середине июня я приехал на командный пункт майора Амейхейраса, чтобы обсудить сложившуюся в его зоне обстановку. Не успели мы собраться на одном заброшенном ранчо, как в небе появились самолеты и началась зверская бомбардировка. Решив укрыться, мы побежали на ближайшую кофейную плантацию, где, как нам было известно, имелось убежище. Подбегаем к убежищу, а оно битком набито людьми. Все местные жители. Подсаживаемся к ним. Заводим разговор — не получается. Люди смотрят на нас хмуро, недружелюбно. Один старик, пристально глядя на меня, с какой—то обреченностью в голосе спрашивает:

— Когда же это кончится?

— Скоро кончится, — отвечаю я, пытаясь его успокоить.

— Ну да, когда нас прикончат, — мрачно бросает старик.

Скажу откровенно, мне было очень неловко оттого, что больше я ничего не мог ему сказать. Вокруг рвались бомбы, слышались пулеметные очереди, и вражеские солдаты были совсем близко. Я вышел из убежища, сел у входа, в тени кофейного куста, и стал дожидаться конца налета. Но мне не сиделось, тяжелые мысли не давали покоя: как избавить народ от беды? Наверное, тогда и возникла у меня идея захватить американских граждан, находящихся в Гуантанамо, и тем самым вызвать международный скандал. В наших руках были доказательства сотрудничества США с Батистой, о которых я уже упоминал. Кроме того, мы располагали и многими другими документами.

В этот период штаб Второго фронта был подвижным. В его распоряжении имелись три джипа, и он часто менял расположение.

Вместе с капитанами Аугусто Мартинесом и Хорхе Сергерой я направился в Наранхо—Агрио, к югу от Сагуа—де—Танамо, где располагался штаб колонны майора Анибала. 22 июня 1958 года после совещания с офицерами штаба и командирами частей, на котором были рассмотрены документы, имевшиеся в нашем распоряжении, и выяснена обстановка, я изложил свой план. После этого мы детально обсудили возможные варианты операции. Мы отдавали себе отчет, что идем на трудное и опасное дело. Кроме всего прочего, оно осложнялось тем, что я намеревался принять решение без согласования с главным командованием в Сьерра—Маэстре. Опыт показывал, что на пересылку документов через Сантьяго—де—Куба требуется не менее двадцати дней, так как прямой связи с Фиделем у нас тогда еще не было. Служба связи только налаживалась. По нашему мнению, складывалось безвыходное положение. Нам казалось, что основные силы авиации и армии противник бросил на нас, чтобы вначале разгромить Второй фронт, а затем уже всей мощью навалиться на силы Фиделя в Сьерра—Маэстре. Но, как выяснилось потом, основной удар противник направил на Сьерра—Маэстру.

Требовалось хорошо взвесить и то, как правительство США отнесется к этой операции. Выступят ли США открыто? Ведь, несмотря на то что у власти на Кубе официально еще стояло правительство Батисты, у США не было другого выхода, как пойти на переговоры с нами об освобождении тех американцев, которых мы предполагали захватить. Мы считали, что открытое выступление США против нас под каким угодно предлогом мировое общественное мнение, в том числе и на Североамериканском континенте, не одобрит.

В нашей секретной инструкции по этому поводу дословно говорилось следующее: «После операции к нашему штабу и командирам могут обратиться представители консульства и посольства США, а также аккредитованные на Кубе иностранные журналисты. Следует принимать их и обращаться с ними, соблюдая все нормы вежливости, но держать под наблюдением и не сообщать никаких данных о нашей революционной армии. Узнав причины приезда таких лиц, штабы и командиры должны немедленно сообщать об этом командованию фронта и ожидать дальнейших указаний».[12]

Итак, мы пришли к выводу, что операцию можно и должно осуществить. Нашей целью было добиться прекращения воздушных налетов батистовской авиации и вынудить эмиссаров американского правительства вести с нами переговоры. Будучи уверенными в успехе своего плана, мы окрестили операцию «противосамолетной».

Самым ближайшим пунктом, где имелось больше всего американцев, была военно—морская база в Гуантанамо. Начать операцию мы решили на рассвете 27 июня. В этот день много американских офицеров и солдат уходили в увольнение в город Гуантанамо. В качестве главных объектов были выбраны горнопромышленный район Моа, «Никаро никель компани», «Юнайтед фрут компани» и ее отделение в Гуаро, а также близлежащие сахарные заводы, принадлежавшие американским монополиям.

26 июня все отряды уже знали свои задачи, а 27–го произошел бой в Моа. Это была первая часть задуманной нами операции. В местечке Моа находилось сто двадцать батистовских солдат: двадцать в казарме и сто около аэродрома. Не было необходимости захватывать ни тех, ни других. Следовало лишь окружить казарму и аэродром и не позволить солдатам выйти. Тогда мы смогли бы заняться главным: пленить американцев и реквизировать те материалы и машины, в которых остро нуждались.

Капитан Сото первым ворвался во вражескую траншею, но тут же был убит гранатой. Пятеро наших бойцов попали в засаду, что явилось следствием безответственности и трусости двух командиров. Позднее они были разжалованы, отчислены из Повстанческой армии и приговорены к тюремному заключению до окончания войны. Остальные бойцы успешно выполнили поставленную задачу. Американцы были захвачены и доставлены в деревню Андрее, где находился наш штаб.

Сюда же мы принесли и капитана Педро Сото вместе с другими погибшими в бою товарищами. Я приказал похоронить убитых. Прощание было недолгим, но сказано было многое. О том, что говорили товарищи, лучше всего сказано в записях капитана Куса. Я просто приведу некоторые отрывки из них.

«Прощаясь с товарищами, — пишет Куса, — Рауль разъяснил нам значение только что проведенной операции. Мир, сказал он, поймет, что народ Кубы готов заплатить любую цену за победу и что дух свободы наших мамбисов[13] живет в сердцах нашего поколения, что с клятвой «Родина или смерть!» мы победим, что общественность мира узнает, как Батиста расправляется с народом силой оружия, предоставляемого ему правительством США. В наших руках вещественные доказательства: фотоснимки самолетов в момент подвешивания бомб в военно—морской базе США в Гуантанамо. Он говорил о Педро Сото, о его заслугах перед революцией, о его храбрости. Педро был простым рабочим из Мансанилъо. Рауль вспомнил, как совсем недавно, 23 мая, Педро во главе горстки вооруженных охотничьими ружьями бойцов вступил в бой с тремястами вражескими солдатами, шедшими из Сагуа—де—Танамо и пытавшимися проникнуть на освобожденную территорию. Когда у бойцов иссякли патроны, Педро приказал товарищам отступить, а сам остался с двумя бойцами прикрыть их отход. Поняв, что натиск врага невозможно сдержать и что их вот—вот могут окружить, Педро Сото отдал свою полуавтоматическую винтовку одному из товарищей и приказал ему уходить, а сам остался с одним лишь пистолетом. В последнюю минуту на помощь Педро пришел майор Анибал с группой бойцов, которые атаковали противника и заставили его отступить, а затем преследовали до Сагуа—де—Танамо. Так Педро Сото был спасен от верной гибели.

Будучи смертельно раненным, Педро Сото дал последний наказ товарищам, несшим его на руках: «Берегите оружие». Только так и должен поступать революционер, получивший закалку в Сьерра—Маэстре».