— Медальоны нужно у каждого взять, — сказал Вилли. — Давай начнем с медальонов.

— Кому они нужны?

— Как кому? — не понял Вилли. — Отправим на родину, в великую империю, и там вручат родителям. Не будут вечно мучиться, разыскивать после войны.

— Все это верно, — согласился Рудольф и вдруг рассмеялся каким–то отчужденным, истеричным смехом: — Чудак ты человек. Отправят медальоны, вручат… Да кто их отправит? И на чем? Неужели до тебя не дошло, что мы сидим в котле, как в мышеловке!

Эти слова, прозвучавшие для Вилли убийственным укором, поставили его в затруднительное положение. С минуту он колебался, потом наконец сказал:

— Все равно. Медальоны нужно собрать. Так приказал господин майор!

— Ну, раз приказ сверху — будем выполнять, — миролюбиво сказал Вернер. — Только, я думаю, для ускорения дела нужно распределить участок. Обмеряем мертвецов, и по десять шагов на каждого солдата.

— Это практично, — согласился Вилли, пожалев, как это сам он не додумался до такой простой вещи.

Самому Вилли достался участок, дальний от ямы. И хотя здесь было гораздо более десяти шагов, он при нялся вытряхивать карманы у мертвецов ревностно. Но с первого же момента прчувствовал, как у него закружилась голова.

Погибшие были разных возрастов, должностей и званий. И причина смерти у каждого была разная и одинаковая для всех. «Они погибли, как убийцы других людей», — ожесточась, подумал Вилли. Он был сейчас рад, что так подумал. С трупами можно обращаться только будучи злым и ожесточенным. Иначе дрожат руки, не выдерживает сердце. Вот Вилли взглянул на одного. Белокурый. Лицо чистое, только покрыто синевой. А рта нет. Рот снесен, видимо, осколком. Вилли отвернулся, на ощупь пошарил у него в потайном кармане брюк, вынул железный плоский медальон и шагнул дальше. Следующий был роста огромного: бугристый лоб, огромные глаза навыкате. Эти глаза смотрели, будто укоряя его, Вилли. Они словно дивились: «Ты еще жив, Вилли?» Фельдфебель вздрогнул: что это — слышит он или поддался мистике? Начал поспешно ворошить карманы, медальона не нашлось. «Этот человек не верил в смерть», — подумал Вилли и вынул из его верхнего кармана куртки пачку документов, открытки с видом Парижа, горящей Варшавы, разрушенного Минска… Среди военных открыток были чисто интимные: голая молодая женщина стоит у кровати с распущенными по пояс волосами, потом лежит вместе с мужчиной, устало разметав на подушке руки… Вилли от удовольствия прищурил один глаз, подумав, как бы хорошо и самому обладать женщиной, но тотчас похолодел от ужаса, представив себя на месте вот этого мертвеца. «Отыгрался, милок!» — подумал Вилли и перешел к третьему.

Этот третий лежал с распоротым животом. Корки крови вмерзли в мундир. Внутренности вывалились и тоже замерзли. От него несло чуть уловимым на морозе трупным запахом. Рвота подступила к горлу, вот–вот стошнит. Но Вилли удержался, хотя не стал искать ни медальона, ни документов.

Зажмурившись, он отошел от трупа. Помедлил, качаясь на ногах. «Не могу больше. Не могу!» — кричала в ней душа, выворачиваемая Наизнанку. г — Эй, ребята, смотрите, сколько мяса нам за ночь подвалило! — крикнул кто–то отчаянным голосом.

Билли обернулся. Сзади него, на дороге, лежала лошядь с растопыренными кверху ногами. И Вилли рад был этому голосу, рад случаю отойти от трупов.

Скоро отовсюду сбежались солдаты. Сперва хотели пеликом тянуть лошадь, но блиндаж слишком далеко, а туша попалась тяжелая. Начали разрубать ее саперными лопатами, ножами, кинжалами. Конина смерзлась, но была беловато–нежная на вид и на морозе сладко пахла.

— Ну и жаркое будет у нас! Пожалуй, до рождества дотянем! — похвалялся обер–лейтенант Рудольф Вернер и обернулся к фельдфебелю: — Нет худа без добра, верно?

Вилли не ответил. Его все еще мутило. Лицо было бледное.

Опять зазвенели в морозном воздухе снаряды. Но Сегодня, кажется, артиллерийский обстрел более сильный.

— Недолет… — фиксировал обер–лейтенант. — Следующий жди у нас!

— О, боже, и так мертвецов некуда девать, а они добавляют, — упавшим голосом проговорил Вилли.

— Перестань хныкать! Давай скорее режь! — сердито заметил сосед и с размаху запустил топор в грудь коню.

Очередной снаряд упал далеко позади.

— Слава богу, перелет, — взмолился Вилли. — Пока русские нас нащупают, мы разделаем тушу. Ты какую часть любишь — грудную или ляжки? — обратился он к обер–лейтенанту.

— Когда голод прижмет — не откажешься. и от копыт, — ответил Рудольф Вернер, упоминание о еде вызвало у него зверский аппетит.

— В ноге да в копытце вся прелесть! — не переставал балагурить Вилли. — Такой холодец сготовим, что и любая берлинская кухарка позавидует!

Русская артиллерия продолжала крыть по площадям. Сюда, в балку, снаряды пока не залетали. Мертвые уже не являются военным объектом. Это ясно…

От командира батальона прибежал нарочный. Впопыхах он едва выговорил, что прорвались русские и господин майор приказал всем немедленно выступить на передовую.

— А как же с трупами? — недовольно развел руками Вилли.

— Нужны мне твои трупы! — махнул рукой обер–лейтенант Вернер и подал команду строиться.

— Но мне же потом… взбучку дадут, — пожаловался Вилли.

— За что? За медальоны? — удивленно спросил Вернер и обратился к солдатам: — Эй, камрады, у кого собраны медальоны, несите сюда!..

Действительно, у многих карманы оттопырены. Вилли облегченно вздохнул, тотчас опорожнил противогазную сумку. Подставлял ее каждому. Солдаты ссыпали медальоны горстьми. Другие не переставали разрезать тушу. Потом поделили куски конины всем поровну — поспешно на ходу запихивали их в ранцы.

Обстрел усиливался. Казалось, само небо раскалывалось.

— Удастся ли попробовать жаркое… — вздохнул кто–то.

— Глотнем свинца. Вот как они… — проговорил другой, кивнув на оставленные лежать в балке трупы.

Никто больше не проронил ни слова. Выходили на позиции угрюмо, храня каменное молчание.

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ

Советская артиллерия и в самом деле разбушевалась, долбила передний край, пока не перевалила через высоту, за которой размещались тылы немецкой пехотной дивизии. Не без причин был снят взвод, не успевший даже перетаскать в яму трупы. «Положение, видимо, такое, что дальше ехать некуда», — подумал фельдфебель Вилли и на всякий случай велел солдатам переждать за обратным, защищенным от огня склоном, а сам вместе с обер–лейтенантом начал взбираться на обледенелую высоту, чтобы узнать, что там творится.

Утренняя мгла еще крыла землю, но было отчетливо видно, как по всей линии горизонта вспыхивают зарницы, потом плещутся в небе, сталкиваясь и разбиваясь друг о друга, звуки выстрелов, и не успеет раскатиться и замолкнуть эхо, как близко падающие снаряды опять выкидывают из земли всплески огня.

Гремят орудия, рвут землю, рвут по–зимнему просторный воздух. Взошло солнце, сквозь пелену виснущего дыма оно кажется огромным и кровавым.

Дымом, грохотом, пламенем захлестнуты позиции, которые держит израненная, выкошенная дивизия.

— Придется и нам ввязаться, — обронил командир взвода.

— Разумеется, не хватает там доблестного взвода обер–лейтенанта Рудольфа Вернера! Уж он–то спасет положение!

— А что же делать?

— Что делать — нам подскажут русские.

— Это подло, фельдфебель! И вообще, на что намекаешь? — озлился обер–лейтенант.

— Это и без намека видно, — все так же спокойным голосом продолжал фельдфебель Вилли. — Сейчас кончат молотить передовую и пойдут на штурм. А в это время артиллерия перенесет огонь и нас уложит.

— Стратег! — поддел обер–лейтенант.

— А вот посмотрим, — усмехнулся помимо воли фельдфебель Вилли. — Но жаль, что и смотреть будет некому. От нас останутся только клочья, — Фельдфебель снова усмехнулся. Это была какая–то призрачная усмешка, и, не успев возникнуть, она тотчас погасла на его озабоченном и грустном лице.