Сентябрь — погожий, золотой месяц и в Чехословакии, но настроение у чехов и словаков в ту пору было мрачным: в их дом стучалась беда. Чтобы запугать чехов, правители Германии заняли демонстративно устрашающие позиции. В ряды армии были призваны запасные. На западных границах Германии спешно сооружались новые укрепления. Для нужд армии немецкие обыватели сдавали теплые вещи. Над территорией Чехословакии непрерывно летали германские самолеты. Отпуска государственным служащим в Германии были отменены. Объявлена была регистрация врачей и сиделок. Германские механизированные колонны и танки Гудериана уже стояли наготове, чтобы совершить прыжок через границу в Чехословакию…

Но чешские патриоты упорствовали.

Они верили в свои силы и надеялись, что на помощь придут Франция и Советский Союз, которые связаны с ними договорами о взаимопомощи. Что касается чешско–советского договора, то в нем было указано, что СССР выступит на помощь Чехословакии в том случае, если и Франция одновременно сделает то же самое. Видимо, чувствуя, что совесть жжет глаза, правители Франции еще в начале сентября обратились к правительству СССР с запросом, какова будет его позиция, если Чехословакия подвергнется нападению.

Ответ Советской страны был ясен и прям: мы готовы защитить Чехословакию, давайте немедленно выступать вместе. Ведь к этому нас русских и французов — обязывают договоры, нарушать которые равносильно измене.

Дело, таким образом, за Францией. Но в этот драматический момент правители Франции и ее генералы будто заткнули ватой уши. Они выжидали, держа нос по ветру. Что же касается самого пакта о взаимопомощи с Чехословакией, то они рады бы давно его похоронить. И в этом помогли французам правители Великобритании.

15 сентября 1938 года дряхлый, 70–летний английский премьер Чемберлен набрался храбрости впервые в жизни погрузиться в самолет. Курс был взят не на Прагу, чтобы помочь чехам в беде, а на Берлин, чтобы поклониться Гитлеру. В тот же день Чемберлен был принят германскими правителями в Берхтесгадене. Гитлер без обиняков потребовал, чтобы население Судетской области, якобы тяготеющее к немцам, было присоединено к Германии; после этого, когда в область будут введены германские войска, можно устроить и плебисцит. Скорее ради приличия Чемберлен пытался защищать интересы Чехословакии, но тут же согласился с требованиями фюрера. Он лишь попросил недолгой отсрочки, пообещав, сразу как вернется в Лондон, убедить также и членов своего кабинета и французское правительство.

Немного позже фельдмаршал Геринг вызвал к себе английского посла Гендерсона. Почесывая пухлые руки с перстнями, Геринг заметил, что империя вообще тянуть больше не намерена… "Если же Англия начнет войну против Германии, — пригрозил Геринг, — то трудно представить исход войны. Одно только ясно, что до конца войны не много чехов останется в живых и мало что уцелеет от Лондона".

Затем Геринг привел Гендерсону точнейшие данные о числе зенитных орудий в Англии и об общей неподготовленности ее к войне. Тут же Геринг заметил, что германские вооруженные силы превосходят любые западные армии и непобедимы.

Британский посол, уходя, испытывал страх, а после его доклада Чемберлен вынужден был вторично лететь на поклон Гитлеру.

На этот раз свидание произошло в Годесберге–на–Рейне 22 сентября.

Учтиво улыбаясь, Чемберлен доверительно сообщил Гитлеру, что все улажено, все согласны, все, чего требовал фюрер, сделано. Он ожидал, что берлинский притязатель, насытившись добычей, поблагодарит или хотя бы молча согласится. Но увы! Гитлер чуть–чуть помолчал и неожиданно заявил: "Очень сожалею, но теперь это нас не устраивает".

По приказанию Гендерсона в этот момент Чемберлен выразил "удивление и негодование". Видимо, он не был подготовлен к столь откровенной бессовестности и наглости фюрера.

В гостиницу "Петерсберг", отведенную для английской делегации, Чемберлен ушел удрученным, не зная, как унять аппетиты Гитлера. Эта гостиница стояла на возвышении, из окон открывался широкий вид на долину Рейна. И пока жил в ней Чемберлен, по долине грохотали немецкие танки и тягачи, двигались железнодорожные эшелоны с зенитными орудиями и пулеметами. Конечно же, это для устрашения силой. И Чемберлену было явно не по себе.

В то же время по другую сторону Рейна, в гостинице "Дрезден", Гитлер диктовал грубый ответ Чемберлену на его запрос, будет ли немецкий канцлер придерживаться своих прежних намерений мирно разрешить чехословацкий вопрос. Письмо было закончено, когда вошел Риббентроп.

— Я знаю мистера Чемберлена. Он сдастся, — сказал Гитлер, подавая ему письмо.

— Разумеется, мой фюрер, — кивнул Риббентроп и не преминул вспомнить одну из своих первых встреч с англичанами. Когда это было? Уже давно, летом 1935 года. Германия тогда еще задыхалась под бременем Версальского договора, хотя втайне и готовила себя к войне. И вот Риббентроп со своими коллегами отправился в Лондон. Ему надо было заручиться поддержкой Англии в строительстве военно–морского флота. Переговоры начались в старинном кабинете адмиралтейства. По одну сторону стола восседали немцы во главе с Риббентропом, по другую — англичане: заместитель министра Крэйчи со своими приближенными. Во время разговора гости обратили внимание на небольшую стрелку, укрепленную на стене. Стрелка приметно колебалась.

— О, это наш знаменитый флюгер! — похвалились англичане.

Оказывается, еще в эпоху парусных судов адмиралтейство, ни к кому не обращаясь, точно узнавало направление ветра. Для этого флюгер, укрепленный на крыше адмиралтейства, был соединен со стрелкой в зале, и английские адмиралы были всегда прекрасно осведомлены, куда дует ветер.

— Мой фюрер, вы помните, нам тогда без особого нажима удалось заключить морской пакт… Мы получили право строить военные корабли, подводные лодки, не уступающие по тоннажу флоту Британской империи. Думаю, что и Чемберлен понимает, куда дует ветер! — добавил, улыбаясь, Риббентроп.

Да, Чемберлен понимал, но для отвода глаз упрямился. Обратно в Лондон он возвращался очень раздраженный и встревоженный. Буквально на другой день кабинет министров объявил о приведении флота в боевую готовность. Военная лихорадка охватила и Францию — здесь было взято под ружье полмиллиона резервистов.

В Берлине эта возня никого не пугала: отсюда грозили войной.

Тогда же, в беспокойном сентябре, Чемберлен написал Гитлеру пространное любезное письмо, доказывая, как нехорошо воевать, когда ему ведь и без войны все дают. Сэр Горас Вильсон, коему английский премьер поручил отвезти письмо лично Гитлеру, прибыл в Берлин. Но тут возникла новая помеха: "…лишь с трудом можно было уговорить г. Гитлера выслушать письмо Чемберлена", как об этом свидетельствует в своих воспоминаниях Гендерсон. Дело в том, что Гитлер не пожелал сам прочесть письмо. Его пришлось упрашивать послушать. Во время чтения, не дослушав до конца, Гитлер вдруг встал и воскликнул: "Нет никакого смысла вести дальнейшие переговоры!" — и удалился из комнаты.

Посланцы Чемберлена были до крайности удивлены: такое теплое письмо и не хочет слушать!

На другой день все же уговорили Гитлера дослушать письмо до конца. Потом, когда Вильсон пытался затеять беседу, фюрер вышел из себя. Несколько раз он повторил: "Я разгромлю чехов!" Переводчик Шмидт перевел эту фразу на английский язык, и глагол "разгромить" произнес тоже с особым, пронзительным, ударением.

Кстати, не один Гендерсон, но и другие дипломаты уловили эту странную манеру: немецкие переводчики не говорили ровным голосом, а принимались как–то неестественно визжать, рычать и голосить всякий раз, когда доходили в своем переводе до тех фраз, которые только что выкрикивал сам фюрер. Так было заведено для пущего запугивания своих противников. Тогда же, во время беседы, Гитлер заявил, что если Англии и Франции угодно воевать, то он, Гитлер, готов. "Сегодня вторник, в будущий понедельник мы будем в войне с вами".