- Господа, вы посмотрели мой маленький сюрприз, который я и загородная группа преподнесли вам, дабы веселой шуткой скрасить чрезмерную серьёзность ваших мужских собраний… Даже мой муж находился в неведении…
Публика зааплодировала…
- Браво, Катишь! – крикнул кто-то.
- прекрасный номер! – подхватил Сергей Трубецкой, наряженный в великолепно сшитый генеральский мундир с наградами за Отечественную войну и заграничный поход 1813 года – Но в следующий раз следует предупреждать о своих инициативах… В балетной труппе есть ряд нежелательных для меня лиц. Будем надеяться, что на этот раз всё обошлось… Ну что, господа, не будем терять времени?!
Офицеры и свитские подтянулись к Трубецкому. Послышался громкий шёпот:
- Пусть Никита муравьёв скажет…
- Наболело.
- С нами совсем не считаются!
-Давай, давай, Никита!
Никита Муравьёв, молодой человек лет тридцати, затянутый в серый фрак, выступил вперёд:
- Сергей Петрович! Группа участников Общества желает сделать заявление.
-Пожалуйста. Я не против, господа… - напряженно отвечал Трубецкой, предчувствую попытку подрыва его власти и авторитета в Тайном обществе.
- Мы, группа участников Северного общества, - торжественно начал Никита Муравьёв, сверяясь с извлечённой из кармана памятной запиской, - выступаем решительными противниками цареубийства. Мы считаем, что цареубийство, пролитие крови, даёт злокозненный образец для убийств ответных, что развяжет братоубийственную войну в России. .. Мы , напротив, уверены в том, что Россия не может быть иначе управляема, как монархом законным и наследственным, мы отвергаем всякую мысль о республиканском образе правления и единственной целью полагаем конституционную монархическую…
Муравьева поддержали. Раздались возгласы:
- Браво, браво, Муравьёв!
- Не бывать республике!
- Не бывать диктатуре!
- Да здравствует конституционная монархия!
-Долой Трубецкого!
- Долой диктатора!
-Второго Бонапарта!
-Второго самодержца!
- Сергея Первого!
-Пусть правят Романовы, но под сенью конституции!
- Кровь проливать не станем!
* * *
- Анька, ну опять ты копаешься! – бросила товарка Анне Истоминой, не успевшей закончит переодевание. Они находились в небольшой комнате дома Трубецких, выделенной артистам вместо гримёрной и костюмерной. – Давай скорее. Все наши уже ушли. Вечно ты последняя!
- Мне что-то нездоровится, - отвечала Анна, снимая пуанты. Она, действительно, была бледна, тяжело дышала.
-Ладно. Мы тебя на выходе ждём… - товарка выбежала из комнаты одна.
- Господа, подождите меня! – закричала она идущим спиной к ней по коридору артистам.
* * *
С трудом выйдя из комнаты, Анна пошла по коридору. У коридора было ответвление, и по ошибке Анна свернула не в то крыло. Вскоре до неё донеслись слова Рылеева.
* * *
- Этак и конца не будет! Если убивать и в чужих краях, то конца не будет; у всех великих княгинь - дети… не довольно объявить их отрешёнными? Да и кто захочет такого окровавлено престола? Как вы думаете?
Анна открыла легко подавшуюся дверь, откуда доносилась речь и оказалась в дальнем углу гостиной, где они прежде выступали. Она стала за колонной.
- Господа, а знаете, ведь это ужасное дело… Мы тут с вами, как лавочники на счётах, а ведь это кровь!- говорил Рылеев, небольшой, хмурый молодой человек в белом фраке.
- Верно, верно , Кондрат!
-Правильно, Рылеев! – поддержали Рылеева собравшиеся.
- Пусть Трубецкой, если настаивает, сам, своей рукой убивает, младенцев режет…
Анна во все глаза смотрела на Трубецкого. Она не могла не узнать его, прежде её возлюбленного купца, отца Оленьки потом, архимандрита Фотия.
- Храбрость моя проверена войной Отечественной, - отвечал Трубецкой, губы его тряслись.- Да ведь как же быть, господа? С филантропией не только революции не сделаешь. Редко основатели республик отличаются нежною чувствительностью… Не знаю, как вы, а я уже давно отрекся от всяких чувств, и у меня остались одни правила. И в Писании сказано: никто же волоча руку свою на рало и зря вспять, не управлен есть в Царство Божие…
* * *
Артисты ждали Истомину у парадного подъезда дома.
- Что так долго? - спрашивал длинный контрабасист.
- Ну это безобразие, господа! – недовольно сказал толстый альт.
- Что вы? Может быть человеку плохо… - возразила тщедушная труба.
На дворе стояла зима. Ветер нес по мостовой поземку. Господа кутались в шубы и шинели.
- Действительно, что-то странно… господа, кто торопится, может идти. А я схожу за Анной, - сказала товарка Истоминой.
- Но время позднее…- сказала труба.
- Не беспокойтесь. Я надеюсь поймать извозчика.
Артисты стали расходиться. А товарка Анны пошла за ней в здание.
* * *
- Милочка! Что же вы тут делаете?!- обратилась к Анне незаметно подобравшаяся Катишь Трубецкая.- Я думала, все артисты уже давно ушли… Здесь стоять нельзя… Пойдемте, пойдемте.
- У меня закружилась Глова, и я ошиблась дверью. Не знаю, как выйти,- отвечала Анна.
- Я провожу вас! – скрывала недовольство Катишь.
-Ах, так болит голова: ничего не вижу, ничего не слышу!- Анна искусно усиливала своё в самом деле плохое самочувствие.
Катишь повела Анну к выходу.-
-час решительных действий, господа, неудержимо приближается, - говорил Трубецкой. – Сейчас или никогда. Предлагаю выступление утром 14-го декабря во время принятия военной присяги. Воспользуемся случаем, Николай до тех пор не может быть официально признан монархом, пока не придёт из Варшавы окончательный отказ его брата, великого князя Константина. Я хотел бы знать, ведётся ли агитация среди солдат? Какие полки готовы к выступлению?
Послышались голоса:
- Московский полк придёт.
- Флотский экипаж.
- Лейб-гренадёры…
* * *
Катишь вывела Анну в коридор, долго, раздумывая, смотрела ей вслед. Из гостиной донеслась песня:
- Отечество наше страдает
Под игом твоим, о злодей!
Коль нас деспотизм угнетает,
То свергнем мы трон и царей!
Свобода! Свобода!
Ты царствуй над нами…
Припев:
- Отечество наше страдает…
То свергнем и трон и царей…
Навстречу Анне по коридору бежала её товарка.
* * *
В Казанском соборе допевали литургию. Николай и Александра ставили свечи пред ликом Божьей матери. Николай -как всегда, подтянутый, сухощавый, крепкий, в сверкающей позументами генеральской форме, Александра – с красивым, со скрытой скорбью выражением лица, в бело-голубом с лиловыми разводами батистовом платье, в диадеме на лбу из нежно голубых аметистов.
- Николя…- дрогнувшим голосом спросила Александра, смотря на набожно, с достоинством крестящегося мужа. – Ты любишь меня как прежде?