- Ещё бы, сердце моё! – привычно откликнулся Николай и тут же добавил не без сердца. – Иногда ты мне кажешься Мадонной спустившейся с неба, - Николай поцеловал Александре руку; развернувшись, они вместе с толпой пошли из церкви – тогда я и желаю и боюсь к тебе прикоснуться. Близость с тобой мне кажется надругательством над вечной красотой, неким кощунством… Жена моя!
- Тише, Николя. Мы – в церкви, - остановила Николая Александра, хотя ей хотелась слушать ещё, и не со всем она была согласна в николаевской трактовке отношений.
Только Николай смотрел уже в другую сторону. Там у стены храма он заметил белоснежную норковую шапочку и шубку анны. Анна держала за руку дочь, опасаясь, чтобы её не раздавила толпа. Анна с немым укором следила глазами за Николаем.
- Через три дня присяга… ты не бросишь меня, когда уже официально станешь императором? – продолжала влюблено допытываться Александра.
- Ну что ты, ангел мой! – механически отвечал Николай; пробираясь к выходу, он старался не упустить из виду Анну.
* * *
Объяснение Николая и Анна происходило в Зимнем саду. Они шли по алее между клумбами c зелёными разлапистыми филодендронами, пестрыми традесканциями, багряными ветками бегонии и фиолетово-жёлтыми анютиными глазками; фикусы из розовых мраморных кадок свешивали вниз бледно-зелёные воздушные корни. Фикусы, пальмы, папоротники, серебристые пихты разрослись так, что их ветви приходилось разводить руками. А во дворе бушевала вьюга, и боковые стёкла оранжереи непроницаемо залепились снегом.
Николай был в красной драгунской куртке с молочно-золотыми эполетами, Анна – в синем шёлковом платье с высоким воротником, гофрированными плечами и белым подбоем.
- Пойми, Аня,- говорил Николай, - я страшно, безумно люблю тебя. Ты для меня – нечто тайное, запретное, а потому влекущее. Когда я вижу тебя, я испытываю желание наброситься, обнимать, сжимать до боли, целовать тебя. Что-то тёмное, инстинктивное влечёт к тебе…
- А императрица, Александра?- Анна нервно перебирала кружевной платок.- Ты разве не любишь её?
Николай остановился.
-Ты сейчас будешь смеяться… или тебе будет горько. Но… я люблю и тебя, и её. Александра – другая, тихая, умиротворяющая. Она всегда говорит : как ты хочешь Николя, как ты знаешь, Николя, я во всём полагаюсь на тебя, Николя… Она со всем согласна, всей душой любит меня и на всё пойдёт ради любви ко мне. Даже нашу с тобой связь простит, если узнает. А любит она меня чисто, возвышенно, без нужды в постели. Она – икона, ты –страсть.
- Тогда, государь, - Анна нечаянно сорвала жёлтый пятнистый рододендрон, - вам просто следует сменить веру, принять мусульманство, развести гарем. На одних женщин вы будите эстетически любоваться, а на других – изливать свою похоть.
- Зачем ты так Аня, ты же - светлая… Я рассказываю, что творится в моём сердце.
- Не бывает такого, чтобы мужчина любил сразу двух женщин!
- Бывает, Аня. К сожалению , бывает и довольно часто…
- Вам следует выбрать, хотя нынешние христиане тоже живут, как при гареме, и это очень выгодно, только говори жене, что она самая любимая и лучшая, и тоже самое говори любовнице; жалуйся любовнице на жену, обещай жениться – так хитрецы морочат головы бедным женщинам годами, а если женщина одинока и с ребёнком, тем более…
- Но, Аня, это искренне..
- И в самой глубокой искренности всегда есть доля расчёта.
- Развод с Александрой?... Что скажет двор, Европа, наконец, родственники?! Они съедят меня… Потом Александра так верна; если мы расстанемся, она будет страдать…
- Счастье всегда построено на несчастьях, в лучшем случае, неприятностях других. Ещё месяц назад вы говорили совершенно противное, обещая жениться на мне, как только станете императором. И вот вы – император!
- Месяц назад я был легкомысленным юношей. Теперь я – муж. Интересы государства…
- Оставьте их при себе. Иван Грозный был женат семь раз, Пётр Великий – два, Юлий Цезарь – пять, способность сделать развод зависит ещё и от уровня правителя. Посредственные государи обычно не разводятся; не совершив значительного, они прозябают под тёплым боком своих благоверных… Не я , а вы – первый просили руки моей, а прежде – Александры. Не надо было жениться, если вы знали, что ветрены…
- Ну, Аня, - протянул Николай, - разговор у нас так дальше не пойдёт. Я к тебе со всей душой, а ты…
- Разведётесь вы с Александрой или нет?!
- Нет… Не могу…
- Нет… Не могу… Но я буду любить тебя…горячо, честно, всем сердцем, даже против твоей, Аня, воли, если ты оттолкнёшь меня…- Николай попытался обнять Анну.
Она высвободилась:
- Прощайте, государь… Все ясно, поигрались бабонькой и бросили!- она влепила Николаю пощечину.- Я собиралась вам сообщить нечто важное об известных мне событиях, назревающих в Петербурге и России, касающихся не только вашей безопасности, но и самой жизни… Теперь не стану. Пропадайте! Меньше обманутых девушек станет о вас плакать.
Стуча каблучками, Анна быстро пошла прочь.
- Но, Аня…- бесполезно попытался остановить её Николай.
Ни он, ни Истомина не видели, что высоко, за стеклянным куполом оранжереи, на небольшой площадке, куда вела крутая чугунная лестница, стояла и наблюдала за ними, беззвучно рыдая, жена Николая – Александра Фёдоровна.
* * *
Сергей Петрович Трубецкой сидел за столом в гостиной своего большого дома на Морской набережной одетый в свободные бриджи и белую шёлковую сорочку, на Катишь, расположившейся напротив, было бардового бархата платье с немного приподнятыми плечами и подчёркнутой талией. Пока Трубецкие закусывали трюфелями, лакей Лаврушка в синем вицмундире с серебряными позументами и такими же пуговицами, резал страсбургский пирог и разливал шартрез. За окнами бесилась вьюга, а у Трубецких было тепло. Трещал камин.
- Самое страшное, - сказал Трубецкой, - что я, до других мне нет дела, не знаю, зачем я затеял эту революцию. Зачем с невыполнимой затратой сил и здоровья создал сначала ложу Пламенеющей Звезды, потом Союз Благоденствия и, наконец, - Тайное общество… Кому все это нужно?..- Трубецкой отправил в рот кусок пирога, начинённого дичью и сыром. – Мне? Я и так живу хорошо. У меня огромный дом,пе4расная жена, чудесный стол, лошади, выезд, тридцать с лишним человек прислуги, в моей деревни восемь тысяч крепостных душ… Может быть им, фабричным, крепостным и лакеям нужна эта революция?!
- Сережа, ты устал,- остановила его Катишь. – Я тебя понимаю, почти целый год под чужим именем, с изменённой внешностью, в окружении врагов, каждый час рискуя жизнью… Тебе нужно отдохнуть… завтра выступление, последний отчаянный бой с самодержавием, на подготовку которого ушло несколько лет, а на тебя напал самый нелепый пессимизм…
- Нет, ты погоди… Вот, Ванюшка, - Трубецкой подозвал к себе лакея. – Да подойди ты, не бойся! Сегодня, вижу, трезв, бить не буду…
Лаврушка поскоблив ногтем седой бакенбард, приблизился.
- Ванюшка? – спросил его Трубецкой. – Так?
- Лаврушка, ваше сиятельство, - поправил его лакей.
- Хорошо. Лаврушка… Скажи мне, нужна ли тебе революция?
- Чего сказать изволите, батюшка?
- Ну хочешь ты, чтоб в России была свобода, равенство, братство, всеобщее избирательное право, парламентаризм?
-А-а? – не понял ни слова Лаврушка.
- Сережа, - оставь человека в покое, - вступилась Трубецкая. – Лаврентий, пойдите на кухню.
- Нет, погоди, - поймал лакея за рукав Трубецкой. Он встал, усадил Лаврушку на своё место за столом.- Хорошо, Лаврушка, не знаешь ты мудрёных иностранных слов, обойдёмся без них… Вот сядь сюда, сосредоточься… Скажи мне, что тебе в жизни нужно… Ну? Что тебе надо, чтобы счастлив ты был, чтобы ощущал себя нормально?