— Снесут, вероятно, очень скоро? — спросил он.
— Недели через две—три.
— А что если провести встречу, о которой вы настаиваете, в этой красивой часовне.
— Ну что ж, пусть будет в часовне. Каприз Бога — закон.
И президент улыбнулся так добродушно и облегченно, что Иисус не удержался от ответной улыбки. Он был доволен, что доставил радость такому симпатичному человеку. К тому же, рассудил Бог, пора послушать ученых, его нежелание встретиться с ними становится неприличным, может выглядеть со стороны как трусость. Он решил дать христологам генеральное сражение.
Христологи
Иисус поселился не в гостинице, а в библиотеке президентского дворца. Лучшее место для него трудно было придумать. Иисус ходил вдоль книжных полок, часто не спал ночами, бережно перелистывая уникальные издания Данте и Вергилия, Апулея и Сенеки. Два-три раза в день ему приносили свежие газеты. Читая их, Иисус был неприятно озадачен: его последнее, самое выдающееся и благое чудо вызвало не совсем желательную реакцию. По страницам многих газет прокатилась мутная волна страха. Если незнакомец, говорилось в них, легко вызвал из пепла один дом и двадцать человек, то с такой же легкостью он может превратить в пепел тысячи людей и целые города. “Пепел!”, “Пепел!”, “Пепел!” — это слово так и мелькало в заголовках.
Луиджи Мелини сам взялся за организацию встречи, и уже три дня спустя в самом большом помещении часовни — молельне — собралось около сотни ученых из разных стран.
Глядя на простые, но элегантные костюмы собравшихся, Иисус впервые с неприязнью подумал о своем одеянии: “Шутовской наряд”. Он уже раскаивался в своей сговорчивости.
Некоторые делегаты поглядывали на Иисуса с опасливым любопытством. Но большинство ученых приветствовали Бога совершенно безбоязненно и даже пожимали руки. А Саврасов, как старый знакомый, после приветствия с дружелюбной улыбкой сказал на русском языке:
— Ну что, дорогой товарищ, заварили кашу? А кто расхлебывать будет? Мы? Одни? — И, посерьезнев, добавил на английском: — Видимо, одним нам не справиться. Нужна ваша помощь.
Когда все расселись, начался этот странный симпозиум. Иисуса вежливо пригласили в президиум. Бог сел рядом с Луи Шарденом и, стыдливо закутавшись в хитон, еще раз с неудовольствием подумал о своем костюме: “Я им кажусь пугалом огородным”. Он оглядел ряды ученых и с облегчением заметил, что в устремленных на него взглядах не было и тени усмешки, ученые прониклись чувством важности момента. Они понимали, что человечество столкнулось с необычным и что оно переживает, быть может, поворотный пункт своего развития.
Луи Шарден начал доклад в загадочных явлениях в истории Земли. “Это он для меня”, — догадался Иисус и поднял руку. Ему дали слово.
— Если вы повторяете доклад для меня, то все эти факты я знал, когда еще был… — хотел сказать “студентом университета”, но смолчал. — Одним словом, я слышал ваш доклад на лондонском симпозиуме.
— Тем лучше! — обрадовался Луи Шарден. — Приступим сразу к обмену мнениями. Может быть, вы скажете несколько слов о себе?
— Ничего не могу сказать кроме того, что уже давно всем известно, — ответил Иисус и подумал, до чего неуместно прозвучало бы здесь, среди фанатичных материалистов, его заявление о том, что он Бог.
— Тогда вы, вероятно, сами о себе ничего не знаете, — проговорил Луи Шарден. — А жаль.
— Почему бы всерьез не рассмотреть предложение, что он мутант? — сказал кто-то с места. — Возникший не под воздействием атомного взрыва, а стихийно, эволюционно развивавшийся мутант. Так сказать, особая и долго не проявлявшаяся генетическая ветвь.
— Хорошо, покончим сначала с фантастической гипотезой писателя, — улыбнулся Луи Шарден и обратился к присутствующим: — Есть здесь генетики?
— Есть! — в середине зала вскочил невысокий смуглый человек и представился: Аритомо Уэда из Японии.
Он живо подошел к стене, где висело черное табло, взял указку, служившую одновременно светокарандашом, и зелеными светящимися линиями быстро нарисовал клетку. Отдельно — извилистую хромосому с поперечными красными черточками — генами.
— Если бы таинственная сила нашего уважаемого гостя была возможна на биологическом уровне, — говорил генетик, — то миллиардолетняя эволюция несомненно воспользовалась бы таким феноменом, ибо он очень серьезно увеличил бы шансы видов в борьбе за существование. Однако эволюция за миллиарды лет не нащупала эту силу. Ее просто не было и нет на биоуровне. Поэтому мутационная гипотеза с ее загадочными экстрасенсорными полями несостоятельна.
— Верно! — воскликнул кто-то в зале. По-видимому, тоже генетик или биолог. — Однако не совсем верно!
На табло ученый нарисовал ядро клетки с хитрым сплетением хромосом и заговорил об удивительных возможностях биоэволюции в будущем. Это был целый каскад, фейерверк ослепительных гипотез. Другие специалисты настолько заинтересовались, что встали с места и подошли ближе. Любознательного Иисуса тоже потянуло в эту гущу. Между генетиками и биологами разгорелся спор, в который физики и кибернетики кидали отдельные реплики.
Наконец японский генетик поднял руку и подытожил:
— Итак, феномен, который мы сегодня обсуждаем, в биологические рамки не укладывается.
Иисус с загоревшимися глазами слушал спор. Попав в родственную среду духовно одаренных людей, он весело потирал руки и все время порывался вставить свое слово. Наконец он улучил момент.
— Феномен, который вы сегодня обсуждаете, — губы Иисуса бегло и еле заметно искривились в иронической усмешке, — феномен этот, то есть я, не укладывается не только в биологические, но и вообще в естественнонаучные рамки. Главная ваша ошибка, господа ученые, в том, что каждому моему чуду вы обязательно подыскиваете материалистический эквивалент.
— Потусторонними, физическими причинами их объяснить нельзя, — высказывал Иисус свои заветные мысли. — Всемогущество идет из сфер, недоступных земным чувствам и научному познанию.
“Кому я говорю, — опомнился Иисус и погрустневшими глазами обвел ученых. — Кому? Этих людей без остатка засосала трясина материализма”.
— Господа! — Луи Шарден поднял руку и улыбнулся. — Вернемся однако на землю. Попробуем все же материалистически истолковать таинственное явление. Нужны хотя бы первичные, предварительные соображения.
— Итак, решим, что с биологическими и химическими концепциями временно покончено, — предложил кто-то. — Истину, видимо, надо искать не на биологическом, а на физическом уровне.
— И даже на микроуровне, — живо поддержал Саврасов. — На уровне квантовой механики.
Начался обмен мнениями, перешедший в спор, нисколько не походивший на чинный симпозиум с докладами и содокладами. Ученые столпились около табло, на котором попеременно светились то схемы, то формулы.
Иисус, живой и компанейский по натуре, не мог остаться в стороне. Да и спор касался предмета, хорошо ему знакомого. Он свободно чувствовал себя в водовороте мнений, в этом кипении внезапно вспыхивавших и столь же быстро угасавших идей и гипотез. Увлекшись, ученые забыли, с кем имеют дело. С Иисусом обращались как с равным — то соглашались, то горячо возражали. На первых порах никто не обратил внимание, что для архаичного Бога он неплохо эрудирован в современных отраслях знания, особенно в физике. Но когда Иисус остроумно опроверг скороспелую формулу английского ученого Томсона, когда он при этом весьма кстати и квалифицированно напомнил уравнение Дирака и постоянную Планка, в зале наступила тишина.
— Вот это да, — прошептал кто-то.
Саврасов с изумлением смотрел на Иисуса. Затем, радостно улыбнувшись, воскликнул:
— Да мы с вами, оказывается, коллеги! Так мы быстро договоримся.
Только тут Иисус понял, что зашел слишком далеко. Он уронил свое божественное достоинство, ввязавшись в суетный спор. На его личности должен лежать налет иррациональности и тайны. Между тем в некоторых формулах, вспыхивающих на табло, таилась для него как для Бога какая-то рационалистическая угроза.