В середине 30-х годов на Мартинике и в 1944 году на Гваделупе возникают массовые коммунистические организации — вначале они существовали на правах федераций Французской коммунистической партии. Ставшие в первые ряды борцов Сопротивления, коммунисты вышли из второй мировой войны самой организованной и мощной политической силой Гваделупы и Мартиники. Они возглавляли многие муниципалитеты, широко представляли антильцев в парламенте Франции.

В 1946 году Национальное собрание Франции приняло закон о предоставлении Гваделупе, Мартинике и ряду других владений статуса «заморских департаментов», что, в частности, распространяло на их жителей прогрессивное социальное законодательство, добытое французскими рабочими в период Народного фронта и в первые годы после освобождения.

Но время шло, а французский империализм не спешил уравнивать социальное положение антильцев с положением жителей метрополии. Зато он использовал все возможности, которые можно было извлечь из нового статуса островов, для достижения другой цели — сворачивания на Антилах производственной деятельности, создания полной, тотальной зависимости Гваделупы и Мартиники от Франции...

В центре и на окраинах Пуэнт-а-Питра и Фор-де-Франса к услугам богатых покупателей распахнуты двери уютных магазинов Диора и Кардена; тех, чей кошелек не столь толст, зазывает реклама «Тати»; обширные супермаркеты пропускают через свои бесконечные лабиринты бесконечный людской поток. Совсем как в метрополии. Но витринный достаток на деле оказывается призрачным, уровень потребления — искусственно завышенным.

То, что зовется западным образом мысли, насаждалось упорно и со знанием дела. Инъекции потребительской, иждивенческой психологии вливают в души не только пресса, радио и телевидение. Существуют хитрые экономические механизмы извращения и развращения трудолюбивых антильцев. «Покупай! Платить можешь в рассрочку! Последний взнос за тебя сделают сыновья!» — кричит реклама. И стоит возле сельской хижины, сколоченной из досок и шифера, новенький белоснежный лимузин...

Конечно, прибыли, которые дают торговля, туризм, вывоз бананов и других местных продуктов, отнюдь не эфемерны. Но очевидна и стратегическая выгода для капитала сохранить Малые Антилы. Ведь это не только внутренний миллионный (вместе с Гвианой) рынок, но и база для выхода на Американский континент. Недаром здесь столь широко строятся портовые склады. А акватория площадью более миллиона квадратных километров? Наконец, это вход в Панамский канал, жизненно важный для запада район.

Но есть на Гваделупе и Мартинике политические силы, способные противостоять участи, которая уготована империализмом для народов этих островов, отстоять их честь и достоинство. На французских Антилах не ослабевает накал классовых сражений, в авангарде которых выступают коммунисты.

Репрессии периода «холодной войны», гонения в начале 60-х годов, беспрестанные попытки подорвать коммунистические организации изнутри неизменно кончались провалами. За Гваделупскую компартию ныне отдают свои голоса от 20 до 30 процентов избирателей. Коммунисты возглавляют муниципалитеты важнейших городов: Пуэнт-а-Питра и Бас-Тера; Гваделупа представлена тремя депутатами в парламенте Франции, один из них — член ГКП.

Пуэнт-а-Питр, экономический центр Гваделупы... Вот уже двадцать лет мэром здесь коммунист Анри Бангу, подлинно народный интеллигент, кардиолог, историк, всемирно известный общественный деятель. Жилые дома с доступной квартплатой, общественный транспорт, величественный культурный центр с двумя зрительными залами, центр просвещения и социальных консультаций имени Хосе Марти, школа искусств, библиотеки, дом престарелых, бесплатное школьное питание, ясли и детсады... Вот неполный перечень тех нелегко давшихся свершений, в которые вложены силы и средства коммунистического муниципалитета Пуэнт-а-Питра.

Крепки и позиции Мартиникской компартии. В силу своеобразия исторически сложившейся обстановки борьба коммунистов Мартиники сложней, чем у их гваделупских братьев. Но нерушимая связь с народом, твердость классовых установок, упорство и самопожертвование позволяют мартиникским друзьям выходить победителями в жарких боях за интересы людей труда.

Сольное выступление Марселя Лолиа подходило к концу. Над фиолетово-алыми бугенвиллями, над кокосовыми и веерными пальмами, над павлиньими кронами «деревьев путешественников» лились последние ритмы исповеди тамтама. Вело чуть расслабился: он собирал силы, чтобы поставить точку. Вдруг ладони его замелькали, будто птичьи крылья, звук барабана уже не казался прерывистым, он лился как трубный глас раковины ламби. И вот чудо — музыкант вытянул в сторону правую руку, кокетливо склонив к плечу голову, а левая кисть удвоила и без того немыслимую скорость ударов по тугой коже. Минуту-две он отбивал одной ладонью тот яростный ритм, который только что казался невероятным и для двух человеческих рук. Неожиданно на самой высокой ноте песня гро-ка оборвалась.

Коралловый шар падал в Карибское море, за гряду плоских коралловых островков. Огненно вспыхнули застывшие у горизонта облака. Еще миг — и зеленые кроны кокосовых пальм, бирюза ласковой воды канут в непроглядную тьму. Тотчас заохает, засвистит ночная живность. Заискрятся большие добрые звезды, замерцают фонарики светлячков.

Они не оставят человека наедине с чернотой тропической ночи. Настанет новый день, взойдет новое солнце...

 

Пуэнт-а-Питр — Фор-де-Франс — Москва

 

 

Николай Комин

«Берег, я — остров...»

Отдаляются, скрываясь в дымке, гряды береговых скал. Наш БГК — большой гидрографический катер — чуть покачивается на волне. Я стою в рубке, рядом с капитаном, и смотрю на убегающую к горизонту солнечную синь.

— Редко наше море бывает таким,— начинает разговор Виктор Дмитриевич Свотин, не снимая рук со штурвала.— Я по Баренцеву уже больше двадцати лет хожу, так только и помню — шквалы, шторма, ливни... А вы, значит, на Айновы, к орнитологам?

Я молча киваю, мне хочется послушать капитана.

— Вот, скажу я вам, люди.— И в голосе Свотина отчетливо слышится восхищение.— С ранней весны и до глубокой осени сидят на этих островах. Ну, летом студенты на практику приезжают, а так — никого! Только море да птицы... Помню, как-то в ноябре подошли мы к острову, прожектора зажгли — берега не видно. Высадились кое-как, а Юра, лесник,— он уже один на острове оставался — выбежал из домика и кричит: «Быстрей говори, зачем приехал. Некогда мне, понимаешь, некогда, работа ждет!» — Свотин улыбнулся.— И Иветта Павловна, скажу я вам, тоже большой занятости и строгости человек. Как-то много лет назад взял я яйцо гаги, так Иветта Павловна жестоко меня тогда пропесочила, до сих пор помню...

Так, слово за слово, капитан Свотин заочно познакомил меня с Иветтой Павловной Татаринковой, научным сотрудником Кандалакшского заповедника, кандидатом биологических наук, и Рюриком Григорьевичем Чемякиным, лесником того же заповедника.

— Вот и Айновы.— Капитан внимательно вглядывался в две узенькие, еле различимые полоски, темнеющие на кромке воды и неба.

Постепенно острова становились отчетливее, выпуклее, словно спины двух плывущих китов. Вскоре большая «спина» превратилась в зеленую плоскость, на которой выросли домик и маяк; завиднелся и неширокий пролив, разделяющий острова.

Матросы спустили шлюпку. По тропинке от домика к берегу спешила женщина в штормовке, она и ухватила конец, брошенный из шлюпки, притянула нас к берегу.

— С приездом,— просто и приветливо сказала Иветта Павловна, будто мы были давно знакомы. И тут же обернулась к двум серым пушистым птенцам, которые пытались ухватить клювами голенища ее сапог.

— Это Кузя и Люся, птенцы серых гусей. Знакомьтесь,— улыбнулась Иветта Павловна.— На острове таких больше не встретишь... В этом году здесь впервые загнездились серые гуси, но гнездо бросили. Я подложила яйца чайкам. Когда птенцы вылупились — увидели меня. А кого они первыми увидят, того и считают родителями. Вот и ходят за мной...