— А какая каша-то будет — нам и не расхлебать! — поддержала Евстахия, размешивая в пластиковой кружке выдохшийся растворимый кофе. — Вы смотрите, смотрите, кого он привел с собой!

— Спокойно, без паники, девочки. Через неделю сюда прилетит новая партия брутян. С таким арсеналом Здравого Смысла наш коллега вряд ли справится. Даже вдвоем с дочерью, — величественная фигура старика занимала глубокое кресло, возвышающееся посреди комнаты, словно трон.

Напротив Амвросия, не доставая носками пола, головой едва не касаясь люстры, на фортепьянном стуле сидел Бог Лукьян: второго кресла в квартире Пантелеймонии не нашлось, зато стул можно было взвинтить высоко.

Трое расположились на малогабаритном диванчике возле стены: втиснутый между Евстахией и Пантелеймонией Филимон прятал ладони в карманах пиджака и брезгливо упирал локти в бока обеих дам. Он мог бы расширить диван (Всемогущий все-таки!), но в данный момент сил не было, как, впрочем, и у всех остальных. Новогоднее мероприятие и вспышка Варвариной ярости им обошлись дорого: такая Магия всколыхнулась, что для устранения последствий всем пятерым усилия пришлось приложить неимоверные. Один только грузоподъемный кран чего стоил.

За окном шел унылый дождь. Люди, чуть было не поверившие в чудеса после всех необычайных событий, успели уже (с божьей помощью) забыть о них снова и спешили, каждый по своим делам, по разжиженным тротуарам, подняв капюшоны и раскрыв зонтики. Уличные собаки и кошки попрятались в подъездах и под навесами.

— Надеюсь, брутяне будут действовать более эффективно, — Лукьян с шумом втянул воздух простуженным носом, намереваясь добавить «чем мы», но Амвросий опередил его:

— Учтут предыдущий опыт, куда они денутся! Объединят новые силы с теми, кто пристроился в дворники, заодно чистоту и порядочек наведут. Москва встретит Конец Света достойно, как Первомай после субботника, — никакой Магии тут не останется и в помине.

— Москва-то еще полбеды, — упрямо возразил Лукьян и чихнул. — А что мы теперь с Лондоном будем делать?

— Д-действительно, — поддержал Филимон, все шире раздвигая локти. — Было, пожалуй, одно здравое место на всей п-планете, и что теперь? Дракон над Сити! Уже все английские г-газеты эту новость крупными заголовками разнесли.

— Да уж! — залилась краской Евстахия. — Кто будет там людям мозги вправлять? Мы в Москве, сил на то, чтобы в Лондон переместиться, не говоря о том, чтобы там принимать меры, ни у кого нету. И, чтобы силы восстановить, вряд ли нам одной бани хватит, даже с парилкой и вениками! Ах, где этот гад, Мистер Джон, когда он так нужен?

— I’m here[71], — раздался в углу бархатистый баритон. Прямо из воздуха соткался элегантный пиджак из тонкой шерсти, с золотыми пуговицами, под ним — белоснежная рубашка с безупречно завязанным галстуком, брюки, отутюженные так, что об стрелочки можно было порезаться, и ботинки, начищенные до блеска, в котором отразились все пять Богов. Затем появилась фуражка с синим околышем, и наконец, аккуратно облаченный во все эти одежды, возник Мистер Джон, держа под мышкой огромную морскую раковину. Он плавно переместился на середину комнаты, едва касаясь ступнями пола, и остановился между Лукьяном и Амвросием, демонстрируя на породистом немолодом лице свежий загар. — You missed me?[72]

— Ну вот еще! — Евстахия покраснела еще гуще и отвела глаза.

— Скучали, конечно, коллега, — сказал Амвросий. — Welcome back[73]. Я вижу, что вы не только ударно поработали, но и славненько отдохнули, — он кивнул на раковину. — Хорошо ль поныряли там, на Мальдивах?

— All work and no fun makes God a dull John[74], — Мистер Джон положил раковину на пол, щелкнул пальцами, и за его спиной возникло удобное кресло с высокой спинкой, похожее на сиденье в кабине авиаэкипажа, в которое он тут же уселся, с наслаждением вытянув ноги.

— Ливерий! Это вы из-здеваетесь так извращенно? — Филимон, назвавший Мистера Джона прежним именем не то из принципа, не то от злости, прижал локти к себе. Подпираемые ими Евстахия и Пантелеймония скатились с боков дивана, притиснув Тактильнейшего с обеих сторон большими грудями. — Мы тут последние силы тратим на благо человечества, отказывая себе во всем, а вы свою Магию переводите на... мебель!

Мистер Джон цокнул языком, закатил глаза и открыл было рот, чтобы ответить по-английски как можно саркастичнее, но не произнес ни звука. Рот застыл буквой «О» и перестал артикулировать — разговор продолжился на языке, понятном присутствующим без слов и звуков.

С тех древних пор, когда Боги остановили строительство Вавилонской башни, Язык Богов, получивший свое недвусмысленное название от тех, кто на самом деле придумал его для людей, перестал быть доступен простым смертным. В действительности он весьма похож на телепатию и прост в употреблении — в конце концов, что может быть сложного в том, чтобы передавать мысли? Делается это куда быстрее, чем их пересказывание, — это ведь все равно что показать человека со всех сторон и сказать: «Запомните его», — вместо того чтобы сначала описать его словами, а затем предложить кому-либо запомнить и узнать по описанию. Для подробного пересказа всего, о чем говорил на Языке Богов Мистер Джон, понадобилась бы целая книжка, хотя он и упустил сарказм, предназначавшийся Филимону, и сразу перешел к главному вопросу повестки дня — к Вавилону.

Согласно легенде, жители древнего Вавилона строили башню до неба, чтобы увековечить себя для потомков, и говорили все на одном языке, пока не вмешался Бог. Он прекратил строительство и разделил людей на народы, которые перестали понимать друг друга из-за языковых различий. На самом деле все было иначе: строительство башни было настолько грандиозным проектом, что ни одному из земных Богов руководить им в одиночку было бы не под силу, и потому участвовали все семеро на равных, каждый со своим народом.

Сначала все шло гладко и слаженно, люди общались между собой, просто передавая мысли. А потом, как это бывает в крупномасштабных проектах, возникли разногласия «на уровне руководства». Для конспирации каждый Бог стал обращаться к своему племени на непонятном чужим представителям языке. Боги при этом все равно всех понимали — они многоязычны по определению, а вот народы их уже говорить друг с другом не могли. Ранее принятым единым Языком Богов, хоть был он для них намного понятнее и проще, люди пользоваться перестали и быстро его забыли — простые смертные не ищут легких путей.

Легенда о Вавилоне могла быть вступлением в речи Мистера Джона, будь она обращена к людям, на человеческом языке — неважно, на каком именно (русский он знал так же прекрасно, как и английский, последний ему просто нравился больше). Богам вступление не требовалось. Поток информации, передаваемый им божественным способом, протекал менее упорядоченно, чем, скажем, в выступлениях матерых докладчиков, зато обмен мыслями происходил асинхронно; напоминание о Вавилоне лишь присутствовало общим фоном.

По мнению Мистера Джона, вторым Вавилоном стал нынешний Лондон. До того как толпа людей своими глазами увидела в Сити живого дракона, этот город вполне можно было считать оплотом Здравого Смысла. У исполнителей намеченных мероприятий по подготовке Земли к Концу Света давно стояла четкая галочка в графе «Лондон»: все в этом городе было логично, последовательно и упорядоченно; все проявления Магии случайны и незначительны. Лондонцы, даже те, для кого английский язык родным не был, понимали друг друга безукоризненно, были подчеркнуто вежливы и крайне неэмоциональны. Событие на Спиталфилдс-маркете всю их ненапускную сдержанность как ветром сдуло: оно не было красочным новогодним шоу, галлюцинацией одинокого наблюдателя или же групповым гипнозом — даже самые здравомыслящие были не в состоянии объяснить его. Когда двуглавый дракон, совершив «круг почета» над Сити, исчез в облаках, зеваки долго еще стояли, застыв на месте с широко раскрытыми от изумления ртами и глазами, полными ужаса.