«Слушай, Бог, а ты не наркоман, случаем? Мне бы не хотелось приучать свой организм к различного рода допингам ради твоих удоволь...» — Нелида даже прикрыла рот, будто вопрос сорвался-таки с губ, такой неожиданный и бесцеремонный, что вряд ли она его сформулировала, но не задавал же Бог вопросов себе самому…

«Ну-ну, не тушуйся, нормальный вопрос, — засмеялся Бог. — Помимо меня в тебе еще масса своих магических ресурсов, Здравый Смысл не все контролировать может. Эффекты, которые испытывает твой организм, не от кофе и сигареты, а просто твоя Магия соединяется с моей. Ты и без всяких допингов сейчас вполне могущественное существо, а покурить мне просто так захотелось — у Роберто хорошие сигареты и кофе ничего. Нет, я не наркоман. Какой твой следующий вопрос?»

«Про Роберто, — Нелида затушила сигарету. — С чего он взял, что у меня глаза синие? Или, может быть, он дальтоник?»

«Вовсе он не дальтоник никакой, нормальный итальянец, мимо ярких брюнеток с синими глазами не пройдет. Это само по себе редкое сочетание, согласись?»

«Не знаю насчет Таньки, но у меня-то они карие», — возразила Нелида.

«Ну... это как сказать. Когда в человеке Магия есть, цвет глаз может меняться, и посторонние их видят по-разному. Это не от освещения зависит, а от настроения того, кто глазами этими смотрит, или от предпочтения того, кто смотрит в НИХ. Синьору Роберто, например, чрезвычайно синие глаза нравятся, и потому уж если ему женщина приглянулась, в которой Магии больше, чем Здравого Смысла, то ее глаза он непременно увидит синими. А существо здравомыслящее будет всегда утверждать, что цвет глаз зависит от генов или хромосом».

Нелида вытащила из сумки маленькое зеркальце.

— Обалдеть! — воскликнула она, не сумев сдержать изумление. Итальянец снова посмотрел в ее сторону с хитрым прищуром, очевидно, уловив очередное сходство с «мамой».

«Всегда мечтала о такого цвета контактных линзах. Но они мне, похоже, не пригодятся, с тобой внутри я и так прекрасно вижу, — Нелида повернула голову в сторону барной стойки, без напряжения читая на черном фоне мелкие белые строчки итальянского меню. — А Танька носит очки?»

«Теперь будет, — трудно было понять, что преобладало в его интонациях: смущение или злорадство... — Она ж близорукая, как шиншилла, еще с тех пор, как скарлатиной в детстве переболела. Но была уверена, что зрение у нее само по себе улучшилось, когда я вселился в нее. Она всегда меня в себе отрицала...»

«Как так? — удивилась Нелида. — Ты что, не разговаривал с ней?»

«А толку-то... — буркнул Бог. — Пробовал, и не раз. Она думала, что это галлюцинации у нее и шизофрения. Стеснялась меня в себе, представляешь? Кому сказать — не поверят ведь».

«Действительно, не поверят...» — Нелиде пришлось сделать усилие, чтобы мысль не материализовывалась в словах, но все равно подумала, кажется, слишком громко. Да возможно ли прятать мысли от Бога?

Чтобы не обижать его, на всякий случай попробовала сменить тему:

«А глаза у нее какого цвета?»

«Карие. Но это когда в них смотрят здравомыслящие люди, — уточнил Бог. — Те, в ком еще сохранилась Магия, иногда видят в ней и МОИ глаза. А твоя мама и вовсе каждый раз их по-разному видит».

 «Разве моя мама и Танька знакомы?»

«О-о-о... более чем...» — ответил Бог крайне загадочно.

«Значит, тебе как Богу принадлежат души мамы и Таньки? — догадалась Нелида. — А моя принадлежит Мистеру Джону?»

«ПРИНАДЛЕЖАЛА, — Бог сделал ударение на последнем слоге, и в его голосе послышались победные нотки. — Но теперь ты моя. И плотью, и душой».

Нелида откинулась на спинку венского стула и задала следующий вопрос. Пришло время узнать, почему существо — Всемогущее и Всесильное, являющееся к тому же ее отцом, — не сразу смогло стать ее Богом.

Отец

Человек обретает душу в момент рождения, при участии одного из Богов. В большинстве случаев это воплощение ранее живущей души в новом теле, если со смертью предыдущего своего носителя она не перешла на высший уровень или, наоборот, не стала призраком. После физической смерти у души есть шанс перейти от одного Бога к другому. Такое происходит далеко не всегда, но случаи бывают разные. Однако если кто-либо из семерых уже вдохнул душу в новое тело, к другому Богу она не перейдет, что бы ни внушали себе те, кто менял религию.

Боги, в свою очередь, не могут меняться душами, как филателисты марками, хотя чего греха таить — кое-кого из своих подопечных с радостью обменяли бы на чужих, но раз нельзя, так нельзя. У Вселенной на этот счет существуют свои законы, отклонения до сих пор не допускались, да и незачем было, пока не произошел случай, не имеющий прецедента: человека породил один Бог, причем в буквальном смысле — породил своей плотью, а душу пришлось вдыхать другому. Именно та душа, в отличие от остальных на Земном Плато, не знала предыдущих воплощений — у Бога, чье имя нельзя называть, так было задумано: не хотел чужих примесей в собственной дочери.

Семеро земных Богов еще ни разу не производили потомства непосредственно — половым путем. Бог, чье имя нельзя называть, решил таким образом доказать коллегам не только свою удаль да молодечество, но и превосходство над ними. Однако шестеро посчитали такое зачатие порочным и далеко не божественным, догадываясь о причинах иного характера (что можно скрыть от Всеведущих?). Иные причины у Бога действительно были, но настолько сугубо личные, что говорить о них нынешним утром он даже дочери не собирался.

Еще до интимной встречи с Варварой на квартире у пианиста ему, как и всем Богам, было известно, что Земле приходит Конец: Магии становилось все меньше. Своих магических сил ему все же хватало, чтобы воплощаться в своем теле: Бог решил, что для получения людского опыта вовсе не обязательно каждый раз в аватару вселяться. Тело его было, конечно же, не простым, а из чистой Магии, каким бывает, к примеру, у гнома, но при этом оснащено всеми органами человека — никто не отличил бы от обыкновенного мужчины.

Воплощался он по-разному, фигуру и внешность по настроению менял, как рубашки и джинсы: к Эдику на вечеринку пришел высоким зеленоглазым брюнетом, а в Институт акушерства — коренастым шатеном в очках. Вот только одна беда: уровень Всеведения и Всемогущества у Бога при этом снижался, да и Магии на слишком частые воплощения было маловато.

Другие Боги не проводили подобных опытов — их интерес к Земле намного раньше пропал, и двадцать два года назад они уже не спеша обдумывали способы благополучного перемещения подопечных душ на новую планету. А у Бога, чье имя нельзя называть, были иные затеи.

В первую очередь решился он наконец аватару свою поменять: Танька-то, если честно, ему давно надоела. Все больше нервов ему мотала в последние несколько перерождений. На Нелидин вопрос: «Почему?» — Бог ответил, что характер у той не сахар, да и душа ее устала перерождаться. Поменять аватару он, в принципе, мог бы давно, мешали лишь лень да привычка. Другую душу пришлось бы еще пестовать, приручать, а выбор — чем дальше, тем больше — у него ограничивался: большинство подопечных давно покинули Земное Плато, перешли на другой уровень — слишком хорошие были у этого Бога души.

Работа его в самом деле была исключительной — коллеги веками возились с душами, прежде чем те насовсем оставляли физические оболочки. А ему все давалось легко и непринужденно, как садовнику, который знал особый секрет роз и не утруждал себя селекцией, борьбой с вредной тлей и вытанцовыванием по клумбе с мотыгой, а просто сидел на крылечке, пыхтел папироской да поглядывал на свои розочки, хитро щурясь и ухмыляясь в ус. Другие «садовники» трудились не покладая рук, конечно, им было обидно, подшучивали нехорошо, еле-еле скрывая зависть: «Ну что, коллега? Как обстоят дела с новой аватарой? Наверное, трудно определиться среди такого многообразия душ?»

Бог отвечал, насколько мог, иронично, пока все эти подколы в нем не вызвали жгучий протест. «Да сколько можно! — расстраивался Всемогущий. — Много душ на Земном Плато — плохо, потому что прогресса в развитии нет, мало душ — еще хуже, так как Богом быть не у кого!» Боги-то остальные просто его недолюбливали: он был не такой, как все, и понимал это, но что оставалось делать? Подстраиваться под других Богов претило его упрямству, пытаться понравиться — как бисер метать перед свиньями, но терпеть их недоброжелательство уже не было сил. Бог переживал два или три столетия, пока не нашел выхода из ситуации: надо было свершить поступок — такой, что шестеро начнут не только его уважать, но даже — бояться. Над поступком он думал еще полстолетия, пока не придумал: он должен мир от Конца Света спасти. EURIKA![68] Мало этого — он спасет его вместе с аватарой, которой станет не кто-нибудь из малочисленных подопечных душ, а его дочь — собственной плоти и крови[69].