Надеюсь, не надо доказывать, что в центре событий вовсе не героиня Мэрилин, а приятели-музыканты, которых действительно виртуозно играют Джек Леммон и Тони Кэртис. Но если фильм, как и в прежние времена, стал не фильмом Леммона и Кэртиса, а фильмом Мэрилин Монро, стало быть, в фабуле произошли по ходу действия столь серьезные изменения, что в итоге протагонисты и исполнительница вспомогательной роли как бы поменялись местами. Разумеется, в успехе фильма немалое значение имели и репутация Мэрилин, и ее легендарная аура. Руководители компании «Юнайтед Артистс», которой предстояла прокатывать этот второй (после «Принца и хористки») «независимый» фильм Мэрилин, заявили, что им совершенно безразлично, кто будет сниматься в главных ролях, если в фильме заинтересована Мэрилин Монро, придающая фильму то, что руководство компанией назвало «кредитоспособностью». Естественно, это сразу стало достоянием прессы и явно способствовало рекламе.

Что же касается самой роли Шугэр, предназначенной для Мэрилин, то относительно ее качества не обольщался и сам Уайлдер: «Это слабейшая роль, — говорил он, — и хитрость состоит в том, чтобы собрать вокруг сильнейших актеров». И в самом деле, комедийного эффекта в этой комедии Мэрилин не создавала, но как бы ассистировала своим блестящим партнерам. Чуть ли не каждый, кто писал об этом фильме, уподоблял его комедиям братьев Маркс. Однако, если уж вспоминать о них, то следует упомянуть и непременных участниц их фильмов — невозмутимых блондинок, объектов безумной страсти безумных братьев, девушек, придававших земной характер любым сумасбродствам. Вспомним, что в последней комедии Марксов, «В любви счастлив», похожую (крошечную) роль играла и сама Мэрилин. Если бы роль Шугэр исполняла любая другая актриса, то и фильм этот можно было бы смело уподоблять некоторым Марксовским комедиям, например «Обезьяньим проделкам»[70], где речь также идет о двух конкурирующих бандах. Но именно Мэрилин придает фильму Уайлдера совершенно другое измерение, решительно уводя действие из того тупика, в который его заводил близкий Марксам замысел абсурдистской комедии.

С самого начала фильм задумывался как конструкция-ловушка для главных героев. Соавтор Уайлдера по сценарию, Из Даймонд, не оставил на этот счет никаких сомнений: «Нам требовалось придумать захват и зафиксировать его, так чтобы эти парни, одевшись в женские тряпки, уже не могли бы просто снять парик и объявить: «Послушай, но я же мужчина!» Это должно стать вопросом жизни и смерти. Так возникла идея резни в День Святого Валентина. Стоит им снять женские платья, их уничтожает банда Аль Капоне. Это важная идея… Оба оказываются в смертельной опасности, и мы держим их в таком положении до конца». Строго говоря, «захват» (борцовский термин) придуман искусственно, это своего рода драматургический гэг, независящий от того, кто именно исполняет те или иные роли. Своеобразие, я бы даже сказал, пикантность этого фильма в том, что какими бы отличными, яркими, выразительными ни были исполнители ролей Джо и Джерри (в данном случае Кэртис и Леммон), ни тот, ни другой фактически ничего не значат сами по себе, в отдельности, друг без друга; в сущности, это один — двуединый, сдвоенный — персонаж. (Кстати, шестью годами раньше в фильме «Джентльмены предпочитают блондинок» Мэрилин вместе с Джейн Рассел исполняли героинь в похожей паре.)

С другой стороны, какой бы «слабейшей» ни была роль Шугэр, сценаристы оказались вынуждены предусмотреть для нее хоть какую-нибудь индивидуальность, характерность, отличающую ее от товарок по джаз-оркестру, — ведь у Шугэр нет ни партнеров, ни подруг, она сама по себе и ни от кого не зависит. Мэрилин сделала ее индивидуальность максимальной, ибо, как и во всех прочих ее героинях, сыграла в Шугэр самое себя. Никак не связанная с сюжетом фильма (с «захватом»), она создает собственный сюжет, основанный если и не на ее личности, то, во всяком случае, на ее имидже, на представлении о ее героине как о глупенькой, пьющей, красивой блондинке, думающей только о том, «как выйти замуж за миллионера» (таких называют еще «золотоискательницами»). Вот эта «золотоискательница», по сути, и разрушает задуманный «захват». Если бы не она, то Джо и Джерри для нас были бы до конца двумя сторонами одной медали — ведь их Джозефина и Дафна смехотворностью, несообразностью своей внешности похожи друг на друга как близняшки. Но только благодаря Шугэр мы начинаем отличать Джо от Джерри, а различаются они, понятное дело, лишь сняв женское платье. Только по симпатиям героини Мэрилин мы понимаем, что Джо — «герой», что Джерри — «комик» (согласно классическим амплуа), а девушкам, да к тому же «героиням», предписано любить только «героев», «любовников» и что по этой причине Джерри фактически обречен. Он, единственный, и остается жертвой выдуманного сценаристами «захвата», ибо не может ни снять женское платье (без риска попасться гангстерам), ни остаться в нем, ибо куда ему тогда деваться от его ухажера-миллионера?

Но все это — функция в сюжете, часть драматургического механизма. А что же сама роль? Какой предстала на экране Мэрилин, в очередной раз играющая самое себя? Сказалось ли как-нибудь на ее образе то душевное состояние, что охватило ее по возвращении из Лондона? Нет, как и всегда, Мэрилин на экране красива и притягательна. Поет ли она, играет ли на своей маленькой (гавайской) гитаре (надеюсь, читатели помнят в лихом темпе снятый эпизод в вагоне, где репетирует джаз-оркестр), соблазняет ли мнимого миллионера (Джо) на чужой яхте, распивает ли с Дафной (Джерри) на двоих бутылку запретного джина, отгородившись занавеской на вагонной полке, — весь ее облик, каждый жест, движение дышат очарованием и каким-то диким, несалонным, первозданным изяществом. Вот это дикое изящество, природное очарование и составляют единственный образ, созданный Мэрилин, — образ ее самой. Не забудем еще и того, что в данном случае этот образ стал частью вихревой абсурдистской комедии, то есть все природные качества Мэрилин сверкали, сияли в фарсовой ситуации, не имеющей ни фабульного, ни тем более жизненного выхода. Но именно в таких — вымышленных, фантастических, зрелищных — ситуациях Мэрилин и чувствовала себя как рыба в воде. Именно подобные, фарсовые, музыкальные комедии и были ей более всего потребны; а не тот псевдопсихологический самоанализ, какому старался научить ее Ли Страсберг.

Это почувствовали современные фильму критики, однако тон их рецензий сегодня кажется несколько абстрактным. Хотя пресса чуть ли не единодушно рассыпалась в похвалах фильму (и действительно отличному), исполнение Мэрилин расценивалось довольно формально: привычно воздавали должное ее внешности, перечисляли ее обязанности в фильме, добавляли пару-другую ничего не говорящих эпитетов и тем ограничивались. Причины этой нейтральности, в общем, понятны. Критики привыкли к рекламе «новой Мэрилин» и всякий раз — в «Автобусной остановке» ли, в «Принце и хористке», наконец, в «Некоторые любят погорячее» — ожидали чего-то необыкновенного — драматическую роль, «психологическое» исполнение, какому якобы научил Мэрилин ее гуру Ли Страсберг. Не увидев ничего этого на экране, критики почувствовали себя обманутыми.

«Имея под рукой столь опытных исполнителей, как Мэрилин Монро, Джек Леммон и Тони Кэртис, — писал А. Уейлер в «Нью-Йорк таймс», — мистер Уайлдер сумел преобразить абсолютно неправдоподобный замысел в свободный фарс, где истинная комедийность уступает только тонким и блистательным диалогам… Мисс Монро, чьи округлые формы просто невозможно не заметить, своей простоватой певичкой-гитаристкой участвует во всеобщем безумстве куда в большей степени, чем можно предположить. Любительница джина, возбуждающее средство для некоторых саксофонистов, она в шепчущей манере поет пару старых номеров («Сумасшедшая гонка» и «Хочу, чтоб ты меня любил»), доказывая попутно, что она не только «глупенькая блондинка», но и талантливая актриса».

Замечу, что последнее утверждение бездоказательно. «Петь в шепчущей манере» далеко не то же самое, что играть талантливо. Особенно любопытно здесь причисление Мэрилин к «опытным» исполнителям — ее, которую до конца жизни обвиняли в непрофессионализме! Чувствуется, что критик не может найти слов для оценки Мэрилин и ее героини. Немногим изобретательнее и его коллеги.