Съемки фильма Преминджера проходили хоть и недолго, но трудно — Роберт Митчум даже назвал его «Фильмом, с которого не возвращаются». Бесконечные пересъемки дублей, капризы Мэрилин, требовавшие вмешательства и Занука, и Джо Ди Маджо, конфликты Преминджера с Мэрилин, Преминджера с Лайтес, знакомые уже по съемкам «Ночной схватки» Ланга… Впрочем, какой фильм проходит гладко? Но чтобы читателю было ясно, о чем идет речь, вот несколько свидетельств. Преминджер: «Я независим и не потерпел бы от мисс Лайтес никаких выходок. А она и в самом деле вела себя непотребно… У нас снимался маленький мальчик, которого звали Томми Реттиг, ему было где-то между девятью и двенадцатью годами[45]. Реплики свои он запоминал, а у нас иногда снималось до восемнадцати дублей, и ни в одном он не сбился — ни отсебятины, ни потери выразительности. Но вот однажды я снимал эпизод с ним и Мэрилин, и он сбился и заплакал. «В чем дело?» — спросил я. Ответила его мать, она сказала, что мисс Лайтес беседовала с Томми и заявила ему, что дети-актеры, если они не берут специальные уроки и не совершенствуют свой аппарат, к четырнадцати годам утрачивают талант… Я сказал мисс Лайтес: «Исчезни отсюда в три счета, и чтобы духу твоего не было на площадке, и не сметь приставать к этому мальчику». Но затем я получил телеграмму от Занука…» Как и на съемках «Ночной схватки», Мэрилин поставила Занука перед выбором: если съемки будут продолжены, то только в присутствии Лайтес. «Этот подонок, — говорила она потом Дэйвиду Коноверу, разумея, естественно, Преминджера, — полагает, что он Господь всемогущий. Ну так я так прижму эту картину, что он на «Фокс» больше и не сунется».

Если учесть, что Преминджер — не исключение и мало кто из режиссеров, работавших с Мэрилин, в ней души не чаял, то надо признать, что за год, прошедший после «Ниагары», бывшая миссис Дахерти и будущая миссис Ди Маджо сильно изменилась. Скандалы с Лайтес не редкость, и ультиматум от Мэрилин, повторяю, слышал уже Фриц Ланг, но дело никогда не доходило до таких угроз и до такой ярости. Никого из режиссеров Мэрилин прежде не называла, пусть и за глаза, ни «подонком», ни (в другом случае) «надутым ослом». Наверное, в этом виноват был и сам Преминджер, человек, по отзывам многих, жесткий, вспыльчивый и чуждый каких-либо сентиментов. «Отто Преминджер, — вспоминает об этих съемках Шелли Уинтерс, — никогда не славился особым терпением… и фактически запугал Мэрилин до такой степени, что она деревенела… Ее трясло оттого, что она может не запомнить реплик на следующий съемочный день; она была убеждена, что Преминджер с самого начала не желал ее участия в фильме… тайно планировал избавиться от нее, опрокинув плот на середине стремнины, и сослаться затем на несчастный случай. Обычно сложные трюковые эпизоды выполняются каскадерами уже «под занавес» съемок, но Преминджер, не известно почему, снял их вначале и… без каскадеров!» Шелли Уинтерс достаточно трезвая женщина, о чем свидетельствует самый тон ее воспоминаний, и она, конечно, не могла не понимать, что восприимчивую Мэрилин охватило нечто вроде мании преследования.

Не могло не раздражать Мэрилин и общее к ней отношение продюсеров и режиссеров, затрудняюсь даже сейчас сказать, чем объяснимое. Ее воспринимали (да не покажется это вульгарным) просто как «кусок плоти» (piece of flesh). Никто не хотел думать о ней как о человеке, что, естественно, и угнетало, и злило Мэрилин, лишало ее душевного спокойствия и той природной веселости, которая была ей присуща от рождения. Ее близкий приятель, «фоксовский» гример Уайти Снайдер, вспоминал: «Обыкновенно крупная «кинозвезда», прогуливаясь с режиссером, обсуждает эпизод, который предстоит снимать. Но с Мэрилин никто ничего не обсуждал. В ней никогда не ценили ни ум, ни волю, ни талант. Стэнуик, Грэйбл или Гэйбла всегда принимали в расчет, а с Мэрилин неизменно обращались как с аутсайдером». Речь Снайдер ведет как раз о съемках с Преминджером, но разве не ясно из его слов, что не один Преминджер относился к Мэрилин подобным образом?

На этих же съемках выяснилось и еще одно обстоятельство, казалось бы, и не столь уж значительное, но в итоге, на мой взгляд, оно весьма сильно и, главное, разрушительно повлияло на Мэрилин. Здесь мне придется дать слово Гайлсу. «Хотя Мэрилин искренне любила детей, тем не менее каждого ребенка следовало к ней подготовить (обыкновенно это делал кто-либо из родителей), ибо одно ее появление, даже просто известие о ней могло подействовать оглушающе. Десятилетний Томми Реттиг, уже несколько лет работавший в шоу-бизнесе, обратился к священнику, чтобы выяснить, как себя с ней вести, — такое Мэрилин еще никогда о себе не слыхала. В первый же съемочный день она была поражена тем, что, когда он сыграл с ней все свои эпизоды, мать потихоньку и быстро спровадила его, не дав даже сказать «до свидания». Все это не могло не повергнуть Мэрилин в глубочайшее замешательство. К концу третьего съемочного дня она решила выяснить причину его холодности. Улучив тот редкий момент, когда матери его не оказалось поблизости, она спросила его: «Томми, можно мне с тобой минутку поговорить? Вот уже три дня как ты меня избегаешь. Прежде ведь мы никогда не встречались, и я не могла причинить тебе никакого зла. Что же произошло?» Но все, на что хватило юного Реттига, так это сказать: «Мой священник разрешил мне работать с такой женщиной, как вы, и сказал, что все обойдется».

Нетрудно представить себе, что должна была почувствовать, услышав это, Мэрилин. Воспоминания о собственном детстве, и без того острые, и без того усиленные в ней рекламной мифологией, в которую она, дитя времени, и уверовала, натолкнулись здесь особенно болезненно на стену общественного презрения, да еще кем выраженного! Самым обыкновенным мальцом, маменькиным сынком! К таким, как она. К каким «таким»? «Такая женщина, как вы»… Какая? Маленький Томми вряд ли мог это объяснить — он просто повторял чужие слова. Но что имел в виду священник? Слухи? Общественное мнение, согласно которому в Голливуде вообще могли работать только самые отпетые? Актеры издревле считались презираемой профессией. Для них нет ничего святого. А о Монро ходили такие слухи, что можно было напугать кого угодно. Один скандал в «Фотоплэе» чего стоит. Мне труднее понять Гайлса, который, как кажется, от себя утверждает, что детей для встречи с Мэрилин родителям следовало особо готовить. Зачем?

Как бы то ни было, а общая атмосфера в Голливуде, и общественное мнение, и отношение коллег и студийного руководства как бы создавали вокруг Мэрилин особое пространство. Семья… В Голливуде с Мэрилин никто не хотел связываться иначе, как в адюльтерных отношениях. (Вспомнить хотя бы Фрэдди Каргера, отношение которого к Мэрилин весьма показательно.) Ее мужья не имели отношения к Голливуду (за исключением Слэтцера. Ну да его историю мы уже знаем). Актерская карьера… Никто не видел в ней актрисы. (Да это, положим, и правильно, ибо актрисой она никогда не была.) Хуже другое: никто не видел в ней человека, которого следовало бы уважать, с чьим мнением надо бы считаться, чей талант не худо бы признавать. А талант у нее был. Для меня это столь же очевидно, как полное отсутствие актерского дарования. Ее аура. Это и есть подлинный дар, ибо дается чрезвычайно редко — настолько редко, что второй Мэрилин пока что-то и не видно.

Аутсайдер… Да, такой она была от рождения, такой же осталась до конца. Ей никогда не разрешалось стать инсайдером, «своей», «нашей». Своей она была только для зрителей, только они не поражались ее славе, а принимали ее такой, какой видели, — красавицей — «звездой», какой она и родилась. Голливуд же постепенно вытеснял ее на край — и в бизнесе, и в морали. Официально это (деловое) аутсайдерство впервые зафиксировано созданием «Мэрилин Монро продакшнз», в сущности мифической компании, которая обозначила для Мэрилин, хотя бы и призрачную, независимость от опостылевшего ей «Фокса». Учреждение этой компании связано с именем Милтона Грина.